Остров на карте не обозначен, стр. 19
В кабинете Реттгера Хенке дрожащим голосом доложил:
— Господин штандартенфюрер! Одного русского — капитана — в мое отсутствие отправили в славянский сектор…
— Это еще что за новые порядки?! — рассердился Реттгер. — Вы же знаете, что таких пленных надо предварительно показывать мне! Немедленно доставить его из лагеря сюда!
— Это уже невозможно, господин штандартенфюрер!
— Как невозможно? В чем дело?
— Сразу по прибытии в лагерь капитану стало плохо, и его отправили в ревир. Там он ночью и умер. Старик был слаб и не выдержал.
Реттгер в бешенстве вскочил с места.
— Это же коммунист! Его надо было вздернуть на виселице!
— Он беспартийный, господин штандартенфюрер! Был капитаном еще при царе.
— Ну, значит, он беспартийный большевик. Так числятся в России такие люди, раз он капитан… Ну, черт с ним!… А где ученый?! Он жив, надеюсь?! Он мне важнее! И если что случилось с ним…
— Ученый уже доставлен, господин штандартенфюрер!
— Давай его сюда! И чтобы такого самоуправства больше не было, черт вас дери! Сейчас же представьте мне рапорт о случившемся!… Подите вон!
Хенке выскочил из кабинета бледный, перепуганный.
5
Обстановка в кабинете главного управителя острова, штандартенфюрера Реттгера, была суровой. Несколько простых стульев и два деревянных кресла у широкого письменного стола — вот и все. Единственным предметом роскоши, резко бросавшимся в глаза, был чернильный прибор Реттгера. Но было ясно, что стоял он на столе не для практических надобностей и не как украшение, а как символ.
В центре большой малахитовой доски, обрамленной по краям невысоким золотым парапетом, между хрустальных чернильниц в золотой оправе и с золотыми крышками возвышался на черном коне тяжелый рыцарь в золотых доспехах и с золотым оружием. Забрало его можно было открывать и закрывать, а на щите и на плаще рыцаря чернел крест тевтонского ордена. Множество разнокалиберных карандашей и ручек лежало по сторонам от чернильниц, на лесенках из перекрещивающегося золотого рыцарского оружия.
Сейчас штандартенфюрер Реттгер, еще не остывший от гнева, невнимательно слушал окончательно протрезвевшего оберштурмфюрера Хенке. Ничего путного о Рынине Хенке сказать не смог. Не дослушав до конца, Реттгер взялся за телефон.
— Инженер Штейн? Да, это я. Вам знакомо имя советского ученого Рынина?… Так… Даже встречались с ним на международных конференциях?… Так… Дальше… Очень крупный специалист? Консультант по подземным сооружениям?… Так-так-так!… Дальше… Ну, ну!… Очень интересно!… И труды его читали?… А он вас не знает?… Жаль… Все?… Благодарю!…
Реттгер бросил трубку на рычаг и повернулся к Хенке.
— Рынин — это важный трофей. Прошу относиться к нему вежливо. Не трогать. Введите его ко мне!
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!
Хенке четко повернулся и направился к двери, но Реттгер остановил его:
— Еще одно! Напишите мне рапорт об этом нашем агенте, бывшем на советском судне.
— Слушаюсь.
Через несколько минут конвойные ввели Рынина в кабинет Реттгера.
— Выйдите отсюда! — приказал Реттгер конвоирам. — А вы, доктор Рынин, проходите ближе и садитесь.
Рынин молча прошел к столу и сел в кресло. Кисти рук, с которых только что были сняты тесные наручники, ныли, и он стал растирать их, стараясь разогнать уже образовавшиеся отеки.
Реттгер несколько минут разглядывал Рынина, затем спросил:
— Как попали вы на судно? Куда вы направлялись?
— Это что — вопрос или допрос?
— И то и другое, доктор. Вы наш пленник.
— Я не военный.
— Это ничего не значит. Вам положено отвечать…
— У меня нет привычки, полковник, рассказывать посторонним о своих личных переездах.
— А вы, оказывается, разбираетесь в воинских знаках различия?
— Это не сложно освоить в военное время. И даже неизбежно, хотя бы и не было к тому желания.
— А все же — куда вы направлялись? — вернулся Реттгер к интересовавшему его вопросу.
— Повторяю: отвечать не хочу. Это мое личное дело.
Реттгер нахмурился.
— А вы, доктор, оказывается, строитель? Консультант по подземным сооружениям? Может быть, с этим и была связана ваша поездка?
Рынин промолчал. Подумал, откуда этот гестаповец так быстро мог узнать то, о чем на судне знали только Шерстнев и Борщенко? Странно. Очень странно…
— Что же вы молчите, доктор Рынин?
— Вопрос о моей специальности имеет значение только для меня и моей гражданской деятельности на родине.
— Не совсем так. Этот вопрос может иметь для нас большое значение и здесь, на далеком острове…
— Каким образом, полковник?
— Вы могли бы здесь приложить свои знания и хорошо на этом заработать.
— Я не продаюсь, полковник. Учтите это сразу.
— Я уточняю, доктор, — сухо продолжал Реттгер. — Не стану скрывать от вас — в этом нет надобности — здесь на острове мы проводим подземное строительство. Вы могли бы заработать.
Рынин молчал. Реттгер по-своему истолковал это молчание и добавил:
— Заработать сможете очень хорошо, если, конечно, будете хорошо работать…
Рынин продолжал молчать.
— Вы что, не хотите отвечать?
— Я уже ответил, полковник, и не люблю, когда один и тот же выясненный вопрос задают снова.
— Что вы ответили?! — повысил голос Реттгер.
— Что я не про-да-юсь, — тихо, но с ожесточением и по слогам повторил Рынин. — У меня, полковник, есть честь!
Реттгер с раздражением взял один из карандашей, открыл им забрало рыцаря и зловеще сказал:
— У нас здесь был такой инженер… Работал в Москве на строительстве метро! И он так же, как и вы сейчас, сидел передо мной и так же, как и вы сейчас, отвечал мне теми же словами, что он не продается и что у него есть честь.
Рынин внимательно слушал, рассматривая неприятное, лоснящееся от сытости лицо Реттгера.
— Так вот, доктор Рынин, нам пришлось запереть его в одиночку подземного каземата. Он и сейчас там… жив еще…
Рынин содрогнулся и с нескрываемой ненавистью посмотрел в острые глаза Реттгера, который, наблюдая за Рыниным, продолжал:
— Хочу предупредить вас, доктор Рынин, что и вы можете последовать туда же, если не измените своей позиции!
— Вот что, полковник! — медленно заговорил Рынин. — Запугивать меня бесполезно. Страх я уже однажды пережил, он остался там, позади… А у меня от него вечная отметина — вот эта полосатая седина… Больше разговаривать с вами я не хочу и не буду!
Реттгер раздраженно стукнул по забралу рыцаря, бросил карандаш и вышел из-за стола. Он прошелся по кабинету, поглядывая на Рынина, который опять принялся растирать все еще ноющие руки. Профессиональным взглядом Реттгер разглядел, что у инженера были слишком тесные наручники, и стал раздумывать… Может быть, не стоило так угрожать?… Характеры у людей бывают разные, и один и тот же подход ко всем, возможно, непригоден! К московскому инженеру угрозы не подошли. Видимо, и тут то же самое… Вообще советские люди загадочны. А уничтожить такого специалиста сразу, не использовать его, жаль. Уж очень он нужен именно теперь!… Придется, видимо, выждать…
Реттгер вернулся за стол, подобрал карандаш, аккуратно положил его на место, закрыл забрало золотого рыцаря и спокойно сказал:
— Не будем ссориться, доктор Рынин. Вы подумайте над моим предложением. Мы еще вернемся к этому вопросу.
Рынин молчал.
Реттгер нажал кнопку звонка. Дверь открылась. Вошел дежурный эсэсовец и вытянулся у порога, ожидая приказаний.
— Пусть конвойные отведут доктора Рынина обратно. А ко мне пришлите оберштурмфюрера Хенке.
Рынина увели, и немедленно вошел Хенке. Он ожидал в вестибюле.
— Доставьте мне завтра же того агента! — приказал Реттгер.
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер! Разрешите идти?
— Да. Вы свободны… И распорядитесь, чтобы наручников на Рынина не надевали.
6
Среди вещей, выгруженных из шлюпки, к удивлению Кости, не нашлось ни одного зеркала. И поэтому, досадуя, Костя не смог посмотреть, нормально ли сидит на нем эсэсовское обмундирование.