Узорный покров, стр. 15
– В таком случае не лучше ли было оставить меня в покое?
Странно, что она может говорить так спокойно, когда сердце сжимается от ужаса.
– Такой прелестной женщины, как ты, я не встречал уже много лет. Я безумно тобой увлекся. За это ты едва ли можешь меня осуждать.
– И между прочим, ты говорил, что не подведешь меня.
– О Господи, да я и не собираюсь тебя подводить. Мы влипли в пренеприятную историю, и я сделаю все, что в моих силах, чтоб тебя вызволить.
– Все, кроме того, что только и было бы логично и естественно.
Он встал и пересел в свое кресло.
– Дорогая моя, будь же благоразумна. Лучше отнестись к этой ситуации трезво. Мне не хочется огорчать тебя, но я должен сказать тебе правду. Я очень дорожу моей карьерой; не сегодня завтра я могу оказаться в губернаторском кресле, а пост губернатора колонии – это, черт возьми, не шутка. Если мы не сумеем замять это дело, все мои планы вылетят в трубу. Со службы меня, возможно, и не выгонят, но и продвинуться не дадут – репутация-то подмочена. А если все же придется расстаться со службой, тогда надо будет вступить в какое-нибудь дело здесь, в Китае, где у меня есть связи и много знакомых. И в том, и в другом случае я смогу добиться успеха, только если Дороти меня не бросит.
– Так нужно ли было говорить мне, что тебе ничего на свете не нужно, кроме меня?
Его губы капризно скривились.
– Ох, моя милая, нельзя же понимать буквально каждое слово влюбленного мужчины.
– Значит, ты мне лгал?
– В ту минуту – нет.
– А что будет со мной, если Уолтер со мной разведется?
– Если мы убедимся, что дело безнадежное, тогда, конечно, защищаться не будем. Особенной огласки я не предвижу, в наше время к таким вещам относятся снисходительно.
В первый раз Китти подумала о своей матери. Она поежилась. Опять поглядела на Таунсенда. К ее боли теперь примешивалась обида.
– Ты-то, конечно, с легкостью перенесешь все неудобства, какие выпадут мне на долю.
– Не вижу, какой нам смысл обмениваться колкостями.
У нее вырвался крик отчаяния. Какая мука – так страстно его любить и так в нем разочароваться. Нет, это немыслимо, не может он не понимать ее состояния.
– Чарли! Неужели ты не знаешь, как я люблю тебя?
– Но, дорогая моя, я тоже тебя люблю. Только мы живем не на необитаемом острове, и надо мириться с обстоятельствами, когда они сильнее нас. Будь же благоразумна.
– Как я могу быть благоразумной? Для меня наша любовь была всем на свете, в тебе была вся моя жизнь. Не очень-то приятно узнать, что в твоей жизни я была всего лишь эпизодом.
– Неправда, какой там эпизод. Но знаешь ли, когда ты требуешь, чтобы со мною развелась жена, к которой я очень привязан, и чтобы я погубил свою карьеру, женившись на тебе, ты требуешь очень многого.
– Не больше того, на что я готова пойти ради тебя.
– Обстоятельства-то у нас не одинаковые.
– Вся разница в том, что ты меня не любишь.
– Можно любить женщину очень сильно и все же не мечтать о том, чтобы прожить с нею всю жизнь.
Отчаяние овладело ею. Тяжелые слезы поползли по щекам.
– О, как это жестоко! Как ты можешь быть таким бессердечным!
Она истерически зарыдала. Он бросил тревожный взгляд на дверь.
– Постарайся взять себя в руки, милая.
– Ты не знаешь, как я тебя люблю, – всхлипнула она. – Я не могу без тебя жить. Неужели тебе не жаль меня?
Не в силах продолжать, она опять дала волю слезам.
– Я не хочу быть жестоким и, видит Бог, не хочу оскорблять твои чувства, но сказать тебе правду я должен.
– Вся моя жизнь пошла прахом. Почему ты не мог оставить меня в покое? Что я тебе сделала плохого?
– Конечно, если для тебя легче взвалить всю вину на меня, сделай одолжение.
Китти вскипела от ярости.
– Я, значит, вешалась тебе на шею? Не успокоилась, пока ты не внял моим мольбам?
– Этого я не говорю. Но мне, безусловно, и в голову не пришло бы за тобой ухаживать, если бы ты не дала понять, совершенно недвусмысленно, что готова принять мои ухаживания.
О, какой стыд! И ведь она знает, что это правда. Лицо у него стало угрюмое, озабоченное, руки беспокойно двигались. Он поглядывал на нее, уже не скрывая раздражения.
– Ты думаешь, муж тебя не простит? – спросил он, помолчав.
– Я не просила у него прощения.
Он невольно стиснул кулаки. Она увидела, что он с трудом удержался от крепкого словца.
– А ты пойди к нему, изобрази кающуюся грешницу. Если он любит тебя так, как ты уверяешь, он не может не простить.
– Плохо же ты его знаешь.
26
Она утерла слезы, постаралась успокоиться.
– Чарли, если ты меня бросишь, я умру.
Ей оставалось одно – взывать к его состраданию. Надо было сразу сказать ему. Когда он узнает, перед каким выбором она поставлена, его великодушие, чувство справедливости, мужское достоинство, наконец, так возмутятся, что он забудет обо всем, кроме грозящей ей опасности. О, как хотелось ей сейчас ощутить себя под надежной защитой любимых рук!
– Уолтер хочет, чтобы я поехала в Мэй-дань-фу.
– Что? Но ведь там холера. Самая сильная вспышка за пятьдесят лет. Там женщинам не место. Не можешь ты туда ехать.
– Если ты от меня отступишься – придется.
– То есть как? Я не понимаю.
– Уолтер решил сменить того врача-миссионера, который умер. И хочет, чтобы я поехала с ним.
– Когда?
– Теперь же. Сразу.
Таунсенд отодвинулся назад вместе с креслом и воззрился на нее.
– Наверно, я совсем поглупел, я просто не могу взять в толк, что ты такое говоришь. Если он хочет, чтобы ты ехала с ним, при чем же тогда развод?
– Он предложил мне выбор: либо я еду с ним, либо он подает на развод.
– Ах вот как. – Тон его чуть заметно изменился. – По-моему, это очень благородно с его стороны, ты не находишь?
– Благородно?!
– Ну как же, сам вызвался ехать в такое место. Я бы, прямо скажу, не рискнул. Конечно, по возвращении ему обеспечен орден Михаила и Георгия.
– А я-то, Чарли! – воскликнула она с болью в голосе.
– Что ж, если он хочет взять тебя с собой, в данных обстоятельствах отказываться как-то некрасиво.
– Но это смерть, верная смерть.
– Это уж ты, черт возьми, преувеличиваешь. Не повез бы он тебя туда, если б так думал. И для тебя там меньше риска, чем для него. Риска вообще, можно сказать, никакого – надо только соблюдать осторожность. При мне здесь была одна вспышка, ну и ничего. Главное – не есть ничего в сыром виде: ни фруктов, ни салатов из овощей – и воду пить только кипяченую.
Он говорил все более уверенно и свободно, и лицо оживилось, вся угрюмость пропала, он был почти весел.
– Как-никак это его специальность. Он интересуется микробами. В сущности, для него это редкая удача.
– Но я-то, Чарли! – повторила она уже не с болью, а с ужасом.
– Чтобы понять человека, нужно поставить себя на его место. С его точки зрения, ты вела себя далеко не примерно, и он хочет оградить тебя от соблазнов. Мне с самого начала казалось, что разводиться с тобой он не хочет, не в его это характере, и он предложил тебе выход, по его мнению великодушный, а ты отказалась, вот он и взбеленился. Я не хочу тебя обвинять, но мне кажется, что ради нас всех тебе следовало бы отнестись к этому не так опрометчиво.
– Но как ты не понимаешь, что это меня убьет? И разве не ясно, что он потому и тащит меня туда, что знает это?
– Да перестань ты, девочка. Положение наше хуже некуда, и, право же, сейчас не время разыгрывать мелодраму.
– А ты нарочно не желаешь ничего понять.
О, какая это мука, и как страшно. В пору закричать в голос.
– Не можешь ты послать меня на верную смерть. Пусть у тебя нет ко мне ни любви, ни жалости, но должно же быть какое-то человеческое отношение.
– Ты, пожалуй, ко мне несправедлива. Сколько я могу понять, твой муж поступил очень великодушно. Он готов тебя простить, а ты отказываешься. Он хочет тебя увезти, и вот представилась возможность увезти тебя в такое место, где ты на несколько месяцев будешь ограждена от соблазнов. Я не утверждаю, что Мэй-дань-фу – курорт. Этого ни про один китайский город не скажешь. Но это еще не причина для паники. Поддаться панике – самое опасное дело. Я уверен, что во время эпидемий столько же людей умирает от страха, сколько и от самой болезни.