Ларец, стр. 109
Но спорить Нелли не стала, а поспешила спуститься.
Евсей, рьяный охотник годов тридцати, и черноволосый кудрявый недоросль Владимир уже, как оказалось, отстали от шахмат и были с Соломонией. Владимир мешал теперь варево вместо нее.
– Арина сказала, пора! – крикнула Нелли, донельзя довольная, что здесь ее никто не гонит.
Тащить вверх по лестнице тяжелый котел, наполненный жидкою, словно вода, черной кипящей смолою, оказалось делом непростым. Евсей подымался задом, нащупывая ступени ногою в ойротском поношенном сапоге с невероятною осторожностью, такой, что Нелли, затаив дыханье, не могла оторвать взгляда от его рачьей переступи. Владимир же старался попадать в такт, словно они с Евсеем танцовали. И страшная скорлупа с далеко отстающими прихватами плыла вверх недвижима, словно стояла на месте.
А Соломония Чага уж катила к кострищу второй котел, будто обруч, и ей помогала незнамо откуда выскочившая худенькая и темнокосая Соломония Пятница, Неллина ровесница. Она-то и поделилась только что с Нелли глотком воды из своей фляжки: больше там не было.
– Тебя за смертью посылать, – Арина подгребла к себе поближе запас железных стрел, мало похожих на стрелы.
Нелли не успела подосадовать на зряшное нетерпенье княжны, как на верхушке камня-валуна оказался вдруг монгол.
– Лестницы снаружи подперли, – пояснила Арина, приноравливаясь стрелять. Однако ж не успела: правее ухнул ружейный выстрел, и ордынец отправился туда, куда было изготовился, но только головою вниз.
– Похлебай овсяного киселя, – Сергий опустил ручницу.
Через камень слева появился еще один монгол, а на соседнем справа аж трое. Арина мелодично засмеялась где-то рядом, и одинокий по-куриному захлопал вдруг на месте руками и, откинувшись со стрелою в горле, канул обратно, словно его и не было. Но справа, соскользнув спиною, ордынец мягко приземлился. Второй не поспешил за ним, а принял что-то снаружи и успел кинуть внутрь прежде, чем его достиг один из трех прогремевших выстрелов.
Чуть выше человеческого роста, не сколоченная, а связанная ремнями, лестница валялась теперь поперек убитого монгола. От семи выстрелов упали трое, но Нелли уж не могла уследить за всеми, кто достиг перибола – мертвой земли.
Лестница многоного бежала к частоколу. Некоторые из несущих лестницу падали, но их тут же заменяли другие. Еще одна, как заметила Нелли краем глаза, упала из-за валунов.
Более редкие выстрелы доносились снизу, частые – сверху. Летело все – и пули, и стрелы. Оглушительно заухала кулеврина, но ядра падали вне Неллиной видимости.
– Аринушка, дай мне выстрелить! – взмолилась Нелли.
– Не дам. Бери вон ковш, станешь смолой поливать, покуда Модест тебя не согнал.
– Но почему? Почему тебе можно, а мне нет?
– Ты из другого мира, – нахмурилась княжна. – Мы вить тут, почитай, в шестнадцатом столетии зажились.
– А я что, из парадизу какого? – вспыхнула Нелли. – Меня в младенчестве чуть Пугач не погубил, только бабушка спасла.
– Это другое. Некогда спорить, лей!
Одну из лестниц, теперь их было много, уж подтаскивали внизу к стене. Две верхние почерневшие палки стукнулись о настил пола прямо рядом с Нелли.
С натугою зачерпнув, Нелли завела подале и опрокинула тяжелый ковш. Послышался гортанный вскрик, палки под ногами Нелли качнулись вдруг, снова стукнулись о настил, оторвались от него второй раз и полетели прочь, открывая глазу часть лестницы. Согнувшись вдвое, Нелли разглядела ее целиком – лестница валялась на земле, а рядом корчился, пытаясь высвободиться из перекладин, обожженный тартарин. Когда черный поток настиг его, он успел вскарабкаться до половины.
И тут сама Нелли оказалась в воздухе. Чьи-то руки железными тисками сжимали ее под мышками. Отчаянно болтая ногами, Нелли силилась либо достичь опоры, либо лягнуть сзади нежданного врага.
– Теперь каждый воин на счету, а на тебя в такую минуту положиться нельзя! – прошипел около ее уха голос отца Модеста. – А от тебя, княжна, не ждал такого ребячества!
Когда частокол сделался немного выше макушки, Нелли ощутила под ногами ступеньку. Трудно было не ощутить – отец Модест не поставил, а скорей швырнул ее на ноги. Нелли вывернулась из рук и оборотилась: лицо его разрумянилось от гнева.
– Чем я лучше других или же чем я их хуже?! – воскликнула она в свой черед возмущенно.
– Сие не твоя жизнь, – ответил отец Модест, сам не ведая, что повторяет за разруганной им только что Ариной. – Но препираться о том с тобою я не намерен. Не хочешь понять по-хорошему, поймешь по-плохому. Коли сию минуту не будет тебя в безопасной горнице, сразу после монгол отправлю тебя с подругами домой. С рук на руки родителям твоим! Даю в том слово чести! И наплевать на Венедиктова!
Нелли, не отвечая, круто развернулась на низких каблуках верховых сапог.
– Да ступай не к себе, далеко! – крикнул ей вслед отец Модест. – Иди в дом к Арине!
Обида, казалось, стучала в висках и застила дорогу. Нелли даже подивилась, что ноги донесли ее до терема княжны, а не на сыроварню или к порубу. По обыкновению Крепости дом был незаперт, да и запирать его было не на что. Нелли вошла: ни души! Небось даже старенькая бабушка дома не осталась. Только что была она в гуще самого настоящего бою, что оказалось и вовсе не страшно, а теперь бредет себе в домашней тишине привычных сеней, заходит в знакомую гостиную, где так смешно перемешаны предметы китайской роскоши с немануфактурными тканями и домашней работы утварью. Вот тоска-то, вот обида! А с него вить станется, в самом деле отправит домой!
Нелли решила подняться уж в Аринину горницу, там хоть книги есть, впрочем, едва ли можно читать себе книгу, когда все нормальные люди вокруг сражаются. Парашка-то небось пристроилась к своей старухе, лекарства варить для раненых. А Катька… Ладно, о Катьке сейчас думать не надобно, она выкрутится. И вообще всем сейчас веселей, чем ей, Нелли!
В горнице княжны было такое множество охотничьих трофеев, что Нелли никогда не могла упомнить хоть половину. Роскошная медвежья шкура покрывала сверху бирюзовый шелковый ковер, вешалками же для ручниц, луков и ножей служили рога.
С одного из них Нелли сняла от нечего делать булатную саблю в красиво окованных серебром ножнах. Шпаги в Крепости не были в ходу, фехтовать на них, строго говоря, учились лишь те из мужчин, кто бывал хоть изредка в России. И собственная же Неллина шпага пылилась в горнице – пришлась не к месту. Перешел на саблю даже Роскоф. А все ж шпага чем-то милей душе, подумала Нелли, вытаскивая из ножен сверкающий булат. Шпага либо уж меч, как в старину. Что-то чужое, коварное кроется в этой односторонней выгнутой полосе.
Стукнула створка окна. Арина даже больше других любит студить комнаты свежим ветром. В Сабурове климат куда мягче, а в такую раннюю весеннюю пору оконные рамы еще не выставлены, окна учиханы кудельными оческами. Нелли обернулась с саблею в руке.
На глубоком узком подоконнике, обитом рысьим мехом, стоял тартарин.
Глава XXV
Как он только здесь оказался? Нелли не успела даже испугаться, хотя стоило бы. Не монгол, глупое, ничего не говорящее слово, а тартарин из памяти Верхуславы. В синем полукафтане и кожаных штанах, колченогий и низкорослый, с окровавленной саблею в руке. Восковое лицо мертвенно отливало изнутри свинцом и не являло ни возраста, ни чувств, однако ж в черных щелочках очей явственно вспыхнуло торжество при виде некрепкого на вид недоросля, пусть и вооруженного.
Кануло лишь несколько мгновений, прежде чем ордынец упруго спрыгнул на пол с подоконника, как только успели глаза приметить столько подробностей, как промелькнуло столько мыслей в голове?
Пистолеты у Катьки, хорошо хоть, что в руках Аринина сабля, хотя чего хорошего? Биться на режущем оружье дело совсем иное, чем на колющем. Для сей утехи шляхетской нужна не только ловкость, но и сила.
А тартарин уж шел на Нелли. Саблю он, ухмыльнувшись, опустил, верно не сочтя, что понадобиться, а другою рукой начал вытаскивать из-за пояса сизую волосяную веревку.