Искусство проклинать (СИ), стр. 20

Мы договорились, что завтра Дан сдаст меня Галие «с рук на руки» и уедет в свой санаторий и разошлись спать.

Понедельник с самого утра оказался присутственным днём и меня посетили все, кто только мог. Сначала Ашот с Витькой, потом Лев Борисыч с женой и дочерью, за ними Васо с корзиной, способной накормить целый полк, оба Семёновых, несколько соседей… Холодильник и кладовка ломились от припасов, моя голова гудела, а посещение больной только набирало ход. После обеда явился Док и, вытолкав Маго с братом, заставил меня принять таблетки и порошок.

Он дал Дану строгий наказ оберегать мой покой и это доставило мне огромное облегчение, потому что внизу кудахтала группа дорогих родственников во главе с тётей Маней. Их бы я просто не пережила. Я снова заснула и проснулась только вечером. Мне заметно полегчало и я почитала под Моцарта. Дан тоже устроился с книгой неподалёку, пока не пришла Галия. Он неохотно, но послушно пошёл вниз к своей девятке, поглядел, задрав голову, в окно, и уехал.

Я болела целую неделю и со мной часа по два кто-нибудь сидел. Я читала, смотрела видик и понемногу работала с крестом. Большую часть приносимых яств Галия по утрам забирала домой. Она сначала со мной ночевала, а потом я убедила её, что необходимости в этом нет. Дан заезжал ежедневно, но долго не задерживался.

Мой синяк почти прошёл, осталась только густая желтизна вокруг левого глаза и припухлость на месте вырванных волос и по щеке. Я попыталась замаскироваться тенями, но выходило ещё хуже. Глаза становились глубже, приобретая тревожное отчаянное выражение, а отрастающие волоски бровей добавляли ненужной идиотской трагичности. Наконец, Ашот привёз мне дымчатые очки с простыми стёклами. В воскресенье мы с ним поехали за город и постояли возле моста.

Мне всегда хорошо рядом с Ашотом, спокойно и легко. Можно молчать или перекидываться ничего не значащими словами. Он умеет чувствовать настроение и никогда не посягает на моё внимание целиком. Он умеет дать понять, как чувствует себя сам. Мы удачно попали «в масть друг другу»: полюбовались на остатки жёлтой листвы, плывущей по воде к далёкому морю, послушали холодную туманную тишину над заросшей поймой, прошлись вдоль реки.

Ашот нашёл подветренное местечко под высоким берегом и мы присели на ствол дерева, обвалившегося с крутояра много лет назад.

— Так спокойно, как будто цивилизаций и в помине нет, а человек только что начал ходить по земле.

— Да, хорошо. Только холодно, зима скоро. Ты не замёрзнешь, Тина? Здесь слишком свежо. Я прихватил отцовский плащ, можно им накрыться.

— Давай, накроемся, если ты беспокоишься. Хотя мне не холодно… Садись поближе, я суну руку в левый рукав, а ты в правый — я подстелила подол плаща на выбеленный временем ствол и подхватила Ашота под руку. Мы уселись рядом в углубление между разветвлениями ствола, тесно сомкнув плечи. Толстый брезентовый плащ старого Баграмяна, в котором он изредка ездил на охоту, и в котором выросли, как в палатке для игр, все его дети, превратился в удобное и уютное убежище.

— Хоть бы настоящий снег выпал, что ли? — пожаловалась я, прикуривая от его зажигалки.

— Ты разве любишь снег, Тина? Обычно, злишься на зиму, не хочешь часто выходить на улицу.

— Люблю. Скучаю по хорошему снегу. Я только на здешнюю зиму злюсь, а по уральской скучаю. Это странно?

— Нет, конечно. Но… у природы нет плохой погоды. И всякое место имеет свою прелесть.

— А ты у нас философ, Ашот… Только вот на Урале я целую зиму ходила по хрустящему притоптанному снежку. Ну, иногда сама в сугробах тропинки прокладывала, на лыжах или ногами, а не скользила по холмам и пригоркам, покрытым ледяной корочкой, да еще при ветре, сдувающем с ног. Да ещё на десятисантиметровых шпильках…

Мы одновременно вспоминаем, как под прошлый Новый год «подрабатывали» Дедом Морозом и Снегурочкой по просьбе городской администрации и ездили с подарками для элитных деток по городу. Когда оказалось, что предоставленный нам шофер в стельку пьян, нам пришлось вечером топать пешком по кошмарному гололёду из престижного посёлка в Заречье до этого моста, где нас ожидал на своей шкоде Витька. На ту сторону он сунуться побоялся, потому что тоже был навеселе.

Увидев, как мы, с горем пополам, сходим по скользкой крутой дороге к мосту, Витька принял нас за пьяных, не выдержал и кинулся встречать. И менты, дежурившие на той стороне, решили, что наша «шаткая» троица слишком подозрительна. Это было не хилое приключение, закончившееся грандиозной попойкой гаишников и моих коллег на квартире оперуполномоченного Петренко, куда нас доставили по просьбе дорогого шефа.

Глядя, как мы весело хихикаем под плащом с дымящимися сигаретами в руках, проходящий по берегу старый рыбак с пятком симпатичных судаков в сетке, ворчит что-то себе под нос и смачно сплёвывает, вызывая у нас своим видом новый взрыв смеха.

— Совсем уже! — выговаривает дедок погромче: На такой крутой тачке приехали, а потерпеть не могли! Возвращаться-то, обкуренные, как будете?

Ашот фыркает и снова заливается смехом, а я, сняв очки, демонстрирую деду подбитую половину лица: Вот так и возвратимся, дед! А может, и не вернёмся вовсе…

— Вот дура-девка! Всё дал Господь, и красоты, и парня с машиной, и денег, видать, хватает, и одета как королевна, а ума не хватает — сокрушённо взмахивает руками рыбак: Брось косяк-то, ненормальная! Хватит, поди уже — и увидев, что мы продолжаем хохотать, с досадой машет на нас рукой: Да пошли вы, наркоши чёртовы!

— Поехали отсюда, Тина — вытирая слёзы просит Ашот: Он же сейчас к Петренко заскочит, тут рядом совсем. Хоздравати. Что, едем? Ты, наверное, замёрзла?

— Нет, обкурилась до чёртиков — весело всхлипывая, заявляю я: Вон, смотри, побежал! И ещё один, над водой носится. Рожки у него симпатичные…

— Может, правда к Петренко заедем?

— Так я ещё от того визита не отошла, Ашотик! Давай-ка домой, от греха подальше! Вдруг у него снова коллеги из ГАИ гостят! Зареченских инспекторов нам с тобой вовек не перепить!

Глава 9

На работу меня отвозил Витька и, пока мы стояли на перекрёстке, пережидая детский сад, который отправился в кино всем своим составом, он рассказал все наши нехитрые производственные новости. Ауди с моей охраной ожидал сзади: я везла крест на последний суд Льва Борисыча.

— Совке ремонт рабочего материала стал в копеечку. Злой, как собака. Закупил у нас полдюжины колечек, наверно, медсёстрам. Сам не заходил, побоялся. Шестёрок послал.

— И дорогие колечки ты им сбагрил? Морские припасы? Серебро с самоцветами?

— Да нет, самых дешёвеньких навыбирали, но золотых, с янтарём и аметистами. Он не разбежится, на дорогие-то, и так убытки несёт… Хорошо же ты их уделала, Тайна! И помощи не потребовалось.

— Особенно твоей… Нет уж, лучше я сама фыркнув отвечаю я.

Года три назад ко мне привязался залётный качок Миша Пенкин по прозвищу Пенёк. До сих пор ума не приложу, что он во мне нашёл и что ему от меня было нужно. Он пас меня целых два месяца, измозолив глаза всем в «Бытсервисе» и губернаторском. Провожал от двери до двери и по несколько часов топтался в ожидании. Говорить он, по-моему, умел с большим трудом и наше общение заключалось в двух-трёх фразах в день. Я ничего не смогла ему растолковать, и только регулярно отклоняла его предложения: в ресторан, к морю, в бассейн и так далее.

У нас в городе очень редки столкновения бандитских группировок — всё решается путём мирных переговоров, или заурядным частным мордобоем. Поэтому совладать с Пеньком, настоящим отморозком, никто не умел. Он слушал всё, что ему говорили, заявлял, что «баба эта его» и посылал всех моих немногочисленных защитников. Я перестала выходить куда-либо кроме работы, и вообще уже собиралась покинуть город на неопределённое время, как однажды он явился в салон и заявил:

— Всё, отмазали. Собирай манатки. Едем. В Новосибирск.

Витька попытался протестовать. Пенёк спокойно, походя, и откинув в карманчик Ашота, достал пистолет и прострелил ему ногу, а потом схватил меня за плечо и потащил через площадь домой «собираться».