Память (Книга вторая), стр. 93

Стрелы урусов редко попадали в цель и летели не очень далеко, но у Субудая не было и таких — основной их запас израсходовался на севере, а в торопливом и трудном броске по водоразделу недоставало ни сил, ни времени, ни материалов, чтобы наладить снабжение войска наконечниками и оперением, хотя тех обремененных добычей воинов, что в середине похода начали тайком бросать пустые колчаны и тяжелые сильные луки в надежде пройти до близкой степи с копьями да саблями, Субудай в назидание остальным приказал казнить.

Любознательный Читатель. Все это придумано, конечно?

— Само собой. Я пользуюсь привилегией писателя придумывать мелкие подробности, не имея права сочинять факты, искажающие большую историческую истину. Монголы не умели обрабатывать металлов, и оружие ставилось ими превыше всех других ценностей при необыкновенной дешевизне человеческой жизни. Если, скажем, в бою кто-то подбирал утерянное оружие и не возвращал владельцу, тому вырывали сердце или ломали спину… Вернемся к Субудаю и Козельску?

На следующее утро Субудаю донесли — раненый татарин исчез из-под стены. По следам на снегу было видно, что урусы спустили, наверное, на веревках лестницу и подняли его ночью в крепость. Худо. На вылазку они, должно, не рискнут, но обороняться будут зло! Да и как пойти на вылазку, если Субудай с войском спереди, справа и слева защищен глубокими заснеженными долинами? Урусы тоже пока спокойно сидят за этими же долинами. Ровный подход к городу, отрезанный извилистой рекой, лишь с юга. Субудай дважды спускался в ее долину, делающую большую полупетлю, мерин ложился брюхом на снег, всадник тянул и выворачивал шею, но ничего нельзя было рассмотреть. Плавное округление стен вдруг изломисто обрывалось высокой башней. Под ней устрашающе глубоко пронзала землю узкая щель без моста. Она как-то странно перекрывалась углом башни, и ворот с этой точки не было видно.

Проникнуть к южной, напольной части города оказалось не просто — десяток опытнейших воинов, посланных Субудаем, чтобы пересечь долину выше по течению реки, глубоко увязли в сыром снегу и до ночи вытаскивали арканами коней.

Субудай рассвирепел, когда узнал, что большой дым, клубившийся вчера слева и сзади, — это бывшее небольшое селение урусов. Жителей и корма в нем не оказалось, а наткнувшаяся на него передовая тысяча главных сил третью ночь грелась у жарких костров из сухих бревен. Из них легко и быстро можно было сделать стлань через долину и реку, а у ворот пустить на туры, лестницы и тараны. Тысячник клялся, что первые дома сожгла разведка Бурундая, его воины пришли уже к теплому пеплу, и он дожигал остатки. Тысячник униженно попросил Субудая позволить ему завтра сделать деревянный настил через снега. Его отоспавшиеся воины сейчас начнут рубить сырой лес мечами и саблями; пусть они грызут его хоть зубами всю ночь, к завтрашнему вечеру стлань будет.

— К восходу солнца, — возразил Субудай.

— Нет пленных, нет топоров, — сказал тысячник, взглянув Субудаю прямо в глаз.

Это был мужественный воин, умевший смотреть в глаза смерти и правде, а его тысяча заслужила хороший отдых — она первой ворвалась в северный хлебный город Урусов. Субудай решил оказать милость, начертав на снегу, подсиненном вечерним светом, дорогу к небольшому пустому и нетронутому селению Урусов по другую сторону главного хода, справа. Селение нашла и охраняла разведка Субудая.

— Долина от него рядом, — пояснил Субудай. — Она там не так широка, и места этого не видно с самой высокой башни города…

— Великий воитель, — прошептал тысячник.

— Раскидайте селение по бревну и тащите на арканах сюда, — будто не услышав привычного титула, продолжал Субудай и ткнул палкой в снег. — Тут тебя будет ждать еще тысяча воинов и сунский строитель мостов.

— Великий воитель! — воскликнул тысячник и бросился к своему коню.

На рассвете Субудаю сказали, что переправа готова, и с первым лучом солнца он подъехал к ней. Она стрелой легла через белую низину к противоположному крутому берегу дочерней реки. Бревна лежали плотно, связанные волосяными арканами, урусской вервью и трофейными тканями, скрученными в жгуты. Стлань пропускала по два всадника в ряд, и Субудай решил как можно скорее перебросить часть запасного табуна и войско на нетронутый соседний водораздел, ведущий к воротам города. Он еще не видел их, но предчувствовал, что не скоро начнет штурм, — создатель этой крепости мог придумать такое, что придумал бы, конечно, сам Субудай, окажись степной полководец на его месте в лесном холодном краю.

Последняя лесная куртинка с южной, напольной стороны города довольно близко подступала и к стене. Сквозь ветви уже были видны четырехскатные верха башен и спуск на берег материнской реки. Худо! Субудай увидел, что пологий спуск к большой реке начинается перед щелью, а не под стеной, на что он так надеялся! Ровная белая долина простиралась за городом глубоко внизу.

Субудай в нетерпении раздвинул кусты, все еще надеясь увидеть городские ворота, но глаз ослепило, и он прикрыл его, выжимая веками мутную слезу. Да, жители этого города сделали с воротами то же самое, что их северные соотечественники! Простое и мудрое оборонной приспособление урусов, которое Субудай так боялся здесь увидеть, враз ослабило его ноги, голову и сердце, он бессильно сел на пружинящие ветви, под которыми дотаивал снег…

— Он увидел лед?

— Конечно!

Если рязанцы, коломенцы и москвичи не успели наморозить на ворота толстого ледяного щита, на откосном скользком основании которого нельзя было установить осадных орудий, то у новоторов и козельцев для этого было достаточно времени. Должно быть, все население Козельска в морозные дни и ночи по цепочке поднимало из речных прорубей воду, намораживая ее на самое уязвимое место крепости. Ледяной панцирь, наглухо прикрывающий ворота, делал их неуязвимыми, и такой способ защиты крепостей применялся на Руси еще с языческих времен в тревожные зимы, когда опасность нападения врагов возрастала.

— Как это предположение можно подтвердить?

— Археологически, конечно, нельзя, но мы спокойно можем предположить изобретение такого фортификационного средства. Думать иначе было бы недопустимым неверием в сметку пращуров, умевших блестяще использовать особенности родной природы и климата. Главное же — под ледяной стеной уходила в толщу земли глубокая щель.

Ясное полуденное солнце било из-за спины Субудая прямо в ледяную стену. Субудай щедро бы наградил уруса, придумавшего ее, если он не из тех гордых киязей, которым в степи ломали ребра под коврами, а они не просили пощады. Что за князь в этом городе?

Позвать певца! Он про свою страну знает все и болтлив, как все певцы. Урус появился возле палатки Субудая в сопровождении кипчака-толмача и, прежде чем взглянуть на полководца, приостановился перед большим каменным крестом, вкопанным в землю на опушке лесной куртины. Здесь была самая высокая точка местности, от нее шел пологий, уже протаявший спуск к берегу, к двум рядам толстых бревен, вертикально торчащих из снега. Ha эти бревна урусы, наверное, кладут летом мостовой настил. Судя по длине рядов, материнская эта река была широкой, сильной и древней, если размыла просторную низину за собой и подточила такую крутую гору под восточной стеной города.

Субудай терпеливо наблюдал, как урус машет перед собой рукой и что-то шепчет, не сводя глаз с креста. Утром Субудай подходил к этому кресту, напоминающему толстого уродливого человека с раскинутыми, словно обрубленными, руками и даже поковырял каменный его живот саблей охранника. Крест не подался нисколько и был вроде бы не каменный, а железный, потому что на острие сабли осталась коричневая ржавь.

— Это, конечно, из области чистой фантазии? Неправдоподобная подробность?

— Козельский крест — драгоценная историческая реликвия — цел до сего дня.

— Невероятно!

— Что означает этот камень?-спросил Субудай певца.