Сломленные (ЛП), стр. 1
Лорен Лэйн
Сломленные
Оригинальное название: Lauren Layne «Broken» (Redemption #1), 2014
Лорен Лэйн «Сломленные» (Искупление #1), 2018
Переводчик: Шиповник
Вычитка: Наташа Костешева
Обложка: Врединка Тм
Перевод группы: http://vk.com/fashionable_library
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Глава первая
Оливия
Только на Манхэттене родители могут устроить вечеринку в честь того, что их дочка бросила колледж. И только жители верхнего Ист-Сайда так умело выпендриваются.
Говоря по справедливости, приглашённые не признают бросающих учёбу. Глупее поступка быть не может. Ну, в смысле, это же Нью-Йорк. У людей стандарты. Во всяком случае, пока другие смотрят.
И вот так двенадцатидолларовые приглашения закрутили целую катастрофу «проводов Оливии Элизабет Миддлтон». Действительно, проводов.
Место назначения? Бар-Харбор, Мэн.
Причина? Благотворительные начинания.
Кхм. Не совсем. Ну, они хотя бы выбрали подходящий город, пусть это немного и смахивает на шутку. Это не совсем Руанда или Гаити, или любое другое место, куда Оливия Элизабет Миддлтон изначально собиралась отправиться с намерением сохранить мир. Но, когда твои родители знают кого-то, кто знает того, кто знает всех, ты лучше отправишься к тому, кто нуждается в помощи поближе к дому. Например, в Бар-Харбор, штат Мэн.
В чём творить-добро мотивация? Абсолютная ерунда. Кому как не мне это знать.
Смотрите, Я, Оливия Элизабет Миддлтон: бросила НЙУ, скоро стану президентом Middle-of-Nowhere.
И позвольте Вам сказать, что мои причины не имеют ничего общего с благотворительностью. Я не хорошая. Даже близко нет. И, конечно, я не заслуживаю долбанной вечеринки за то, что сделала.
Но я Миддлтон. Как раз вечеринками мы и занимаемся. И сейчас я считаю себя чертовски везучей, ведь мне удалось уговорить свою мать, ледяное воплощение Мать Терезы.
Вот только жаль, что это было шуткой.
Итак, вот она я, одетая в новенькое коктейльное платье от Версачи, пытаюсь заставить поверить всех в то, что меня укусил филантропский жук, как раз в выпускном году университета.
И как же угнетает что, кажется, все готовы это проглотить. Хорошая работа, Лив! Так гордимся тобой, Оливия. Прекрасная от и до.
Ужас.
Видимо, только моя лучшая подруга не купилась на это:
— Ты же не серьёзно, Лив. В смысле, где ты будешь осветлять свои волосы в Мэне?
Какая-то часть глубоко внутри меня хотела накричать на старую подругу, упрашивая её перестать быть такой поверхностной. Но другая часть, — та, с которой я знакома ближе, — умирала от желания схватить её за плечи и устроить «О-Боже-мой-я-знаю!» встряску. Потому что, честно говоря, я провела много времени в мыслях о том, как, находясь в Мэне, препятствовать возвращению своим волосам их естественного грязного цвета, говоря «прощай» светло-медовому.
У меня и у Беллы Каллинэйн был один и тот же парикмахер с тех пор, как наши матери решили, что мы уже достаточно взрослые, чтобы узнать о мелировании. Нам было по тринадцать. Но неразлучными мы стали задолго до этого. Она была милой брюнеткой в контраст мне, классной блондинке, все двенадцать лет обучения в частной школе. Белла учила меня подкрутке моей юбки-пледа ровно настолько, чтобы быть привлекающей, но не вызывающей, в то время как я обеспечивала ей алиби, когда Тодд Айкин на выпускном вечере уговорил её позабыть о лавандовом платье от кутюр. Даже когда Белла уехала в Фордхэм, а я в Нью-Йоркский университет, мы договорились, что будем видеться хотя бы пару раз в месяц. И до сих пор так и делали.
А когда пару месяцев назад я обрушила на неё прочь-в-Мэн бомбу, она ответила мне, что будет моим другом, несмотря ни на что (несмотря ни на что, конечно, будет довольно значительным фактом, учитывая, что я не окончу свой последний год, выкинув в трубу три года отработки диплома).
Но в глубине души мы обе знаем, что всё изменилось. Телефонные звонки нее сравнятся с винными ночами по средам. И даже когда мы снова увидимся, у нас не останется ничего общего. Белла будет по колено в учёбе на юрфаке, выбирая между самыми лучшими юридическими школами, пока я, военный врач, буду мотаться туда-сюда на физиотерапии и уговаривать поесть раздельный гороховый суп, или что бы то ни было, раздражительных пожилых людей.
— Я вернусь домой на День Благодарения, — отвечаю я на ужас Беллы, вызванный кризисом моих волос. — Тогда и запишусь.
Моя лучшая подруга кривит глянцевые губы и делает глоток шампанского Теттенже (прим.: «Taittinger») — крошечный, ведь в шампанском есть углеводы, а Белла живёт в страхе, что её фигура «песочные часы» обретёт шероховатости до того, как она успеет пройти в подвенечном платье второго размера.
— Значит, три с лишним месяца, — заключает она, оглядев мои волосы. — Твои концы смогут это пережить, если не будешь пользоваться утюжком, а корни… уф.
— Может, я смогу носить сумку на голове, — отвечаю я, делая глоток своего шампанского. Больший, чем позволила себе Белла, ведь я, в отличие от моей соблазнительной подруги, более стройного (поясняю: с плоской грудью) типа, и если генетика моих родителей проявится, моя фигура жерди, скорее всего, переживет мои зубы.
Способность законно пить на частых социальных сборах моих родителей является в значительной степени единственной хорошей новостью, когда становишься старше. Подозреваю, это одна из причин разрешения распития с двадцати одного года. Будто какой-то мудрый человек знал, что алкоголь станет де-е-ействиительно полезным на этом этапе вашей жизни. Мне почти двадцать два, и видит Бог, раз или два выпивка меня выручала. Особенно в прошлом году.
— Ты ни за что не догадаешься, кто осмелился показаться, — бормочет мне на ухо моя подруга Андреа. — И он привел её.
Белла и Андреа одаривают меня осторожными наивными взглядами, которыми обмениваются все, как только мы с Итаном Прайсом оказываемся в одной комнате, и прежде чем понять это, я оказываюсь в окружении своих других четырёх подруг, все как одна на дизайнерских высоких каблуках, в вечерних платьях оттенков драгоценных камней.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы узнать, какой девушкой так взбудоражена Андреа, что не обращает внимания ни на кого другого. У новой подружки Итана ярко-выраженный стиль, который вежливое общество назвало бы «своеобразным», основное же множество снобов — «странным». А в моём окружении нет ничего хуже странности.
— Что она, чёрт возьми, надела? — ехидно спрашивает Сара.
Не секрет, что мои друзья попадают под категорию снобов, хотя Белла исключение из неё, большую часть времени. Сара хуже остальных, и вот уже не в первый раз я задаюсь вопросом, почему позволяю ей до сих пор притворяться, что мы друзья.
Зная, что они будут продолжать крутиться вокруг меня, как стая гламурных сторожевых псов, пока я имею дело с вновь прибывшими, я украдкой бросаю взгляд через плечо в ту сторону, где стоят Итан и Стефани, разговаривающие с общим другом семьи.
Моё сердце отбивает чечётку при виде Итана. В серых слаксах, идеально-подобранной рубашке и галстуке от Барбэри он выглядит как всегда великолепно и ухоженно. Со своими тёмно-русыми волосами и широкими плечами, он больше подходит для Голливуда, чем для делового мира Манхэттена, но, к счастью, у него есть мозги и очарование, с помощью которых он справляется с трудностями среди Манхэттенских акул.
Потом я перевожу взгляд на неё.
Доверяя насмешкам на лицах подруг, я ожидала увидеть Стефани в рваных джинсах, леопардовом костюме или в чём-то столь же забавном, но на самом деле она выглядела мило. Тёмный макияж отлично подчёркивал её большие голубые глаза, а серое платье было бы совсем неприметным, если бы не оранжевый ремешок, опоясывающий её крошечную талию. Она соединила всё это с высокими, потрёпанными на вид сапогами для верховой езды, которые хоть и не совсем отвечают стандартам Верхнего Ист-Сайда, однако позволяют чувствовать себя комфортно.