Кто есть кто, стр. 18
— Яша, это Света. Мы же договаривались встретиться, а ты не пришел. Позвони.
— Яша, это снова Света... — он, не дослушав, промотал пленку.
— Пенкин! Где материал о пресс-конференции? Не появишься в редакции сегодня же, уволю, к чертовой матери.
«А матерьяльчик-то пропал вместе с казенной камерой», — с досадой подумал Яша и пожалел, что не обзавелся второй справкой для телевизионного начальства. Ничего, ксерокопией обойдутся.
— Пенкин! Ты прекрасно знаешь, кто звонит. Я из-за тебя, как идиотка, в одиночестве парилась на этой чертовой презентации. Ты же сам напросился.
Дальше Яша уже не снимал палец с кнопки перемотки.
— Яша, это Каролина. Мне скучно. Позвони в любое время, я еще не сплю...
— Пенкин, я тебя таки уволю, подлец...
— Это твоя рыбка...
— Яков, я тебя последний раз предуп...
— Яшенька, это Лена. Жду твоего звонка уже неде...
— Привет. Это Марина. — Он хотел было мотать дальше, но голос был незнакомый, и Яша решил дослушать. — Я сразу хочу сказать, что все про тебя знаю и не боюсь. Извини, что все тогда так получилось, но я не могла тебе помочь. Я очень хотела, но не смогла. Позвони мне. Не молчи, пожалуйста.
Яша любил, чтобы женщин было много, по настроению и на все случаи жизни. С одними он просто спал, с другими было приятно поговорить или появиться в обществе. Попадались и такие, кому хотелось обжить его холостяцкую берлогу. Тогда в квартире начиналась грандиозная перестройка с выбрасыванием кучи хлама, холодильник наполнялся всякими вкусностями, и каждый вечер его ждали мягкие тапочки и заботливые расспросы о работе. Но это быстро надоедало, и Яша сознательно шел на разрыв, иногда со скандалом и даже дележом совместного имущества, нажитого за недолгие недели совместной жизни.
Если полистать его телефонную книжку, то можно было насчитать до трех десятков женских имен. И это только те, с кем Яша знакомился вне работы. Но ни одной Марины, как ни странно, среди них не было.
Он прослушал сообщение еще раз. Все равно ничего — голос совершенно незнакомый, о чем речь, непонятно.
Когда он последний раз действительно нуждался в помощи? Да еще и плакался об этом женщинам? Нет, ну конечно, в Чечне он бы, пожалуй, не отказался, чтобы какая-нибудь большеглазая красотка утешила его, прижав к своей груди, да и от любой другой помощи тоже. Но кто знает об этом? Какая еще Марина?
Черт, а ведь как раз там-то и была Марина. Та самая одалиска в бандитском логове, которая подавала еду и приносила водку, этот трижды клятый «Абсолют». А при воспоминании об этом случае у Пенкина в горле появилось пренеприятнейшее ощущение, и ему пришлось прогуляться в ванную.
«Но это же бред какой-то, — думал он, полоща рот. — Откуда она знает мой телефон, и даже если вдруг узнала, чего теперь-то об этом. Там надо было помогать, на месте. Да, бред это все. И голову ломать не стоит. Просто ошиблась девчонка номером. К тому же и «мессэдж» у меня на автоответчике безличный: «Меня нет дома. Я вам перезвоню». Вот она и решила, что звонит своему парню».
Пенкин решил выбросить этот звонок из головы и лег спать.
9
Длинными тюремными днями теперь Вера развлекалась тем, что пересказывала Рите всякие забавные эпизоды своей юности.
...Вера после занятий в училище иногда заезжала за Ленкой на Арбат, чтобы помочь ей собрать и дотащить до общаги на Таганке холсты в тяжелых рамах. В один из таких вечеров она и застала подругу, пьющей жигулевское пиво в обществе незнакомого молодого человека с гитарой.
— Это Гаврик, — представила его Ленка. — Это Мышка, — назвала она Веру ее тусовочным именем.
Гаврик благожелательно кивнул ей и предложил отхлебнуть из своей бутылки. Вере это понравилось, — в тусовочных кругах, да в то время, подобный жест считался верхом джентльменства.
Тем временем вечер плавно перерастал в одно из тех безумных мероприятий, какими была полна их жизнь в то время: когда вокруг них собралось еще человек пять старых арбатских знакомых, кто-то вспомнил, что сегодня та самая ночь, когда Воланд устраивает бал весеннего полнолуния, и тут же родилось предложение лезть на крышу того дома на Патриарших, где «квартирка номер пятьдесят», пить там коньяк. Ленка, несмотря на свои новые взгляды любившая время от времени «пообщаться с пиплами», отправилась вместе со всеми. Гаврик взвалил на свое плечо ее огромную брезентовую сумку с картинами, а Вера удостоилась чести нести его гитару...
Поиски коньяка по ночной Москве превратились в путешествие, полное совершенно идиотских приключений, как-то: попытки проникнуть в бар ресторана «Интурист», поездки в таксопарк, где тогда шла бойкая нелегальная торговля водкой, и приобретение там бутылки водки в обмен на джинсовую куртку «Левис»... Когда им удалось наконец купить бутылку болгарского бренди «Слынчев бряг» с черного хода в ресторане Театра на Малой Бронной, то оказалось, что к этому времени компания разделилась на две группы, и Гаврик с Ленкой присоединились к желающим идти купаться голыми в Чистых прудах. Вере пришлось плестись за ними и ждать на скамейке под липами, чувствуя досаду на себя, неспособную на такие смелые поступки, как купание голышом под луной, и одновременно содрогаясь при мысли, что сейчас всю их полуголую пьяную компанию заметят сквозь жиденькую зелень бульвара жители окрестных домов и вызовут милицейский патруль.
Зато под конец вечер вознаградил ее сторицей: выкупавшись, но не протрезвев, Ленка широким жестом пригласила всех желающих ехать продолжать веселье к ним в общагу Суриковского. Согласился поехать один Гаврик. Они добрались на такси до Товарищеского переулка и, проникнув в общагу, сразу же отправились в гости к Димитрису, потому что Ленка наобещала им дать попробовать какой-то особый греческий куриный суп.
У Димитриса в тот вечер собрались на вечеринку земляки. Ворвавшись, как буря, Ленка сразу же уволокла Димитриса на общую кухню в коридоре «варить суп», и оба они там пропали на полночи. Вера с Гавриком остались вдвоем в незнакомой компании. Греки тихо переговаривались между собой и под музыку какого-то Ангелопулоса распивали сухое красное вино, не забывая угощать и вновь прибывших, и в результате Вера напилась допьяна и, отбросив обычную скованность, проговорила с Гавриком до утра «за жизнь», сидя рядом с ним на низеньком раскладном стульчике в предбаннике блока...
Так начался их роман, продлившийся пять лет и окончившийся закономерным разводом, как и большинство тусовочных романов, но благодаря которому Вере удалось окончить медучилище и получить диплом фельдшера.
Когда восемнадцатилетний недоросль Саша Кисин привел домой молоденькую девчонку и объявил родителям, что они любят друг друга и в будущем собираются пожениться, его мама Юлия Моисеевна очень трезво отнеслась к ситуации. Объяснялось это просто: ничего хорошего от своего Саши она давно уже не ожидала. По крайней мере, решила она, обзаведясь подружкой, Саша перестал неделями пропадать неизвестно где и таскать все лекарства от эфедрина до димедрола из домашней аптечки — и на том спасибо.
Сейчас Вера могла отдать должное свекрови, — та поступила с ней по-своему благородно. Конечно, Юлия Моисеевна не могла допустить, чтобы неизвестная девчонка-сирота прописалась в их квартире, но Юлия Моисеевна была проректором в Щукинском, где учился Саша, и она сделала все, чтобы Вера тем же летом получила временную студенческую прописку в общежитии своего медучилища. К сентябрю для Веры и Саши была устроена в общежитии отдельная комната. Деньгами им родители не помогали, но оба они всегда сдавали сессию на повышенную стипендию, — за этим тоже стояла свекровь.
На третьем курсе Вера забеременела. Юлия Моисеевна настаивала на аборте, и в том, что Вера решилась-таки сохранить ребенка, была единственно Сашина заслуга. Всю жизнь зависимый от матери и так же всю жизнь пассивно бунтовавший против нее, Кисин совершил единственный в своей жизни мужской поступок: женился на Вере и убедил ее не делать аборт. На этом, правда, его запал и иссяк. Он снова стал колоться, пропадать на тусовках, умудрился одарить беременную жену «канарейкой», как ласково называли известную венерическую болезнь, — на шестом месяце Вере пришлось лечиться в кожно-венерологическом диспансере... Кисин клялся, что это вышло случайно, что, пока он лежал в отключке после дозы, его буквально изнасиловала малолетняя нимфоманка... Вера верила, прощала, терпела. Надеялась, что после рождения ребенка все изменится. Ничего, разумеется, не изменилось, только хуже стало, потому что она повзрослела и перестала мириться со многими вещами.