Могила Таме-Тунга, стр. 77

Вот тогда Длиннорукий и рассказал Макалуни, что ждет лакорийцев с появлением желтоголовых. Нет, это — не пришельцы с неба. Это самые сильные, самые хищные, самые алчные существа на земле, поклоняющиеся желтому металлу. Длиннорукий предупредил, коль уж он и его спутники добрались сюда, то лакорийцы должны ожидать, что здесь вскоре появятся десятки, сотни желтоголовых, чтобы овладеть металлом, которому они поклоняются. Они ни перед чем не остановятся, все уничтожат, разграбят, осквернят святыни.

— Длиннорукий и Фостер с сыном прожили у нас несколько лун, — рассказывал вождь.

— Все это время отец и сын почти не выходили из храма, продолжая играть с камнями и пряжками. А Длиннорукому я показал наши храмы, хранилища, подземные города, ходы, связывающие их. Мы были с ним в долине Золотого Дракона, в Круге Забвения — тогда мы называли эту долину Долиной Изобилия, — в древнем городе Долины Регари. Длиннорукий все внимательно осматривал и молчал. Он заговорил со мной только перед самым уходом…

Длиннорукий посоветовал Макалуни немедленно перенести мурии, святыни, все, что оставили им предки, в Долину Регари. Затем увести племя в соседнюю Долину Изобилия, завалить входы и охранять их, чтобы никто не мог проникнуть извне. Он предупреждал, что желтоголовых это не остановит, у них есть летательные машины, и они спустятся в Долину с воздуха. Но для Макалуни, убеждал Длиннорукий, важно выиграть время, чтобы хоть как-то подготовить свой народ к столкновению с желтоголовыми. Прежде всего, лакорийцы не должны бояться ни их самих, ни их оружия, а пусть научатся владеть этим оружием, чтобы противостоять пришельцам.

Кроме того, они должны познать желтоголовых. Для этого Макалуни следует послать с ним в землю желтоголовых своих сыновей. Пусть они учатся у врагов, узнают, в чем они сильны и слабы, пусть овладеют знаниями, чтобы потом могли бы прочесть мурии регари. Кто знает, может, в муриях заключена мудрость, которая сделает лакорийцев могущественнее желтоголовых?..

— И еще один совет дал Длиннорукий, — все так же грустно повествовал Макалуни. — Перед тем, как увести племя в Долину Регари, я должен разрешить молодым воинам взять себе в жены индейских девушек, то есть сделать то, что требует сейчас Ингла. Странно. Ведь никто, кроме меня, не слышал слов Длиннорукого. Значит, Ингле, посланцу небес, эти слова подсказал разум? Значит, этого требуют небеса?

Если так, то я совершил ошибку: до сих пор не сделал все, что сказал, что советовал Длиннорукий. Я лишь отправил с ним Лакастру и то ради того, чтобы Лакастра отыскал украденную мурию. А теперь нет ни Лакастры, ни Длиннорукого с пламенеющей головой…

Грасильяму сочувственно вздохнул и рассказал о том, как они нашли останки Рыжего Римера.

— Значит, ушел, и он ушел… Один я остался, — устало прошептал великий вождь Макалуни и слегка прикоснулся двумя пальцами к своим губам, отдавая дань памяти друга и брата, каким он считал Длиннорукого.

— Нет, великий вождь, ты не один, — сказал Гароди. — Мы, то есть мой ученый друг Эваристо Грасильяму, и я, профессор Элиас Гароди, — с тобой! Мы останемся с твоим народом, постараемся прочесть мурии, овладеть мудростью регари, чтобы передать ее лакорийцам. Советы Длиннорукого справедливы, и ты, великий вождь, должен следовать им. Мы же с Эваристо сделаем все, что можем, чтобы спасти ваш народ от злобы и алчности желтоголовых, а вашу культуру от гибели. Скажи-ка, дружище, ведь ты так же думаешь, не правда ли?.. — обратился Гароди к Грасильяму.

— Что за вопрос, старина, конечно, так и думаю. Только ты, как всегда, поспешил раньше вылезти с обнародованием моих мыслей. Останемся, старина, останемся, — ворчливо отозвался Грасильяму.

— Я тоже останусь с вами, сеньоры, — сказал Сергей, внимательно прислушивавшийся к разговору.

— Нет, Саор, ты здесь не останешься, — твердо ответил Грасильяму. — Запомни, Саор, тебе надо скорее возвращаться на родину. Ты и там сможешь помочь лакорийцам. Только ты один знаешь, где мы и почему остались здесь. Эту тайну увези с собой в свою страну. Ты открой ее кому и когда найдешь нужным, лишь бы это послужило делу спасения лакори и их древней культуры. Ваша страна всегда выступала в защиту угнетенных народов. Если Жоану не удастся мобилизовать общественное мнение нашей страны в защиту лакори, это, я верю, сделают твои соотечественники, дорогой мой синантроп! И как было бы хорошо, если б великий вождь отправил с тобой, в твою страну, кого-нибудь из своих сыновей учиться мудрости твоих соотечественников… А теперь, великий вождь, — обращаясь к Макалуни, сказал профессор, — вели провести нас в Круг Забвения…

Глава 28

Отречение Луи Пэйна

Да, веселый старичок-шансонье оказался действительно Луи Пэйном из Института Франции. Грасильяму и Гароди поразились жизнерадостности своего французского коллеги. Пэйн же нисколько не удивился их появлению. Он не спеша слез с гамака, в котором кейфовал, пригладил бороду, одернул полы куртки.

— Луи Пэйн из Парижа, — с достоинством отрекомендовался Луи. — С кем имею честь?..

Ученые назвали свои фамилии, познакомили с Сергеем. Пэйн дружески пожал им руки.

С Инглой он поздоровался по-лакорийски — подняв правую руку с раскрытой в виде цветка монстеры ладонью.

Луи Пэйн пригласил гостей сесть на циновку, пододвинул корзину с сочными плодами. Когда гости расселись, он вежливо, чуть-чуть иронически спросил:

— Чем обязан наш райский уголок dolce far niente [16] вашему посещению, мсье?

— Мы искали лакорийцев и вот нашли вас, сеньор Пэйн, — столь же учтиво ответил Грасильяму. — Это большая удача!

— Вы думаете? Хотя смотря для кого. Ну что ж, очень благодарен вам, мсье, за внимание к моей особе, только не понимаю, зачем я вам понадобился?

— Как зачем? — удивился профессор Гароди. — Ну, хотя бы для того, чтобы помочь вам возвратиться в цивилизованный мир.

— А вы уверены, что я этого желаю? Так вот, мсье, чтобы не было потом недомолвок, знайте: отсюда я никуда уходить не собираюсь. Это заявляю вам я, Луи Пэйн, ci-devant [17] сотрудник Института Франции; заявляю, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Пусть ваша хваленая цивилизация провалится в тартарары! Я по горло сыт ею! Здесь я живу безмятежной жизнью, не думая ни о чем, восхищаясь чарующей красотой природы, любуясь красочным оперением волшебных птиц, пылающими закатами и восходами. Я здесь счастлив, понимаете, счастлив! И вокруг меня живут такие же счастливые люди. Пусть они насильно отрешены от своего прошлого, но это-то и делает их счастливыми. Вражда, гнев, месть, злоба — все это у них осталось где-то там, позади, за гранью сознания. Я им пою песенки парижских бульвардье и этим доставляю радость. И, поверьте, тихая радость этих умиротворенных людей, черт побери, мне дороже оваций, какими бывало награждали меня восторженные психопатки в Сорбонне.

— По-моему, вы кокетничаете своим упрощенчеством, — резко оборвал Грасильяму, — что за странные рассуждения? Вы, прежде всего, ученый, сеньор Пэйн. А знания, опыт, ум ученого — достояние общества, а не только одного их обладателя. Это понимают даже лакорийцы, оставив вам память. Неужели ради спокойного, чисто животного существования в этом, предположим, эдеме, — Грасильяму обвел вокруг рукой, — вы забыли о совести, о долге ученого, о присяге, которую приносили, получая ученую степень, — нести знания людям, человечеству. Ну, бог с ним, с человечеством! Вы хоть что-нибудь сделали полезного для племени, приютившего вас? Лакорийцы обеспечили вам пребывание в нирване, не потребовав ничего взамен.

Они нуждаются в вашей помощи, а вы предпочитаете сидеть сложа руки, лицезреть свой собственный пуп и распевать шансонетки. Разве это достойно ученого?

— Дорогой профессор! Меня умиляет ваша искренность, хотя, право, не знаю, чем заслужил ее, так же как и не знаю, кто дал вам право обсуждать мои действия? Ну, что ж, я тоже буду с вами откровенен. Вы, мсье, напрасно напоминаете мне о долге. Запомните раз навсегда: я никому ничего не должен! За попытку приоткрыть завесу неизведанного я расплатился годами странствий, чуть ли не по всем широтам и долготам земного шара, сотнями бессонных ночей, проведенных за письменным столом, неисчислимым количеством бесцельно растраченных часов на дремоту на разных конгрессах, совещаниях, заседаниях, на топтание на всевозможных завтраках, файф-о'клоках, раутах, суаре [18]. Так что мы квиты с человечеством, мсье!