Город. Хроника осады (СИ), стр. 4
Полковник снимает фуражку и не спеша крестится.
– Ну, вот и все, касатики, прощавайте.
Ольхово, в десяти километрах от крепости Ника.
Тоже время
Разбуженный разрывами, подполковник Швецов выбегает на балкон в одном нательном белье. С высоты графского имения открывается вся смертельная красота панорамы войны. Горизонт на западе полыхает огнем.
– Г-о-с-п-о-д-и! – воет от отчаяния офицер, хватаясь за голову.
За что такое наказание? За какие прегрешения? Он не должен тут находиться, в считанных десятках километров от фронта. Не должен вообще управлять войсками. Всего этого просто не должно происходить!
Часть первая. Глава 1 Долгая дорога домой
Симерийское царство. 21 мая 1853 г. (тридцать дней до часа Х)
Имение баронов Швецовых. Ок. 7 — 00
Семья Швецовых обитает вдали от города. Тут, среди настолько по-родному раскинувших ветви берез, течет тихая и мирная жизнь. Так и хочется представить обитателей роскошного особняка уединенными философами, сочиняющими стихи и ведущими умные беседы под тенью садов. Даже гул паровоза, прибывшего на станцию, не в силах разрушить идиллию, вкрадываясь отдаленным эхом.
Само имение отражает короткий период Симерийского царства, рьяно отдавшегося духу запада. И когда аристократические семьи вовсю стараются подчеркнуть культурную неповторимость, порой прямо ударяясь в старину, Швецовы обитель не трогают. Высокое белокаменное здание, щедро усеянное полукруглыми окнами с богатейшей резьбой и массивными колонами, делают поместье схожим с античным храмом. Перед домом раскинут парк, изобилующий декоративными деревьями и идеально подстриженными клумбами. Гуляя по мощеным дорожкам, встречаются множество кованных фигур тончайшей работы, увековечивающих народный эпос или видных деятелей страны давно канувших в лету.
– Сенька, а ну ка путь сюды, – раздается голос у железной калитки.
С десяток холопов торопливо загружают, позвякивая ящиками, запряженную двойкой лошадей повозку. За процессом наблюдает мужчина лет пятидесяти, сноровисто делающий пометки в блокноте. В отличии от мужицких портов и опоясанных рубах, одет в модный клетчатый костюм и соломенную шляпу.
– Поди-поди, – манит кого-то из холопов пальцем и поправляет щегольски закрученные кверху миниатюрные усики.
На зов вперевалочку появляется бородатый мужик в помятой и застиранной одежде. Идя, тот с надеждой поворачивается к товарищам, делающим вид очень-очень занятых погрузкой людей.
— Звали, Фрол Никитич? – холоп говорит очень неразборчиво, глотая слова.
– Звал-звал, – голос Швецовского управляющего дрожит, даже постукивает карандашом о блокнот. — Ты шампанское со склада доставал?
— Ну, я, – обреченно вздыхает Сеня.
– И? – усы Никитыча подрагивают, как крышка кипящего чайника, разве пар не идет. – И сколько, сучий ты сын, было там бутылок?
Холоп пытается изобразить смирение и даже опускает долу глаза. Вот только меж густых волос бороды поигрывает лисья улыбка.
— Ну, ка же, Фрол Никитич, — он стреляет глазами, следя за настроением управляющего. -- Я человек простой, не грамотный, считать не умею. Разве до десяти.
И мужик с гордостью демонстрирует десять пальцев. Крупных, грязных и мозолистых. В качестве доказательства крепостной даже перечислять начинает, путаясь безбожно в цифрах. От такого позерства эконом становится похож на вулкан.
– Я тебе шельме, – полыхает Фрол праведным гневом, – за барское вино не то, что плетей, – пыхтит и рубает рукой воздух, – вольную велю выписать!
И вот тут мужик пугается не понарошку. В глазах появляется искренний страх, сам съеживается растаявшей на солнце зимней бабой.
– Не надо вольную, – лепечет Сенька, мня шапку. – У меня ж Марфовна, с пятерыми детишками. Помиру пойдем. Не погубите, век служить буду.
От порки и чего хуже нерадивого крепостного спасает автомобильный гудок, до зубной боли противный, схожий с утиным кряканьем. К имению приближается машина, по виду военная с откинутым тентом. Хотя, какое там приближается. Больше похоже на ковыляние не ко времени разбуженного, да еще и не трезвого мишки. Ходячий самовар. Управляющий достает платок и демонстративно, морща нос, машет вокруг. Так и хочется крикнуть – купи лошадь!
– Ну что стоишь глазищами то хлопаешь, олух! – распекает Сеньку Никитич. – Ворота отворяй, дурья башка.
И для пущего эффекта наддает под зад.
Приезжих двое. Один, молодой улыбчивый парень так и остается за рулем, барабаня о баранку какой-то марш. Ко второму домашние присматриваются внимательнее. Статный, с тщательно ухоженными усами, голубоглазый и русоволосый, как и все симерийцы. И хотя незваный гость облачен в защищающий от дорожной пыли и мазута кожаный плащ, вкупе с очками и кожаным же шлемом, можно явственно представить погоны царского офицера. Особую породу и взгляд ни с чем не спутать.
– Что же ты, Фрол Никитич, – раздается баритон военного, снимающего перчатки и заправляющего за пояс, – не признаешь совсем, не здороваешься?
Несколько секунд управляющий непонимающе смотрит на офицера. И вот уже всплескивает руками, коря себя за оплошность.
– Батюшкин свет! – эконом радостно бросается барскому сыну на шею, свойски расцеловав в обе щеки. – Алексей Петрович, радость то какая. Сколько лет, сколько зим. А изменились как, не узнать, право слово, будто другой человек.
Управляющий с искренней любовью рассматривает барона, даже глаза увлажняются. Правда, не узнать Алексея. Уехал подростком из отчего дома, с мечтой поступить в магическую школу. Затем внезапный уход в войска и последовавшая за тем курхская война с башибузуками. Проходят долгие годы, домой возвращается мужчина.
– А мы и не ожидали совсем, – качает головой от досады Никитич. – Ну да не беда, сейчас Авдотью подниму, пусть накроет на стол.
Швецов сводит брови и зачем-то надолго смотрит на выступающий сильно вперед балкон второго этажа.
– Не ожидали, говоришь? – негромко, как бы самому себе, говорит он, не отводя взгляд от окна.
А ведь весть офицер посылает загодя.
Звенит колокольчик и барон, наконец, пересекает порог отчего дома. Успевший смыть грязь с лица, при параде, сверкая эполетами подполковника, останавливается около дверей. Отец и мать в просторном и светлом зале. Постаревшие. Годы увеличивают отцовские седины и еще больше живот. Мать наоборот будто уменьшается в росте и усыхает, только и видна тонкая гусиная шея.
Оба застывают, молча смотря на сына. Алексей, храня безмолвие в подражании родителям, вешает фуражку на крючок. В гробовой тишине щелкает замочек ремня, офицер передает расторопному Фролу Никитичу ножны с шашкой и кобуру с револьвером.
– Алешенька! – взрывает тишину визгливый девичий голос.
Нечто, взмахнув гривой светлых волос, мельтеша легким белым платьем, пересекает бегом зал и бросается обнимать Швецова. На душе разом теплеет и только теперь офицер чувствует себя дома. Нежно целует прыгающую на месте от счастья сестру и чуть отстраняет, рассматривая.
– Как ты выросла! – восклицает удивленно. – Боже, поди от кавалеров проходу нет.
Елену Швецов запомнил мелкой пигалицей, играющейся с куклами. Теперь перед ним девушка, настоящая невеста и украшение любого великосветского общества. Очень стройная, впитавшая от рода лучшие черты. Сверкает улыбка невероятно ровных и красивых зубок, а в больших глазах так и вовсе утонуть можно.
– Да что я, – быстро отмахивается сестра, кружа вокруг брата, рассматривая, как новогоднюю елку, – вот ты точно изменился. С усами такой смешной. Ой… медалька.
Она касается пальчиками сверкающего на груди креста.
Следом за дочерью, будто проснувшись от сна, приходят в движение и родители. Швецов по очереди обнимает и целует отца и мать. Хотя по лицам, Алексей так и не понимает, рады ли ему тут? Кроме Елены конечно. Не дав барону и словом перемолвиться со стариками, та отводит за руку в сторону.