Сто сорок бесед с Молотовым, стр. 127

Сейчас у нас все есть: сильная страна и содружество социалистических государств. Бояться нам некого и нечего, кроме собственной расхлябанности, лени, недисциплинированности. С этим нужно обязательно бороться, чтобы укрепить дело социализма. Вы пришли на все готовенькое, но поработать вам придется крепко.

Я спросил мнение Молотова о новой редакции Программы КПСС.

– По сути это не новая редакция, а новая Программа. Но об этом пока не надо шуметь особенно. Время исправит и эту программу, но для этого нужна голова на плечах, она еще может пригодиться. Нет сейчас такого авторитетного лидера, на которого можно было бы равняться. Раньше был Ленин, потом Сталин пытался эту роль выполнить, у него не вполне это получилось. Большие трудности будут. Не проработаны по-настоящему новые вопросы. Нужна большая осторожность. Лучше пока молчать, изучить за это время сомнительные вопросы, и тогда можно будет говорить более определенно. Развитой социализм у нас полностью построен – это, конечно, неправильно. И пока нет такого авторитета, который бы мог сказать, как правильно. В общей формуле надо подойти ближе к Ленину.

А теперь у нас будет новая полоса такая – ни у Ленина, ни у Сталина это дело не развито. О товарно-денежных отношениях ничего нет, а это очень важный вопрос. О труде при социализме – тоже неясно, а частично неправильно. Это, если только говорить о нашей партии, а в других партиях еще больше неясностей.

Но, если мы закачаемся, они могут рухнуть…

Идеологи мало высказываются. Есть разные мнения, поэтому теоретизировать надо с осторожностью. По некоторым вопросам лучше помолчать. Придется снова перечитывать ленинское «Государство и революция» – там больше, чем в каких-либо других трудах об этом сказано. И «Критику Готской программы» Маркса. Вот эти две книжки очень сейчас нужны. В них есть ориентиры, которые помогут делу.

…Тем временем подходили родственники, гости. Всего собралось четырнадцать человек.

– Мы сегодня в ограниченном составе, – сказал Молотов. – Решили в два часа обедать.

Молотов поднялся над составленными столами, пересчитал число тарелок, уточнил, сколько будет народу. Увидев на столе две бутылки сухого вина и по бутылке шампанского, водки и коньяка, сказал, что этого много, чтоб открывали вино, либо водку, либо коньяк. Увидев, что я уже открыл коньяк, не позволил внуку откупорить водку. Эта бережливость, вряд ли жадность, проявлялась в нем всегда, но сейчас, с годами обострилась. Он из тех людей, кто привык на себя тратить минимум.

Одной из родственниц сделал замечание, что надо здороваться. А до этого был в хорошем расположении духа. Быстро стал раздражаться, может, оттого, что не все слышит, о чем говорят за столом. А слуховым аппаратом пользоваться не любит: и трещит, и не нравится ему. Я вспомнил, как он рассказывал, что Ленин весьма не любил, когда его видели в очках…

Уселись за стол, он произнес тост, подняв рюмку с красным сухим вином:

– По праву самого старшего за этим столом я хочу выпить за 68-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, за то, чтобы каждый из нас сделал что-то полезное для нашей революции!

Я сидел с ним рядом, видел, что ест он неторопливо, мало, всего понемножку. Звонили, поздравляли его с праздником, он к телефону уже не подходил.

Он в обычной своей коричневой рубахе навыпуск, серых брюках, черных, начищенных ботинках. Левый глаз совсем сощурен, закрыт… Говорилось несколько тостов. Неожиданно он сказал, что мы здесь не напиваться собрались, а отметить годовщину Октября. Такого раньше не было. Примерно через час он встал из-за стола, сказал: «Обед окончен» – и ушел отдыхать. Мы продолжали сидеть за столом. Мне показалось, что ему сегодня, может особенно стало обидно, что никто из руководства не поздравил его – единственного из ныне здравствующих членов Военно-революционного комитета по подготовке Октябрьского восстания!

07.11.1985

«Грамотность-то мала»

… Встретились в Новом, 1986-м.

Спрашиваю:

– Сейчас все больше говорят о том, что в 1937 году уже не было врагов Советской власти, врагов революции…

– Это пустые головы. Прошло почти 70 лет, их еще полно, а тогда только 20 лет минуло!..

Сегодня много пишут о жульничестве, о приписках. Я думаю, что больше будет пользы, если мы станем не просто говорить об этом, а каждый на своем месте бороться с этим злом. Нам надо всем проснуться и быть самим, прежде всего, честными. Вот тогда наша партия пойдет вперед, и мы будем продвигаться все дальше по пути социализма и коммунизма. Ведь невзирая на все, большевики сумели выстоять и в более трудные годы!

01.01.1986

…Я написал очерк о Молотове. Он прочитал, сделал замечания и, в целом, одобрил. Я предлагал очерк последовательно в несколько редакций, везде охотно брали, обещали, но при всей нашей, якобы, гласности напечатать не смогли. Тогда я направил очерк в ЦК КПСС. Меня пригласили для беседы, из которой стало ясно, что очерк напечатан не будет. Со мной разговаривали два ответственных работника ЦК. Их суждения я и попросил Молотова сегодня прокомментировать.

Выслушав меня, он сказал:

– Сейчас идут большие изменения. Есть ли уверенность, что мы выстоим? Я имею в виду дело социализма. Сейчас это во многом будет зависеть от отношения к Сталину.

– Мне сказали в ЦК, что в 1920 году на бюро Нижегородского губкома вам было вынесено партийное порицание за интриганство.

– Было, – отвечает Молотов. – Я выступал там против местных работников. Нет, не за интриганство они меня, а они хотели утвердить свою линию обывательского типа, ничего особенно не трогать, никого не задевать… Это 1920 год. А в 1921-м по предложению Ленина я стал Ответственным секретарем ЦК – после этого порицания от Нижегородского губкома.

– Еще говорят: Ленин назвал вас «каменной ж…»

– Знали б они как Ленин других называл! Ленин ввел меня в Политбюро – первым кандидатом! Мое назначение было для меня самого неожиданным. Многие были недовольны этим, потому что я всегда боролся за ясную и твердую политику, и Ленину, видимо, нравилось это. Не все было ясно, не все готово, и хлеба не было, а вот как-то победили все-таки! Значит, на чем-то держались. Я считал, что отказаться от нэпа никак нельзя, но и плыть по течению нэпа тоже нельзя. Конкретно это сформулировать было непросто и на этом некоторые пытались вести какую-то свою линию – показать практически обывательство и добродушие, но это не давало бы пользы и завлекло бы нас в еще более трудное положение. Но, несмотря на все трудности, партия боролась за линию и добилась того, что троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы были разбиты, и при всех недостатках, при всем том, что надежных коммунистов было мало, вот этот тончайший слой коммунистов, о котором Ленин пишет, он все-таки сыграл громадную роль. Если бы его не было или он был бы еще тоньше, то дело могло бы лопнуть, и руководство страной не было бы организовано. А вот прошли через эти трудности, иногда как будто на волоске висело дело, а вот все-таки не выпустили руль из рук. В Политбюро было три ярых оппозиционера, но в скрытом виде, и я с ними боролся, помогая Ленину. Сталин обыкновенно не углублялся в теоретическую сторону вопроса, а Ленин и практическую, и теоретическую стороны умел связать, в этом его заслуга. Ну, и Ленин перебарщивал кое в чем.

Однако без решительных мер, без критики оппортунизма, мы бы не прошли, мы бы лопнули, потому что вот именно на волоске висело дело. Они не хотели уступать, а у нас в руках были все-таки более надежные части партии. Это надо всегда помнить. И размахнуться ни в одну, ни в другую сторону нельзя. Неточно, неясно, но надеждами жили, не сдавали позиций, не скатывались к обывательщине. Вот в нижегородской обстановке и в других многих местах тогда обывательщина захлестывала, но победить не смогла. В этом я вижу заслугу партийцев, которые глубоко понимали Ленина, хотя не всегда умели правильно защищать эту линию – по-иному не научились. А все-таки пропустили такого, как Хрущев, на самую верхушку. Многим это нравится сейчас, в этом-то и опасность большая, что некоторые поддерживают социализм, а в душе у них другое, в душе они не верят.