Гиены (СИ), стр. 54

- Джексон, внимательно, - раздался в ухе голос Савичева.

- Принял, - коротко ответил Джексон и вновь приник к прицелу.

Подвоха не было - когда к шеренге у ворот подрулил БТР и выскочившие из него несколько бойцов сноровисто начали вязать пленных, ничего не произошло. Партизаны Толстого между тем зашли на территорию сквозь одну из секций не до конца возведенного забора. Они сразу же исчезли из вида, но выстрелов слышно не было.

Тем не менее Женя с Димом еще около получаса оставались на позиции - пока Савичев полностью завод не занял. Лишь когда лейтенант скомандовал Жеке отбой, они с Димом спустились и пошагали в сторону заводских корпусов.

Пока шли, Джексон увидел вереницу пленников, которых вело несколько бойцов со стороны лесозаготовок – это были напавшие на завод, которым зубы обломали. Джексон прищурился, присматриваясь с удивлением – уже безоружные военнопленные все были в черных костюмах, на руках желтели какие-то повязки. Он не удержался и, не дожидаясь пока они приблизятся, вскинул винтовку, посмотрел в прицел. Догадка подтвердилась – желтые нашивки «ВысоцкТрансГаз», рядом эмблемы вышки со скрещенными топорами.

- Дим, там эти педики, с которыми девчонки уехали, - произнес Женя и пояснил на вопросительный взгляд, - Охрана, на дороге!

- Черт, - поджал губы Дим: - А девчонки тогда где?

- Пойдем, узнаем, - сменил направление Женя, двинувшись в сторону колонны пленников.

Дошли быстро, и после разрешения Сени выхватили одного из толпы. Расспросив пленника, парни выяснили, что едва выехав с базы охранники общей колонной ехали совсем недолго, а вскоре разделились.

Старший, белобрысый Владимир, поехал в одну сторону вместе с красным Кашкаем, а остальная группа направилась занимать территорию завода. Но с этим вышли сложности. Русских на заводе не было, а «турки» - как их охранник назвал, сразу стрелять начали, стоило лишь потрепанной волной колонне появиться у ворот. Про волну охранник со волнением рассказал – оказывается, они по рации узнали о ее приближении и гнали что было сил, лишь в последний момент залетев на холм с заводом. Водой колонну не накрыло, так, обмочило только – эту высоту, как и часть дивизиона, волна не взяла.

Сдав пленника обратно и оказавшись на заводе, друзья узнали остальные детали схватки и предшествующих событий - Савичев не церемонился, допрашивал всех жестко – и турков строителей, которые обороняли завод, и пытавшихся его занять охранников ВысоцкТрансГаза.

В статус пленников лейтенант перевел всех, не заморачиваясь – в тот момент, когда на позиции его бойцов вылетел Хантер с бегущими следом черными, Савичев положил их в землю, выкатив вперед броню, отсекая отступающих от нападавших духов. Разбираться с охранниками не стал, повязал всех и огнем отогнав защитников завода, поехал сам к ним устанавливать армейские порядки. Позже, заняв коттеджный поселок, лейтенант нашел турка, говорившего по-русски и отправил его парламентером.

Условия предложил простые – или сейчас все сдаются, сложив оружие, или он сейчас завод с землей ровняет, не разбираясь, кто прав, кто виноват. И предупредил, что остальные части русской армии уже на подходе.

Засевшие на заводе турки, как оказалось, особой агрессивностью не отличались, а стреляли тоже не просто так – уже на второй день после переноса на завод было сразу два нападения – быстро сориентировавшаяся группа беглых зэков и небольшая бригада, вероятно из Севастьяново.

Кроме турков-строителей на заводе находились воины из европейской частной охранной компании – узнав об этом, Джексон понял причину появление так удивившего его незнакомого оружия.

Захватчиков в живых из черных осталось человек десять. Все стояли тесной группой, разведенные с пленными обитателями завода.

- И что делать теперь с ними? – поинтересовался Джексон у Савичева.

- Да [черт] знает, - пожал плечами лейтенант, - Царь сказал в каталажку пока всех, а здесь оборону наладить и быть готовым к приему беженцев.

- Каких? – непроизвольно переспросил Женя.

- Половину Великополья [совсем] смыло, - покачал головой лейтенант, - а что по области, по деревням, вообще никто не знает.

- Как смыло? На холме же город? – удивился Женя.

- Не знаю, - помотал головой Савичев, - сам удивился, но говорят плохо там все.

- А Севастьяново? – быстро спросил Дим.

- Только с Щербаковым связь есть - что с остальными, не знает никто, - ответил Савичев. - Но надеюсь, там легче - должен же был этот вал силу потерять. Очень надеюсь на это, - добавил после паузы лейтенант.

Глава 40. Михаил Юрьевич, 30 апреля, утро

Козачев, Михаил Юрьевич, заместитель начальника отдела по межведомственным взаимодействиям комитета по внешним связям правительства Санкт-Петербурга, сидел в пустом школьном кабинете второго этажа Красноборской школы номер два и предавался одной из своих любимых привычек. Ковырялся в носу. Задумавшись, Михаил Юрьевич всегда непроизвольно запускал палец в нос - и лишь в последние несколько лет он приучил себя делать это в одиночестве.

Привычка ковыряться в носу у него была давняя, еще с детства, и приносила много неудобств. Козя, Козявка, так дразнили его в школе. Козявкин, за глаза называли его в институте - после того, как Михаил Юрьевич вернулся из армии, мало кто осмеливался подшучивать над ним в открытую. Он и до армии то был немаленьким – высокий, статный, а после службы совсем здоровым вернулся. Так что о привычке его знали все знакомые, но дураков шутить больше не находилось.

Щелчком сбив козявку с ногтя, Михаил Юрьевич засунул руку в карман штанов и вытер указательный палец о ткань внутри. Скрестив руки на груди, принялся раскачиваться с пятки на носок. Сквозь мутное и пыльное стекло кабинета был виден внутренний двор школы и несколько грязно-серых зданий силикатного кирпича. Низкие облака ползли по небу, почти касаясь крыш, от которых в безветрии тянулись вверх крупные нитки дыма из многочисленных труб.

Михаил Юрьевич сцепил пальцы замком и потянулся, подняв руки вверх. Пахнуло несвежим телом и, что самое паршивое - пахло от него. Он с отвращением покосился на брошенное в углу ватное одеяло, на котором сегодня коротал ночь.

Сюда его отправили вчера вечером, выгнав из гостиничного номера - когда стало ясно, что уехавшие бойцы спецгруппы вряд ли вернуться. Период их молчания затянулся, а возможности выйти на связь были - в фургоне радиостанций была. И если присутствие бойцов спецназа, которые были в подчинении Михаил Юрьевича, еще сдерживало местных, то когда они уехали, он стал ловить на себе очень, очень недружелюбные взгляды.

И [наглая самка] Надежда как пристроилась - вьется рядом с Васильевым этим - с ненавистью подумал Михаил Юрьевич и заскрипел зубами от ярости. Еще бы – вся рабочая группа института приткнулась рядом с этим здоровым ублюдком, а Михаил Юрьевича побоку! Вчера, после прошедшей волны, залившей улицы города - к счастью без больших разрушений, про него все как будто забыли и внимания не обращали. Он даже пайку себе на кухне с трудом выбил – сначала даже давать не хотели, долго сверяясь со списками

Еще раз выдохнув сквозь стиснутые зубы, Михаил Юрьевич с силой сжал кулаки и зажмурился. Ничего, он еще всем покажет! И всех накажет. Эта мысли, как ни странно, его успокоили - он, прикрыв глаза, прислонился лбом к холодному стеклу. Вдруг вспомнилось, как еще неделю назад его лоб холодил стеклопакет кабинета в Смольном. Также задумавшись, Михаил Юрьевич тогда глядел в окно, к стеклу прислонившись, когда в его кабинет постучались.

… - Разрешите, - чуть заглянул в дверь высокий молодой человек со впалыми щеками. - Игорь Федорович? – спросил он, постепенно, шажок за шажком, втекая в кабинет.

- Да, по какому поводу?

Михаил Юрьевич не был Игорем Федоровичем; Игорь Федорович приходился ему тестем. Собственно, благодаря Игорю Федоровичу Михаил Юрьевич и занимал вот уже как второй месяц должность заместителя начальника отдела по межведомственным взаимодействиям комитета по внешним связям правительства Санкт-Петербурга. Напутствуя Михаил Юрьевича утром в первый день при вступлении в должность, тесть похлопал его по плечу и на вопрос о том, в чем будет заключаться его работа, ответил: «Нихера не делай, можешь в носу ковыряться», затронув этим напутствием самые глубинные струнки в душе Михаила Юрьевича.