Остров на карте не обозначен, стр. 10

— По какому заданию? — заинтересовался Хенке… — Это важно. Спроси у него.

— Павел, ты по какому заданию очутился на судне?

— По особому, — выдавил Борщенко, соображая, как вести себя дальше, и решив не выдавать свое знание немецкого языка.

— Спроси у него, Шакун, в чем состояло это задание?

— Павел, оберштурмфюрер интересуется, какое это было задание?

— Я не могу отвечать на этот вопрос! — твердо сказал Борщенко, понемногу приходя в себя и решая использовать роль, так неожиданно ему навязанную. — Скажи, что не могу об этом говорить!

— Он не может говорить! — коротко перевел Шакун. — Особое задание, господин оберштурмфюрер…

Хенке понимающе кивнул и задумался, внимательно разглядывая богатырскую фигуру Борщенко.

Воспользовавшись паузой, Шакун спросил:

— А что это у тебя, Павел, голос вроде изменился? И слова стал растягивать?

— Контузило меня, — нашелся Борщенко.

— Аа-а-а, — удивился Шакун. — Кто же это тебя? Свои или чужие?

— Свои, — продолжал сочинять Борщенко, не представляя, кого Шакун понимает под своими, кого под чужими.

В разговор снова вступил Хенке:

— Спроси его, Шакун, куда направлялось судно?

Борщенко отвечал осторожно и не сразу, пользуясь временем, которое занимал Шакун на переводы.

— Куда направлялось судно — неизвестно. Никто из команды этого не знал.

— А капитан?

— И капитан не знал.

— А это точно? Шакун, повтори вопрос!

— Абсолютно точно! — уверенно подтвердил Борщенко. — Мы следовали по курсу, который постепенно менялся сопровождавшим нас сторожевым кораблем.

— Ага… Так… Похоже — искали новый, обходной путь в Англию? Спроси, Шакун, он давно знает капитана?

— С ним я в первом рейсе.

— А команду?

— Команда вся новая, сборная. Я знаю людей только по фамилиям. Они сами только познакомились…

— Гм-м… — Хенке опять задумался. — Вероятно, так подобрали команду нарочно… На случай, если она попадет в плен…

— Очень вероятно! — подхватил Борщенко. — Поэтому и мне удалось к ним попасть…

— Знаешь ли ты, кто из команды коммунист?

— Было два. Оба погибли во время взрыва.

— А капитан?

— Он беспартийный.

— Как это может быть? — Хенке недоверчиво посмотрел на Борщенко.

Тот невозмутимо продолжал:

— Он старик. Был капитаном при царе. Поэтому беспартийный.

Гестаповец озадаченно потер нос.

— Ага… Может быть, поэтому капитану и не доверяли маршрут судна… Так, так… Спроси, Шакун, хорошо ли он знает Рынина?

— Знаю недавно. Только с этого рейса.

— А капитан?

— До встречи на судне и он Рынина никогда не встречал.

— Правда ли, что Рынин числился на судне врачом и каждому из команды вырвал по одному зубу? — продолжал допытываться Хенке.

Потрясенный нелепостью вопроса, Борщенко с трудом сохранил спокойствие.

— Этого не было! — коротко ответил он.

— А у него была коробка с человеческими черепами?

— На судне не было ни одного черепа! — твердо отрубил Борщенко.

— Этот Старик боцман все наврал! — сердито бросил Хенке и приказал: — Спроси, Шакун, все ли на судне были здоровы?

Пока Шакун переводил, Борщенко лихорадочно соображал: «Неужели Кузьмич нагородил о Рынине всю эту ахинею из желания запутать гестаповцев? Но так он может закопать Рынина в могилу…»

— На судне все были здоровы! — четко ответил Борщенко, а затем, как бы сомневаясь, неуверенно добавил: — Иногда только старый боцман заговаривался… Но это у него быстро проходило. Вообще он здоров…

— Ага! — довольно воскликнул Хенке. — Я сразу раскусил, что старик заговаривается. Но тут его быстро приведут к разуму!… Спроси, Шакун, известно ли ему, не занимался ли доктор Рынин каким-нибудь строительством?

— Об этом на судне никаких разговоров не было.

Гестаповец разочарованно поджал губы.

— Жаль. Тебе это надо бы знать.

— Мне это было ни к чему.

— Ну ладно. О Рынине мы еще выясним…

Гестаповец задумался: «А этот агент с судна как будто ценный тип. Сразу пролил свет на неудачи сегодняшних допросов…»

— Спроси, Шакун, как он хочет; вернуться под конвоем в камеру, как бы с допроса, или остаться с нами?

— Павел! Как тебе лучше: остаться у нас или вернуться под конвоем туда?

— Мне надо туда! Мне надо быть там!

— Он должен быть там! — перевел Шакун.

— А зачем ему надо туда? — продолжал спрашивать Хенке.

— Павел, за каким чертом тебе туда нужно?

— У меня там есть свои люди… — объяснил Борщенко.

— И много? — спросил Хенке, выслушав Шакуна.

— Трое! — продолжал импровизировать Борщенко.

— Ага, это хорошо. Вернись туда и дай им задание срочно выявить, кто из русских работал на строительстве метро… Заодно пусть заметят и тех, кто работал в шахтах… Понял?

— Чего здесь непонятного? Все ясно! — подтвердил Борщенко. — В Москве и Ленинграде — на метро; в Донбассе и Кузбассе — на шахтах. Яснее ясного!

— Ну, вот и хорошо! А теперь, Шакун, можешь пройти с ним в буфет и угостить хорошенько… Потом пусть его доставят обратно в камеру под конвоем, как всех… Мы его через три дня вызовем… Будет работать у нас!

5

Шакун и Борщенко уединились в буфете. Перед ними стояли еда и вино.

Шакун мало ел, время от времени потирая распухшую скулу, и много пил не пьянея — и говорил, говорил…

— Угощайся! Ты, кажется, любил пожрать!… Я тут на хорошем счету… И заработок приличный… Но в команде охранников из наших я один! Хорошо, что теперь вместе будем… А то — язык наломал: не с кем душу отвести по-русски… С пленными не разговоришься… Того и гляди — прихлопнут…

— А что здесь такое? — спросил Борщенко.

— Ты разве не знаешь?

— Откуда мне знать. Я ведь попал сюда этой ночью и случайно…

— Да-да, совсем забыл… Тут, Павел, дело большое… Важное строительство. А работают военнопленные… Особый лагерь…

— Но где же мы находимся?

— Вот чего захотел! А дьявол его знает, где!… На острове — и это все, что известно… Ясно только, что у черта на куличках.

— Неужели нет у острова названия? Как-нибудь зовут же его…

— Пленные, Павел, зовут его островом Истребления. А наши никак не зовут… Остров — и все… Но ты не думай, что тут работы мало… Тут, брат, такие дела развертываются, что будет жарко… — Нагнувшись к Борщенко ближе, Шакун ощерил большие желтые зубы и заговорил тише: — Тут у славян заговор… Готовится побег… Я — в курсе.

— Что значит — у славян?

— Ну, у русских и других, родственных… Главный у них — Смуров. Но он не один. У них — комитет. Я — в полном курсе. Мы потом их всех накроем и главарей повыдергаем… Вот когда потешусь досыта!…

Борщенко сжал челюсти, чтобы сдержаться.

— Что с тобой? — удивился Шакун, видя, как передернулось лицо Борщенко.

— Зуб схватило, — процедил тот.

— А-а-а! Рассказывали, что ты зубами полтинники перекусывал. Попортил, что ли?

— Да… А много обо мне в Киеве слухов ходило?…

— Неужто не знаешь?

— Кое-что, конечно, знаю, но не все… Интересно, что приходилось слышать тебе?

Шакун долго и восторженно рассказывал, какими легендами среди власовцев было окружено имя Черного ворона в Киеве… Борщенко слушал с отвращением, но внимательно, запоминая все, что относилось к его кровавому двойнику…

— Ну, а знаешь ты мою настоящую фамилию?

— Нет. Уж больно ты, Павел, засекретил себя…

— Ну, а где я родился? Сколько мне лет?

— Откуда мне знать… Ведь всего три раза я с тобой и встречался близко. А сам ты о себе ничего не рассказывал. Называли и твою фамилию, но я забыл… Говорили, будто у тебя есть родственники в Харькове… Правда это?

— Может быть… — Борщенко неопределенно пожал плечами. — А от начальства обо мне никогда ничего не слышал? Как оно относилось ко мне?

— Этого не знаю… Майор Кунст со мной ни разу не разговаривал. А капитан Мейер — тот только рычал всегда…