Мертвые, вставайте!, стр. 7

София угадала ход его мыслей.

– Меня его присутствие не смущает, – сказала она.

– Ничто не внушает такого доверия, как продажный полицейский, – сказал старина Вандузлер. – Он умеет слушать, вынюхивать и вынужден держать рот на замке. Своего рода совершенство.

– Крестный был пусть и сомнительным, – добавил Марк, снизив тон, – но великим полицейским. Он может пригодиться.

– Не беспокойся, – сказал ему Вандузлер, переводя взгляд на Софию. – Госпожа Симеонидис будет судить сама. Если, конечно, понадобится. Да и эти трое, – добавил он, указывая на молодых людей, – совсем не дураки. Они тоже могут пригодиться.

– Я и не говорила, что они дураки, – возразила София.

– Просто хочу уточнить, – пояснил Вандузлер. – Я неплохо знаю Марка, моего племянника. Он приехал ко мне в Париж, когда ему было двенадцать… иными словами, уже почти сложившимся человеком. Уже тогда он был сумбурным, упрямым, восторженным, неуравновешенным, но и слишком умным, чтобы жить смирно. Я мало что мог для него сделать, разве что внушить ему кое-какие здравые принципы относительно неизбежной доли беспутства, которому следует предаваться неукоснительно. Хватка у него была. Двух других я знаю лишь неделю и пока не могу сказать о них ничего плохого. Занятное сочетание, каждый занят своим великим делом. Забавно. Как бы то ни было, я впервые слышу о таком случае, как ваш. Вы и так слишком долго медлили с этим деревом.

– Что я могла сделать? – сказала София. – Полиция подняла бы меня на смех.

– Без всякого сомнения, – подтвердил Вандузлер.

– И мне не хотелось беспокоить мужа.

– Вы само благоразумие.

– Вот я и ждала… пока получше их узнаю. Вот их.

– Как мы поступим? – спросил Марк. – Чтобы не беспокоить вашего мужа?

– Я думаю, – сказала София, – вы можете представиться муниципальными рабочими. Проверка старых электрокабелей или что-нибудь этакое. Да что угодно, для чего нужно выкопать небольшую траншею. Траншею, которая, конечно, пройдет и под деревом. Я снабжу вас дополнительными средствами, чтобы вы купили себе рабочую одежду, взяли напрокат грузовичок и инструменты.

– Хорошо, – сказал Марк.

– Годится, – согласился Матиас.

– Коль скоро речь зашла о рытье окопов, – добавил Люсьен, – я готов. В коллеже скажусь больным. На такую работу уйдет добрых два дня.

– Не побоитесь проследить за реакцией мужа, когда они явятся рыть траншею? – спросил Вандузлер.

– Попытаюсь, – пообещала София.

– Он знает их в лицо?

– Уверена, что нет. Они его интересуют меньше всего на свете.

– Тем лучше, – сказал Марк. – Сегодня четверг. Чтобы отработать все детали, нужно время… В понедельник утром мы позвоним в вашу дверь.

– Спасибо, – сказала София. – Чудно, но теперь я уверена, что под деревом ничего нет.

Она открыла сумку.

– Вот деньги, – сказала она. – Вся сумма.

– Уже? – удивился Марк.

Старина Вандузлер улыбнулся. София Симео-нидис – необычная женщина. Она казалась напуганной, держалась неуверенно, но деньги были наготове. Значит, она не сомневалась, что уговорит их? Он находил это любопытным.

После ухода Софии Симеонидис все потоптались еще немного в большой комнате. Старина Вандузлер предпочел отужинать в своих апартаментах под крышей. Перед уходом он обвел взглядом троих мужчин. Все трое пристально всматривались в ночной сад, забавным образом застыв в больших оконных проемах. Под круглыми оконными сводами они казались тремя отвернувшимися статуями евангелистов. Статуя Люсьена слева, статуя Марка в центре и статуя Матиаса справа. Святой Лука, святой Марк и святой Матфей, замершие в своих нишах. Занятные типы и занятные святые. Марк стоял прямо, заложив руки за спину и слегка расставив ноги. Вандузлер наделал немало глупостей в своей жизни, и Вандузлер очень любил своего крестника. Впрочем, они никогда и близко не стояли к купели.

– Давайте ужинать, – предложил Люсьен. – Я приготовил паштет.

– Паштет из чего? – спросил Матиас.

Мужчины переговаривались, не отходя от своих окон и продолжая смотреть в сад.

– Из зайчатины. Совсем нежирный паштет. Думаю, вкусно получилось.

– Заяц дорогой, – сказал Матиас.

– Марк своровал утром зайца и преподнес его мне, – пояснил Люсьен,

– Весело, – сказал Матиас. – Он пошел в своего дядю. Ты зачем стащил зайца, Марк?

– Потому что Люсьену хотелось зайца, а он слишком дорогой.

– Ясно, – сказал Матиас. – С этой точки зрения… Скажи, как это получилось, что тебя зовут Вандузлер, как и твоего дядю по матери?

– Потому что моя мать была незамужней, дурень.

– Давайте ужинать, – сказать Люсьен. – Чего ты к нему пристаешь?

– Я не пристаю. Я спрашиваю. А что такого сделал Вандузлер, за что его выгнали?

– Помог одному убийце унести ноги.

– Ясно… – повторил Матиас. – А что это за фамилия – Вандузлер?

– Бельгийская. Вначале писалось в два слова – Ван Дузлер. Неудобно. Мой дед поселился во Франции в тысяча девятьсот пятнадцатом году.

– А-а, так он был на фронте? – заинтересовался Люсьен. – Он оставил какие-нибудь записи, письма?

– Я ничего об этом не знаю, – сказал Марк.

– В этом стоит покопаться, – откликнулся Люсьен, не отрываясь от своего окна.

– Сперва нам придется покопаться в яме, – сказал Марк. – Не представляю, во что мы вляпались.

– В дерьмо, – сказал Матиас. – Дело привычки.

– Давайте ужинать, – повторил Люсьен. – Сделаем вид, что мы из него уже выбрались.

Вандузлер возвращался с рынка. Закупка провизии мало-помалу вошла в круг его обязанностей. Это его не смущало, как раз напротив. Он любил бродить по улицам, присматриваться к прохожим, ловить обрывки разговоров, вступать в них, присаживаться на скамейки, обсуждать цены на рыбу. Повадки полицейского, рефлексы соблазнителя, застарелые привычки. Он улыбнулся. Ему нравился этот новый квартал. И новая лачуга тоже. Свое прежнее жилище он покинул без сожалений, довольный тем, что может начать что-то новое. Мысль о начале всегда прельщала его куда больше, чем мысль о продолжении.

Перед тем как ступить на улицу Шаль, Вандузлер остановился и с удовольствием оглядел это новое жизненное пространство. Что его сюда привело? Цепочка случайностей. Когда он думал о них, его жизнь представлялась ему единым целым, сложившимся тем не менее под воздействием не связанных между собой устремлений, важных для него в определенный момент, но с течением времени терявших силу. Да уж, у него бывали и великие идеи, и глубокие замыслы. Но ни одного он не довел до конца. Ни единого. Его самые твердые решения таяли, столкнувшись с любым препятствием, самые искренние обязательства отменялись по любому поводу, самые проникновенные слова растворялись в реальности. Так уж получалось. Он с этим свыкся и, можно сказать, смирился. Достаточно быть в курсе событий. Поначалу энергичный и нередко блистательный, он через некоторое время чувствовал себя выдохшимся. До странности провинциальная улица Шаль вполне его устраивала. Еще одно новое место. Надолго ли? Мимо, взглянув на него, прошел человек. Должно быть, пытался понять, что он тут делает, стоя на тротуаре со своей корзиной с продуктами. Вандузлер подумал, что этот тип наверняка сумел бы объяснить, почему он здесь живет, и даже набросать картину своего будущего. А вот он сам навряд ли мог подытожить даже свою прошлую жизнь. Он ощущал ее как чудесное переплетение влияний, случайностей, удачных и неудачных расследований, ухваченных возможностей, соблазненных женщин – дивных событий, ни одно из которых, к счастью, не затягивалось надолго, следов чересчур запутанных, чтобы поддаваться обобщению. Конечно, случались и провалы. Без них не обойтись. Чтобы очистить место для нового, приходится избавляться от старого.

Прежде чем вернуться в лачугу, экс-комиссар присел на низкую ограду на противоположной стороне улицы. Всегда приятно понежиться в лучах апрельского солнца. В сторону дома Софии Симеонидис, где со вчерашнего дня трое муниципальных рабочих вовсю рыли траншею, он старался не смотреть. Он посмотрел туда, где жила другая соседка. Как там говорит святой Лука? Восточный фронт. Этот тип – просто одержимый. Что ему далась Первая мировая? Ладно, у каждого свое дерьмо. Вандузлер успел продвинуться на Восточном фронте. Разведал кое-что там и сям. Старые полицейские навыки. Соседку зовут Жюльет Гослен, живет с братом Жоржем, молчаливым увальнем. Разберемся. Все годилось Арману Вандузлеру, чтобы разобраться. Вчера соседка с Востока возилась в своем саду. Готовилась к приходу весны. Он перекинулся с ней парой слов, только и всего. Вандузлер улыбнулся. Ему исполнилось шестьдесят восемь, и уверенности в себе поубавилось. Не хотелось быть отвергнутым. Итак, осмотрительность и взвешенность. Но помечтать-то можно. Он хорошенько рассмотрел эту Жюльет, она показалась ему миловидной и бойкой, лет сорока, и он решил, что она вряд ли заинтересуется старым полицейским. Пусть даже еще красивым, если верить тому, что люди говорят. Сам он никогда не понимал, что красивого другие находили в его лице. Слишком худое, кривоватое, недостаточно правильное на его вкус. Он бы в такого ни за что не влюбился. А вот другие влюблялись, и нередко. Он умел извлекать из этого выгоду, когда служил в полиции, не говоря уж об остальном. Но, бывало, попадал в переделку. Арман Вандузлер не любил вспоминать о неприятном, особенно о своей отставке. А за последние пятнадцать минут это случилось уже дважды. Все потому, что он снова сменил жизнь, место и окружение. А может, потому, что в рыбной лавке столкнулся с близнецами.