Джек Мэггс, стр. 7

– Что ж, тогда мне очень жаль… – сказал Мэггс.

– Жаль, что хочется убить меня? Или жаль было узнать, что такое здесь уже произошло?

– Не старайтесь перещеголять меня в рассказах о горестном и печальном.

– Думаете, что можете меня перещеголять?

– Я мог бы утопить вас в них, – хмуро ответил Мэггс. Они стояли друг против друга, как две лошади, упершиеся в забор.

– Мне всего лишь нужна от вас помощь с прической.

– Помощь?

– Я не знаю, как добиться нужного результата.

– Ха-ха, – заметил Констебл, тыча своим длинным пальцем в грудь Мэггса. – Кто вы? Чванливый франт или тупица?

Джек Мэггс, ухватив палец, крепко зажал его в кулаке, а затем притянул Констебла к себе поближе.

– А теперь внимательно послушайте, что я вам скажу, глупец. Вы не знаете, черт побери, с кем имеете дело.

Светло-голубые глаза лакея скользнули по лицу Мэггса.

– А с кем я имею дело? – наконец спросил он.

– В лучшем случае, если вам повезет, то вы имеете дело с лакеем.

– Лакеем?

– Не тяните, герой. Я могу передумать. – Щека Мэггса задергалась.

– Я принесу воды, – наконец сдался Эдвард Констебл. – Здесь понадобится теплая вода.

Когда он вышел, Джек Мэггс тяжело опустился на корзину, прижав обе руки к той точке на щеке, где больше всего болело. Тонкие нити боли тянулись от левого глаза вниз, к задним зубам, и причиняли такие мучения, что даже мысль, что лакей пошел не за водой, а за полицейским, не сдвинула бы его с места.

Спустя какое-то время боль немного отпустила, и как раз вернулся Констебл. Он поставил дымящийся медный чайник на край умывальника.

– Намочите волосы, – сказал он. Мэггс, не понимая, взглянул на него.

– Волосы, – повторил Эдвард Констебл. – Снимите рубаху и намочите волосы.

Крупная фигура Мэггса в шерстяном жилете медленно склонилась над тазом.

– Снимите жилет.

– Жилет останется на мне.

Констебл, нажав двумя пальцами Мэггсу на загривок, заставил его опустить голову в таз. Вода была горячей, и Мэггс вскрикнул.

– Чем горячее, тем лучше, – сказал Констебл. – Надо подержать с минуту. Следите за временем.

Затем Констебл крикнул:

– Полотенце! – и Мэггс получил свой первый урок в профессии лакея. Констебл, стоя за его спиной, намыливал его волосы мягким мылом, а затем пуховкой пудрил их странно пахнувшей пудрой. Почти засыпавший Мэггс смотрел в зеркало на то, как это делается.

Затем Констебл зачесал назад эту белую липкую массу волос, и, как это делает пекарь, готовя праздничный торт, снял деревянным шпателем все лишнее.

– Теперь посмотрите на себя, – велел Констебл. – Достаточно, чтобы кошки лопнули от смеха.

Глава 7

Где-то после полуночи Джек Мэггс стал подводить итог своего первого дня в роли лакея.

К шести вечера он превратился в настоящего ливрейного лакея. Он пил свой чай, сидя у длинного стола в обществе всей прислуги. В половине восьмого он был уже готов к своему первому появлению в столовой – держал в руках супницу с горячим супом из угрей и готовился подняться с ней по лестнице.

Обувь жала ноги. Твердая как гипс прическа сжимала лоб, как стальная скоба.

Проходя через холл, он увидел скрытый гнев в своих глазах, не когда вошел в столовую, то уже выглядел как владелец бара, а не лакей; он шел мимо джентльменов с улыбкой до тех пор, пока напудренный Констебл не приказал ему на ухо свистящим шепотом:

– Не улыбаться!

Затем Эдвард Констебл, подведя новичка к столу, движением плеча заставил его обогнуть стол и подойти к стулу, где на почетном месте сидела важная персона по имени Тобиас Отс. Он и был главным гостем на этом ужине. Констебл снял крышку с супницы.

– Стойте, – прошептал он Джеку, положив крышку на доску буфета. Мэггс в это время разглядывал гостей. Он заметил, что главному гостю не более двадцати пяти лет. Он был мал ростом – почти все гости были низкорослыми, – но Отс был к тому же худощав, а его лицо, если бы не кривая улыбка, можно было бы назвать лицом херувима.

– Выше, – прошипел Констебл.

– Выше?

– Выше держите супницу.

Джек Мэггс поднял супницу. Было что-то странное в этом сборище лысых стариков с седеющими бородами, чьи носы свидетельствовали о пристрастии к бутылке с бренди. Здесь был и хозяин с зубами бедняка и жидкими волосами, зачесанными так, чтобы прикрыть лысую макушку. Все свое внимание они сосредоточили на мистере Отсе, ничем не примечательном молодом джентльмене.

По мнению Джека, он не заслуживал того, чтобы так взбудоражить воображение говорившей о нем Мерси Ларкин. Он был ловок, как жокей, одет, как уличный актер или букмекер в ярко-зеленый в сине-желтую полоску камзол. Он был непоседлив, возможно, сварлив, глаза его бегали, а руки находились в постоянном движении, словно он спешил утвердиться в своем положении и, как навигатор, отмерял расстояние, отделявшее его от стула, стола или стены. Его характер показался Джеку Мэггсу столь беспокойным, что позднее он посвятит не менее ста слов его описанию.

Отс внимательно следил за тем, как ему наливали в тарелку суп из угрей. Он поправил прибор, лежавший около тарелки. Еще раз посмотрел на меня. А затем начал рассказывать странную историю о некоем «Ловце» воришек, которого звали Партридж: он-де хвастался, что ему ничего не стоит отыскать любого человека в Англии. В данный момент он преследовал одного вора-домушника от Глостера до Боро 3, где и арестовал его при весьма деликатных обстоятельствах.

Джек Мэггс с супницей в руках обходил стол, следуя за Констеблом, наливавшим суп в тарелки гостей. Джек невольно приглядывался к гостям и особенно к Отсу. Когда писатель убедился, что внимание гостей сосредоточено на нем одном, его постоянно двигавшиеся руки стали спокойны и он одарил аудиторию ласкающей, полной обаяния улыбкой, продолжая рассказывать свою неправдоподобную историю с уверенностью человека, привыкшего, что никто не осмелится его прервать.

Мистер Бакл трижды откладывал ложку и открывал рот, чтобы что-то сказать, и трижды ему изменяла смелость. Когда же он, наконец, заговорил, головы всех сидевших за столом повернулись в его сторону.

– Но суть в том… – мистер Бакл легким кивком поблагодарил гостей за внимание, – …что главного вы не сказали. Я прав, мистер Отс? «Ловец» воров обладал сведениями, которых не было у полиции. В этом вся суть рассказа, или я ошибаюсь?

– Это я ошибаюсь, – ответил Отс. – Я начал рассказывать, а потом понял, что не совсем прилично рассказывать такие истории в обществе мистера Хауторна.

Лысый, с черной бородой мужчина по имени Генри Хауторн, был, как успела сказать Джеку Мерси Ларкин, главным актером в «Лицее», театре мистера Бакла.

Это он благодаря своему великодушию (и себе на пользу) собрал за столом у Бакла всех этих никому неизвестных людей. Крупный, с грудью как бочка, Хауторн обладал глубоким и звучным голосом.

– О Господи, – прогудел он, намазывая хлеб маслом и тряся головой, чтобы усилить эффект своего неодобрения. – Вам еще не надоело ваше хобби, ваш конек?

– Буфет, – шепнул Констебл. – Супницу на буфет. Мэггс поставил супницу на доску буфета и взял протянутую ему Констеблом бутылку кларета.

– И чтоб ни капли мимо.

– Это так называемый животный магнетизм, – объяснял писатель джентльменам за столом, с интересом снова повернувшимся к нему. – Мой друг называет это моим хобби или коньком.

– На живодерню бы таких, – воскликнул Генри Хауторн, пододвигая Мэггсу свой стакан, чтобы тому было легче наполнить его.

– Наш «Ловец», – заявил Тобиас Отс, – не какой-нибудь жулик, как Джонатан Уайльд. Он образованный, современный человек, получающий свои сведения с помощью гипнотических пассов, – здесь он сделал руками плавные движения прямо перед недрогнувшим взглядом Хауторна. – Он сделал их перед четырьмя свидетелями после того, как их уже допросили в полиции; он ввел каждого из них в состояние гипнотического сомнамбулизма. Этот «Ловец», которого зовут Вилфред Партридж, подобным методом получил самое подробное описание подозреваемого от тех, кто считал, что едва разглядели его.