Дорога в рай, стр. 133

Высоко наверху, на открытом воздухе, слышалось далекое бормотание женских голосов:

– Этого не может быть...

– Но, моя дорогая Милдред, как это ужасно...

– Он, должно быть, с ума сошел...

– Ваш бедный рот, только взгляните на себя...

– Сексуальный маньяк...

– Садист...

– Надо написать епископу...

А потом все голоса заглушил голос мисс Роуч, она, точно попугай, принялась хрипло выкрикивать ругательства:

– Ему еще, черт побери, повезло, что я не убила его, этого мерзавца!.. Я ему говорю, слушай, говорю я, если мне когда-нибудь понадобится тащить зубы, я пойду к дантисту, а не к чертову священнику... Да и повода я ему не давала!..

– А где он сейчас, Милдред?

– Кто его знает? Наверное, в этом чертовом летнем домике.

– Девочки, пошли выкорчуем его оттуда!

О-ля-ля! Оглядываясь сейчас, три недели спустя, на случившееся, я не знаю, как пережил кошмар того ужасного дня и не сошел с ума.

Весьма опасно иметь дело с такой шайкой ведьм, и, если бы им удалось схватить меня в летнем домике, пока у них кипела кровь, они бы скорее всего разорвали меня на части. Либо потащили за руки и за ноги лицом вниз в полицейский участок, а леди Бэрдвелл и мисс Роуч возглавили бы процессию по главной улице деревни.

Но, разумеется, они не поймали меня.

Они не поймали меня тогда и не поймали до сих пор, и если удача и дальше будет сопутствовать мне, то, думаю, у меня есть неплохой шанс вообще ускользнуть от них или хотя бы не встречаться с ними несколько месяцев, пока они не забудут эту историю.

Как вы можете догадаться, я принужден пребывать исключительно в одиночестве и не принимаю участия в публичных делах и общественной жизни. Я прихожу к выводу, что литературное творчество – самое спасительное занятие в такое время, и провожу ежедневно много часов, играя с предложениями. Каждое предложение я рассматриваю как колесико, и в последнее время у меня появилось желание выстроить несколько сот их в ряд, чтобы зубцы их сцепились, как шестерни, но чтобы колеса были разных размеров и вращались с разной скоростью. Я пытаюсь приставить самое большое непосредственно к самому маленькому так, чтобы большое, медленно вращаясь, заставляло маленькое крутиться так быстро, чтобы оно гудело.

По вечерам я по-прежнему пою мадригалы, но мне ужасно не хватает моего клавесина.

Но вообще-то здесь не так уж и плохо, и я устроился настолько удобно, насколько позволили обстоятельства. У меня маленькая комнатка, расположенная почти наверняка в переднем отделе двенадцатиперстной кишки, – там, где она вертикально уходит вниз перед правой почкой. Пол совершенно ровный – по сути, это первое ровное место, которое мне попалось во время того ужасного спуска по горлу мисс Роуч, и единственное, где вообще можно остановиться. Над головой я вижу мясистое на вид отверстие, которое, как я полагаю, является привратником желудка, где желудок входит в небольшую кишку (я все еще помню некоторые из тех диаграмм, которые показывала мне моя мать), а подо мной – смешная дырочка в стене, где панкреатический канал примыкает к нижнему отделу двенадцатиперстной кишки.

Все это чуточку странно для человека консервативных вкусов, вроде меня. Лично я предпочитаю дубовую мебель и паркетный пол. Но здесь, впрочем, есть одна вещь, которая весьма мне нравится. Это стены. Они красивые и мягкие, покрыты чем-то вроде набивочного материала, и преимущество их в том, что я могу налетать на них сколько угодно и при этом мне не больно.

Тут есть еще несколько человек, что довольно удивительно, но, благодаря Богу, все они мужчины. В силу какой-то причины на них белые одежды, и они суетятся вокруг, делая вид, будто очень заняты. В действительности же они крайне невежественны и, похоже, даже не понимают, где находятся. Я пытаюсь рассказать им, но они и слушать не хотят. Иногда я так сержусь, что выхожу из себя и начинаю кричать, и тогда на их лицах появляется плутоватое недоверчивое выражение, они медленно отступают и говорят: "Ну, успокойтесь. Успокойтесь же, святой отец".

Что с ними говорить?

Но есть там и один пожилой человек – он навещает меня каждое утро после завтрака, – и кажется, что он ближе ощущает реальность, чем остальные. Он вежлив, держится с достоинством и, мне кажется, одинок, потому что ничего так не любит, как сидеть тихо в моей комнате и слушать, как я разговариваю. Одна беда – едва мы затрагиваем тему нашего местопребывания, как он предлагает мне бежать. Утром он снова об этом заговорил, и мы крупно поспорили.

– Ну разве вы не понимаете, – терпеливо сказал я, – что я не хочу бежать.

– Мой дорогой святой отец, но почему же?

– Еще раз говорю вам – потому, что там меня повсюду ищут.

– Кто?

– Мисс Элфинстоун, мисс Роуч, мисс Прэттли и все остальные.

– Какая чушь.

– Еще как ищут! И думаю, и вас ищут, но вы в этом не признаетесь.

– Нет, друг мой, меня они не ищут.

– Тогда позвольте узнать, что именно вы здесь делаете?

Вопросец для него трудноватый. Я вижу, что он не знает, как и ответить.

– Клянусь, вы забавлялись с мисс Роуч, и она вас проглотила точно так же, как меня. Клянусь, именно так все и было, только вам стыдно признаться.

Едва я произнес это, он погрустнел, и вид у него при этом был такой расстроенный, что мне стало жаль его.

– Хотите, я спою вам песню? – спросил я.

Но он, ничего не ответив, поднялся и тихо вышел в коридор.

– Выше голову, – крикнул я ему вслед. – Не отчаивайтесь. Чем утешиться – всегда найдется.

Рождение катастрофы (правдивая история)

– Все нормально, – говорил врач. – Лежите спокойно.

Голос его звучал где-то далеко, и казалось, он кричит на нее.

– У вас сын.

– Что?

– У вас чудесный сын. Понимаете? Чудесный. Слышали, как он плакал?

– С ним все в порядке, доктор?

– Разумеется, в порядке.

– Прошу вас, дайте мне на него взглянуть.

– Скоро вы его увидите.

– Вы уверены, что с ним все в порядке?

– Совершенно уверен.

– Он еще плачет?

– Попытайтесь отдохнуть. Вам не о чем беспокоиться.

– А почему он больше не плачет, доктор? Что случилось?

– Да не волнуйтесь вы так. Все нормально.

– Я хочу видеть его. Пожалуйста, позвольте мне посмотреть на него.

– Дорогая моя, – сказал врач, похлопывая ее по руке. – У вас чудесный, здоровый ребенок. Разве вы не верите тому, что я говорю?

– А что это там женщина делает с ним?

– Вашего ребенка готовят к тому, чтобы на него было приятно смотреть, – сказал врач. – Мы его немножко вымоем, вот и все. Дайте нам минутку.

– Клянетесь, что с ним все в порядке?

– Клянусь. А теперь лежите спокойно. Закройте глаза. Ну, закройте же. Вот так. Так-то лучше. Умница...

– Я так молилась, чтобы он выжил, доктор.

– Разумеется, он будет жить. О чем вы говорите?

– Другие же не выжили.

– Что?

– Из других моих детей ни один не выжил, доктор.

Врач стоял возле кровати и смотрел на бледное, изможденное лицо молодой женщины. До сегодняшнего дня он ее никогда не видел. Они с мужем были новыми людьми в городе. Жена хозяина гостиницы, которая пришла помочь принять роды, говорила, что муж ее работает в местной таможне на границе и что они неожиданно прибыли в гостиницу с одним чемоданом и сумкой три месяца назад. Муж был пьяницей, говорила жена хозяина гостиницы, заносчивый, властный, задиристый, а вот молодая женщина была тихой и набожной. И очень грустной. Она никогда не улыбалась. За те несколько недель, что она там прожила, жена хозяина гостиницы ни разу не видела, чтобы она улыбнулась. Ходили слухи, что это третий брак мужа, одна его жена умерла, а другая развелась с ним в силу неприглядных причин. Но то были только слухи.

Доктор нагнулся и натянул простыню повыше на грудь пациентки.

– Вам не о чем тревожиться, – мягко произнес он. – У вас совершенно нормальный ребенок.