Время колесниц, стр. 64

— Непростая задача — рассудить ваш спор, — признался Ханаль. — Дважды состязались вы, и оба раза никто не выходил из спора победителем. Закончилось и третье испытание: вы оба с честью выдержали его. Невозможно найти ни мачейшего изъяна в вашей работе; брегская стена ничем не уступает стене Ара!

При последних словах лопраканы злобно заурчали и уставились друг на друга с нескрываемой ненавистью.

— Тем не менее три испытания завершены, и негоже назначать четвёртое. Слушайте же моё решение: обе стороны признаются в равной степени виновными. Следовательно, царю лесных лопраканов надлежит вернуть своему брату его сына в целости и сохранности. Луговые же лопраканы обязаны возместить своим лесным сородичам убытки, понесенные из-за сокращения стада. И да воцарится мир меж вашими народами! Справедливо ли моё решение, цари?

Оба правителя просияли. Вероятно, подобное решение проблемы просто не приходило им в голову.

— Воистину, мудро ты рассудил нас! — ответствовали лопраканы весёлому богу. — Наши народы в неоплатном долгу у тебя, чужеземец! Ты спас нас от кровавой междоусобной войны!

— Почему же «в неоплатном»? Я оцениваю свои услуги всего лишь в триста серебряных гривен, — заскромничал Ханаль. — Больше я все равно постыдился бы с вас взять!

— Мы пришлём тебе награду. Твой труд стоит её. Прощай же. Назовёшь ли ты своё имя, чтобы мы смогли передавать его из поколения в поколение?

— Гм... Зовите меня просто — старина Гони.

Царственные лопраканы с достоинством удалились.

«Интересно, как они поступят, когда сообразят, что надрывались зря?» — думал Ханаль, провожая их прощальным взглядом. Гонор т'Ллуд имел богатый опыт такого рода авантюр. Он не тешил себя иллюзиями, что цари никогда не задумаются над вопросом: зачем, собственно говоря, они бегали как загнанные кони, дубасили друг друга и, в конце концов, даром построили чудесные укрепления вокруг двух человеческих городов? Если не сообразят сами, кто-нибудь им непременно подскажет. Однако Ханаль рассчитывал на то, что это произойдёт не скоро.

ГЛАВА VI

В славном городе Кере, в пиршественном зале своего родового дома, собрались витязи-ургиты. Семижды семь лучших из лучших, знатнейших из знатнейших; в деле разрубания, дробления и уничтожения вам не сыскать им равных. Мускулистым плечам воинов было тесно в праздничных расшитых туниках; сорок девять пар холодных внимательных глаз сфокусировались на сидящем во главе стола Троге. Он же, казалось, не замечай пристального внимания своих соплеменников. Бронзовый шлем его деда, светлолицего героя из Племени Ллуда, прародителя пяти воинских родов, украшал седины вождя.

Трог был очень стар. Злые языки поговаривали, будто сын Урга, в сражениях прошлого заслуживший славу непобедимого воителя, стремительного, как кобра, и беспощадного, как горный лев, в последнее время сильно сдал. Шёпотом передавались из уст в уста слухи о том, что он уже более года не тешил себя охотой на хищных зверей и перестал посещать даже самых любимых наложниц. Что запястье витязя утеряло свою железную крепость и колесничная упряжка самых быстрых и свирепых во всём Пятиградье боевых коней не слушается своего хозяина. Что его орлиный взор часто туманится и огромный лук с бронзовыми накладками давно пылится в своём золочёном горите без дела. Говорили также, что близится пора, когда Трог должен будет передать бразды правления Кером своему среднему сыну, Белгу. Многие из собравшихся не были склонны верить в подобные предположения, однако перемены в облике вождя были очевидны для всех. Недавняя смерть младшего сына правителя, Дила, осела тенью тоски и неуверенности в глубине его непроницаемых серых глаз, взгляд которых уже не одно столетие приводил в трепет многочисленных врагов. Последовавшая же вскоре за этим гибель старшего отпрыска, Бреса, которому Трог втайне намеревался уступить кресло патриарха через какой-нибудь десяток лет, поразила его сильнее вражеского копья. Целую неделю после прихода печального известия властитель ургитов не показывался из свеих покоев; в последующий месяц он также редко появлялся на людях, проводя день за днём в полном одиночестве (разумеется, если не считать мумифицированный череп его отца за компанию). Раз за разом он вопрошал оракул о совете, но голова Урга безмолвствовала.

Так она упорно отмалчивалась до того самого дня, когда у Ворот Мудрецов города Кера появились трое. Стражники, укрывшиеся от холодного осеннего дождя в караульном помещении, заметили их приближение только в тот момент, когда все три фигуры бесшумно выплыли из тумана у самого въезда в город. Подобно диким варварам с дальних равнин и плоскогорий, чужаки восседали прямо на спинах своих лошадей; однако кочевниками они не были. Все трое были одеты в длинные пурпурные хитоны, подпоясанные пурпурными же кушаками; их плечи укрывали плащи с капюшонами из такой же удивительной ткани. Пришельцы не носили обуви; каждый держат в руках по три дротика с ясеневыми древками и наконечниками из ошлифованного кремня. Пока двое молодых ургитов пытались понять, кого они видят перед собой — сгустившихся из клочьев тумана призраков или просто мирных гостей, незнакомцы уже стояли напротив.

— Мы желаем говорить с вождями, — промолвил первый из них. Говорил он негромко, со странным пришёптывающим акцентом, произнося вместо твёрдых согласных странные свистящие звуки. Однако такова была сила, скрытая в его голосе, что от него молодых ургитов-часовых бросило в дрожь.

В тот самый миг, когда трое в пурпуре появились у ворот города, в своей нише в родовом доме воинов отверзла глаза голова праотца Урга. Вновь пробудившийся от смертного сна священный оракул изрёк пророчество. Но случилось так, что свидетелем откровения оказался лишь слуга, дважды в день смахивавший с реликвии пыль. Старик в благоговейном ужасе рухнул на колени и внимал словам основателя рода. Чеканные фразы одна за другой обрушивались на его почтительно склонённую лысину. Ург говорил о смерти. Его слова порождали картины несчастий, гибели, разрушений и потоков крови. Он говорил о горе, стоящем у порога каждого дома его рода. О Священных городах, превращающихся в погребальные костры, дым и пламя от которых достигают небес; о светлоликих богах, сходящихся в беспощадном бою друг против друга, брат против брата. Он говорил о проклятых дарах Племён и о том, кто навеки проклял своих родных братьев. А когда голова окончила пророчествовать и бескровные губы вновь сомкнулись, её единственный слушатель с пронзительным криком бросился прочь из пиршественного зала. Точно безумный, старик носился по просторным залам дома, задевая лавки и натыкаясь на стены.

Истошные крики «Горе грядёт! Горе ургитам!» оторвали Белга от весьма приятных размышлений, которым он предавался в своих личных покоях. Средний сын Трога замечтался о том недалёком будущем, когда он займёт резное кресло правителя города Кера. После смерти двух других законных отпрысков нынешнего патриарха, Бреса и Дила, он неожиданно для самого себя оказался единственным полноправным наследником своего отца.

Витязь не очень-то горевал о смерти братьев, С юным Дилом он никогда не водил дружбы; что же касается Бреса, Белг был младше его почти на столетие и никогда не ощущал себя с ним на равных. Внезапная гибель сурового ургита на чужбине, от руки неведомого воителя, открыла Белгу путь к резному креслу главы рода. Путь, о котором он прежде не смел бы и мечтать. Узнав в доносящихся снаружи воплях голос приставленного к оракулу слуги, Бел г быстро сообразил: случилось нечто экстраординарное. Когда трясущийся от страха старик начал свой сбивчивый рассказ перед сбежавшимися на крики слугами-рабами, и женами воинов, чьи-то железные пальцы сграбастали его за шиворот, приподняли от земли и пару раз крепко встряхнули для острастки.

— Что это ты здесь мелешь? — грозно рявкнул ему Белг.

— Голова... Должен сказать Трогу... — чуть слышно прохрипел тот: ворот его хитона перекрутился и душил несчастного лучше всякой удавки.