Серебряные рельсы (сборник), стр. 33

Кресало и огниво у него были. Теперь трут. Он вспорол ватные брюки в том месте, где, как ему казалось, было посуше. Но нет, вата была влажной даже на ощупь. Он положил кусочек ваты под меховую шапку, в густые волосы. Нет, едва ли высохнет – там потно и сыро.

Быстро темнело. Кошурников отломил от березы чагу, думая сделать трут. Но чага была насквозь пропитана водой. Он остановился под кедром, отложил два сухих сучка и тер их до рассвета обожженными, грязными, опухшими руками. Утром кинул в снег почерневшие теплые палочки. Попробовал вату – она была влажной. Выбросил ненужный нож. Сверху падали все те же огромные, будто из ваты, снежинки.

Ни на что уже не надеясь, пошел дальше. На ноги он избегал смотреть, он их давно уже не чувствовал. Каждый шаг требовал чудовищного напряжения воли. Сердце тяжелело, росло, подступало к горлу и ни капельки не грело. Хотелось сесть и заснуть. Однако он шел вперед – Кошурников знал, что не должен садиться. Снег тут же заметал его след…

За островом река снова соединилась, сузилась. Льда на ней не было. Серая вода тут снова ускоряла свой бег. Даже на глаз было заметно, что река идет под гору. Впереди на воде пузырились белые барашки.

Кошурников все же присел на плотный, забитый снегом куст ольшаника. Нет, спать он не будет. Он затем присел, чтобы обдумать свое положение. Кошурников достал карандаш и блокнот. Развернул влажные страницы. Опять долго не мог вспомнить, какое число. Пролистал блокнот назад.

…Последняя запись первого числа, в воскресенье. Про речку Базыбай записал – для строителей. Это лишний аргумент за левобережную трассу. А то мост пришлось бы строить через Базыбай. Это, значит, я писал позавчера. Катастрофа произошла вчера. Сегодня, стало быть, вторник…

Подступающий к сердцу холод путал мысли.

…Совсем не слушаются меня руки, будто не мои, а ног словно и нету. А надо идти. Тут быстрина. Длинная. Меня же весной снесет в нее, записки пропадут. Пойду назад. Вон на той приверхе отдохну…

Что еще не доделал? Многое. Эта дорога и другие. В море теплом не покупался. Надо было перед войной бросить курить, сейчас бы не так страдал. Любовь матери и жены принимал как должное, и некогда было отблагодарить – в тайге все время. Детям унты не привезу тофаларские. Хотя ведь на эти деньги мы наши гнилые мешки купили…

…Золотые ребята были, хорошо в общем шли. Какими бы изыскателями стали, мужиками! А трасса все время левым берегом, все левым.

Дятел, что ли? Или часы отцовские? Алешка, чудак такой, говорил: «Не часы у вас, Михалыч, а трактор». Вот чудак! Нет, это не часы, а дятел долбит. Всю жизнь долбит. Вот работяга! И лезет только вверх. Все вверх и вверх…

…Ветер подул – хиус. Тучи гонит. Значит, кидь кончится. С ветром холод, а мне тепло…

…Стемнеет скоро. Вызвездит. Большие звезды, близкие.

Если присяду сейчас в снег, то легко и сладостно станет. Но так нельзя. Пойду, пока не разорвется сердце…

Эх. Казыр, Казыр – злая, непутевая река!

ОДИН

«3 ноября. Вторник

Пишу, вероятно, последний раз. Замерзаю. Вчера, 2. XI, произошла катастрофа. Погибли Костя и Алеша. Плот задернуло под лед, и Костя сразу ушел вместе с плотом. Алеша выскочил на лед и полз метров 25 по льду с водой. К берегу добиться помог я ему, но на берег вытащить не мог, так он и закоченел наполовину в воде. Я иду пешком. Очень тяжело. Голодный, мокрый, без огня и без пищи. Вероятно, сегодня замерзну».

ЖИЗНЬ НЕ КОНЧАЕТСЯ, ОДНАКО!

Много лет под стеклом моего письменного стола лежит фотокопия последней страницы дневника Александра Кошурникова. Эта запись, сделанная коченеющей рукой, исполнена эпической простоты и силы. «…Я иду пешком. Очень тяжело. Голодный, мокрый, без огня и без пищи. Вероятно, сегодня замерзну». Он написал – «иду». Иду!..

Хранятся у меня и копии других документов. По телеграммам, письмам, докладным запискам, протоколам заседаний видно, какие усилия прилагали тогда сотни людей, чтоб найти, спасти, выручить из беды трех инженеров. Первым забеспокоился ученик Михалыча и лучший его друг Володя Козлов. В радиограмме из Тофаларии он просит: «Запросите погранзаставу, проезжал или нет отряд Кошурникова, и сообщите мне». Через несколько дней: «Кроме поисков со стороны Минусинска считаю целесообразным организовать поиск со стороны Гутар». А вскоре: «Мой отряд четыре человека готов к выезду на поиски. Оленями ехать по Казыру невозможно, нет корма. Выходим на лыжах. Немедленно телеграфируйте согласие». И наконец: «Вышли поиски. Доехал Левого Казыра. Дорога тяжелая. Двигаемся 15 километров день. Иду следом Кошурникова».

А вот руководители Сибтранспроекта обращаются к секретарю Артемовского райкома ВКП(б) с просьбой срочно оповестить о несчастье всех охотников, пограничников, рыбаков и работников связи. Главный инженер института Хвостик телеграфирует на заставу: «Для вторичного обследования долины Казыра отправьте проводников Козлова обратным ходом». Он же даст указание Козлову и Несмелову обследовать перевал через хребет Крыжина: вдруг экспедиция отклонилась от маршрута?

Помощник Кошурникова по хозяйственной части Соловейчик пишет Михалычу записку, вкладывает ее в вымпел и вручает пилоту: «Козлов и три опытных проводника вышли на лыжах из Гутар вашим следом. Полеты будут продолжаться ежедневно. Установите место для сбрасывания продуктов, площадку и костры по углам. Дайте о себе знать – три костра. Козлову установлено два костра. Оба отряда вместе – один».

С таежной поисковой базы доносит пилот: «Вчера пролетел до Прорвы. За все время на протяжении всего полета – никаких признаков жизни. Посадочных площадок нигде нет. В верховьях место „скучное“, горы теснят, и на душе не особенно весело – при случае совсем некуда сесть. Устроились жить в зимовье. Надо чай, ложки, вазелину, меховые чулки, антенну и тару под продукты для лыжников».

Многие люди рвались в тайгу. Но все было напрасно. Приведу выписки из протокола совещания, которое собралось на погранзаставе в декабре 1942 года:

Начальник поискового отряда Козлов. Кошурников выехал 9 октября на девяти оленях, надеясь добраться до устья реки Запевалихи. Туда он прибыл 11 октября 1942 года. Делал плот 12 октября и поплыл на нем по реке Казыр, о чем говорит его надпись на зимовье у Запевалихи.

На Саянском пороге я нашел плот Кошурникова и лагерь. Ниже порога Щеки тоже нашел лагерь. Потом на плоту отряд плыл до Китатского порога. На левой стороне Казыра мы нашли вещи группы Кошурникова. Затем на камне «Барка» встретил отряд Мазуренко.

Вместе с ним ниже реки Бачуринки также находили лагеря. На Базыбайском пороге тоже увидели следы пребывания изыскателей. В трех километрах ниже по бревнам в полынье нашли лагерь Кошурникова и место, где он делал плот. А еще через три километра перед Поворотной ямой плот был брошен. Осмотром установил, что плот бросили потому, что Поворотная яма замерзла. Потом отряд, пройдя немного берегом, снова поплыл по Казыру на плоту с места, расположенного примерно за километр до устья реки Поперечная.

Осмотр берегов ниже Поперечной ничего не дал. Потом на пороге Нижний Китат найден шест, судя по зарубкам, принадлежащий Кошурникову, а также следы рубки сухого дерева для костра. Ниже этого места до заставы километров 30 ничего не обнаружено.

Вывод: отряд Кошурникова, видимо, погиб в реке Казыр.

Начальник поискового отряда Мазуренко. На своем пути, за исключением реки Запевалихи, отряд Кошурникова никаких следов не оставил. Мой вывод: отряд Кошурникова был зашугован и погиб в реке примерно в конце октября, на 16-17-й день своего пути. Авария произошла приблизительно в 35 километрах от заставы.