Против лома нет приема, стр. 39

— Рано приехали… — с легкой досадой произнес Таран. — Придется полчаса в машине посидеть.

— Да, просто так сидеть скучно, — усмехнулась Полина с тонким намеком на толстые обстоятельства. — Может, музычку включишь?

Таран потыкал кнопки магнитолы — не работала.

— Видать, испортилась, а на новую Суслик заработать не успел.

— Жаль! — Полина вздохнула и томно потянулась, закинув руки за голову. Полчаса — это так долго… А ты говорил — времени в обрез.

— Я ж не знал, что так быстро дорогу найду, — хмыкнул Юрка. — А ты намекаешь, чтоб я… это самое?

— Да я уж не намекаю! — с легким нахальством произнесла Полина. — Я тебе напрямую говорю: трахни меня! И никакая стыдобушка меня при этом не мучает! Потому что мне жить осталось — до прихода вашего катера, может, минут на десять больше, потому что ему надо подальше от берега отойти, где вы меня утопить собрались! И придушить, а потом утопить — не знаю точно. Я приговорена, мне все понятно. Стало быть, у меня, как у приговоренной, может быть последнее желание. Вот я и желаю, чтоб ты меня трахнул!

После чего она всхлипнула и не очень громко разрыдалась.

Вряд ли те, кто квасил на дебаркадере, могли услышать это сквозь шум дождя, ветра и волн.

— Да, — тоном лечащего психиатра произнес Юрка, — тяжелый случай, однако! Не то мания преследования, не то нимфомания. Ты вообще-то подумала, например, что урыть тебя на даче у Фроськи было намного проще, чем увозить черт знает куда? Бензин тратить, катер арендовать? Тихо удавили бы в подвале, а ночкой прикопали бы где-нибудь на участке и кучу торфа поверх навалили — фиг найдешь когда-нибудь!

Полина шмыгнула носом, похоже, это сообщение возымело на нее действие. Тем более что в описании Тарана ее убийство выглядело значительно более простым и рентабельным.

— Неужели меня действительно собираются спасти? — утирая слезы платочком, спросила Полина. — Кому я нужна живой?

— Наверно, кому-то нужна, — ответил Таран на этот риторический вопрос.

— Может, это те люди, у которых я была зимой?

— Какие люди? — удивился Юрка. — Птицын, что ли?

— Нет, такой фамилии я не слышала. Он, этот Птицын, высокий такой? Массивный, с большой бородой? Лет шестидесяти.

— Вообще-то он и высокий, и массивный, — кивнул Юрка, — только ему до шестидесяти еще далеко. А бороды у него нет, только брови, как у Брежнева на портрете…

— Нет, у этого нормальные были, — покачала головой Полина. — А вот борода такая мощная, темно-русая с проседью. Как у Ильи Муромца на картине Васнецова. И еще женщину помню, намного моложе его, не очень высокая, черненькая, лицо с рябинками. По-моему, я у них лечилась. Но как домой попала — не помню. Родители уже хотели в розыск заявлять, меня неделю дома не было, они и Коею без меня похоронили. Мать едва с ума не сошла, отец тоже. Ушли на работу, приходят — а я дома, сплю у себя на кровати. Глазам не поверили! Сперва только радовались, обнимали-целовали, а потом начали спрашивать, где я была. Ну, а я, представляешь себе, ничего ответить не могла. Ничего не могла вспомнить! То есть у меня в голове все путалось. И так долго было, дня три. Потом начало вспоминаться помаленьку. Сначала то, как я к бабушке в вашу область ездила, потом — как с тобой на вокзале встретилась. Дальше полегче, все стало в цепочку выстраиваться. И как я за Костю долг отдавать ездила, и как ты меня от тамошней банды увез, и как мы на даче были, где Лизка двух мужиков убила, как мы от собак при помощи кошки убежали… Потом вспомнила, как про Костю узнала. Ну и дальше все путешествие наше. До того момента, как нас Галька и Танька облапошили и заставили ехать в какой-то санаторий. Даже помню, как они меня вместе с вами в душевой заперли. А дальше — ничего абсолютно. Только небольшой такой кусочек: вот эти двое — дядька с бородищей и рябая женщина в белых халатах. После этого — сразу обрыв, и потом помню себя уже дома.

— Ни фига себе! — подивился Юрка. — Значит, ты не помнишь, как нас Седой из военного госпиталя выкрал?

— Абсолютно не помню.

— Как мы с Милкой вас из пионерлагеря выводили?

— Откуда? — Полина явно по-настоящему удивилась. — Ты уже второй раз говоришь про пионерлагерь, а я понятия не имею, о чем речь.

Нет, Таран, конечно, помнил, как Полина и две блатные девки, Галька и Танька, нахлебались водки с каким-то странным препаратом, хранившимся у некой Дуськи, которая держала его в погребе под бельевой санаторной прачечной. И как они полностью потеряли способность управлять собой и выполняли только команды как механизмы какие-то. Судя со всему, у них этот кайф продолжался несколько суток, и, когда Милка с Тараном вызволили их из плена от Седого, передав Птицыну, они все еще из этого кайфа не вышли. Сам Седой, которого Таран и Милка тоже напоили этой дурью, после приема этой дозы бегал на перебитых ногах и не чувствовал боли! Это все Таран видел своими глазами. Но он и понятия не имел, что Полина ничего не запомнила. Ведь даже совсем упившиеся алкаши типа его собственных родителей, которые после двух-трех стаканов совсем лыка не вязали, и то могли худо-бедно что-то вспомнить. И наркоманы в период депресняка довольно достоверно вспоминали кое-что из того, что с ними было под кайфом. А тут — ни фига? Либо Полина просто врет, опасаясь лишнее сказать, либо этот самый наркотик что-то совсем необычное.

— А тебя потом не ломало? — спросил Юрка. — В смысле, еще раз так кайфануть не хотелось?

— Нет, — мотнула головой Полина. — Слабость была какое-то время, в сон клонило, но потом прошло.

— А почему, интересно, ты подумала, что нужна тем людям, которых в белых халатах видела?

— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Почему-то пришло в голову… Может, они какой-то эксперимент поставили? Сейчас мне почему-то кажется, что это они меня памяти лишили. Если мне вообще все это не приснилось…

Таран подумал, что тут действительно фиг поймешь, что ей приснилось, а что нет. О психическом здоровье Полины у него и прежде было не лучшее мнение.

— Ты что, сон от яви не отличаешь? — спросил он вполне серьезно.

— Иногда могу отличить, а иногда нет. Начинаю вспоминать то, чего со мной никогда не было или было, но не со мной. А иногда кажется, будто все было во сне, а мне говорят: «Да нет, это тебе не приснилось, это на самом деле было…»

Таран почуял, что еще немного — и у него самого крыша поедет. И поэтому появление из-за мыска тусклых огоньков небольшого судна он воспринял с облегчением. Глянул на часы — время подкатывало к десяти вечера. Похоже, кораблик, приближавшийся к дебаркадеру, и был тем самым «Светочем».

— Приплыли… — произнес вслух Юрка. А про себя подумал с легким трепетом: а вдруг все эти Колины разговоры насчет того, что Тарану за Полину деньги передадут, — чистой воды вранье? И его вместе с Полиной приберут эти самые «люди в белых халатах», которые испытывают новые наркотики. Дадут выпить рюмочку под благим предлогом, «для сугрева», а потом Таран станет послушным человекообразным механизмом типа Полины, какой он увидел ее в санатории, или Дуськиных кочегаров, которые без устали уголь в топки кидали, а по команде «стоп!» замирали, как статуи… Мороз по коже прошел.

Но, конечно, Таран не стал поддаваться предчувствиям. Покамест это только предположения. В конце концов, если он почувствует подвох, то вполне возможно сигануть за борт с этого катера — тут не море, не сто миль до берега, а самое большее пятьсот метров. Это Юрка после «мамонтовских» тренировок даже в одежде проплывет. Вода, конечно, холодная, но не ледяная. Градусов пятнадцать есть. Таран в такой уже плавал, правда, в бассейне, но ничего, нрги не сводило. Правда, могут в воде застрелить, однако в темноте и с качающегося суденышка это непросто. Ну, а если и застрелят — это все же лучше, чем жить придурком.

Катер был уже метрах в десяти от берега, и Таран приказал съежившейся от испуга Полине:

— Все, вылезаем! Пошли!

ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ?

На дожде и ветре, конечно, было похреновей, чем в автомобиле, и Юрка с Полиной — она совсем не упиралась! — постарались совершить пробежку под козырек пристани побыстрее. И полета метров от «жигуленка» до дебаркадера они сумели пробежать быстрее, чем катерок пройти свой десяток метров по воде.