Король Матиуш Первый, стр. 43
Он предчувствовал, что это кончится плохо. Так оно и вышло. Постановили передать дело на рассмотрение комиссии.
– Я возражаю! – заявил Матиуш. – В комиссии начнется волокита. А учителя больше двух недель ждать не намерены и, если все останется по-прежнему, уйдут из школ.
Журналист подскочил к Фелеку и зашептал ему что-то на ухо. Фелек самодовольно ухмыльнулся и, когда Матиуш кончил, попросил слова.
– Господа депутаты – начал он. – Я сам ходил в школу и прекрасно знаю тамошние порядки. Только за один учебный год меня семьдесят раз незаслуженно заставляли весь урок стоять, сто пять раз незаслуженно ставили в угол, сто двадцать раз незаслуженно выгоняли из класса. Вы думаете, это только в одной школе так? Ничего подобного! Я шесть школ переменил, и всюду одно и то же. Взрослые в школу не ходят и ничего не знают. Если учителя не хотят учить детей, пусть учат взрослых. Взрослые на своей шкуре убедятся, как это сладко, и перестанут заставлять нас учиться. А учителя увидят, что над взрослыми не поизмываешься, и перестанут жаловаться на нас.
Посыпались жалобы на школу и учителей. Одного несправедливо оставили на второй год; другому за две ошибки кол влепили; третьего наказали за опоздание, хотя у него болела нога и он не мог быстро идти; четвертый не выучил стихотворение из-за того, что младший братишка вырвал из учебника страницу, а учитель сказал: это отговорка. И так далее.
Когда депутаты устали и проголодались, Фелек поставил на голосование следующий проект:
– Комиссия рассмотрит вопрос о том, как сделать, чтобы нас не обижали, и нужно ли нам, как чиновникам, платить жалованье. А пока пускай в школу ходят взрослые. Кто «за», прошу поднять руку.
Два-три человека пытались возразить, но поднялся целый лес рук, и Фелек объявил:
– Проект принят большинством голосов.
XLII
Трудно вообразить, какой поднялся переполох и возмущение, когда стало известно о решении детского парламента.
– Беззаконие! – негодовали одни. – Кто дал им право распоряжаться? У нас свой парламент есть, и мы не обязаны им подчиняться. Пусть занимаются своими детскими делами, а в наши нечего вмешиваться.
– Ну хорошо, – говорили другие. – Допустим, мы пойдем в школу. А кто будет работать?
– Ничего, пусть поработают сами. По крайней мере увидят, каково это.
– Может, оно даже к лучшему, – рассуждали оптимисты. – Дети убедятся, что без нас обойтись трудно, и будут больше уважать взрослых.
А бедняки и безработные даже рады были. Вышел новый указ: за ученье платить, как за работу, потому что ученье – тоже труд.
Итак, по новому закону, дети работают, а взрослые учатся.
Неразбериха. Кутерьма. Ералаш. Мальчишки хотят быть только пожарниками или шоферами. Девочки – продавщицами в кондитерских или в магазинах игрушек. Как всегда, не обошлось без глупостей: один мальчик изъявил желание быть палачом, другой – индейцем, третий – сумасшедшим.
– Все не могут быть пожарниками и шоферами, – объяснили им.
– А мне какое дело? Пусть другие работают дворниками!
Дома тоже было много недоразумений и ссор, особенно когда дети передавали родителям свои тетради и учебники.
– Ты испачкал книги и тетрадки, а ругать будут меня, – говорила мама.
– Ты потерял карандаш, и мне нечем рисовать, а от учителя попадет мне, – говорил папа.
– Ты не приготовила вовремя завтрак, и теперь я опоздаю в школу. Пиши мне записку, – говорила бабушка.
Учителя радовались: наконец-то они немного отдохнут. Ведь не станут же взрослые безобразничать!
– Покажите детям пример, как надо учиться, – говорили они родителям.
Многие находили это забавным. Но все сходились в одном: долго так не протянется. Странное зрелище представлял город, взрослые чинно шагают с портфелями в школу, а дети деловито спешат на работу: кто в контору, кто на фабрику, кто в магазин. У некоторых пап и мам лица расстроенные и смущенные, а у некоторых – веселые и беззаботные.
– Ну что? Разве плохо оказаться снова детьми?
Иногда встречались старые школьные товарищи, которые сидели на одной парте. Папы с удовольствием вспоминали давно минувшие времена, учителей, разные игры и проказы.
– Помнишь латиниста? – спрашивал инженер у переплетчика – своего бывшего одноклассника.
– А помнишь, из-за чего мы с тобой раз подрались?
– Еще бы! Я купил перочинный нож, а ты сказал: он не стальной, а железный.
– Нас с тобой из-за этого в карцер посадили.
Два солидных господина – доктор и адвокат, увлекшись воспоминаниями, забыли, что они не маленькие, и стали толкаться и гоняться друг за другом. Учительница, проходившая мимо, сделала им замечание, что на улице надо вести себя прилично.
Но были и такие, которым это очень не нравилось. Злющая-презлющая идет с портфелем в школу толстуха, хозяйка трактира.
А встречный мастер узнал ее и говорит товарищу:
– Смотри, вон гусыня идет. Помнишь, как она в водку подливала воду, а за селедочный хвост, как за целую селедку, с нас брала? Давай ей подставим ножку, а? Мы ведь с тобой теперь сорванцы.
Так они и сделали. Она чуть не растянулась. Тетради рассыпались по мостовой.
– Хулиганы! – завопила толстуха.
– Мы нечаянно.
– Вот скажу учительнице, что не даете спокойно перейти через дорогу, она вам задаст!
Зато дети шагали по улицам спокойно и чинно, и ровно в девять все конторы и магазины были открыты.
В школе старики и старушки норовят сесть за задние парты, поближе к печке: рассчитывают подремать во время урока.
Великовозрастные ученики читают, пишут, решают задачки. Все как полагается. И все-таки учительница несколько раз рассердилась за то, что ее невнимательно слушают. Но разве можно быть внимательным, когда тебя одолевают заботы: как дома управляются дети, что слышно на фабрике, в магазине?
Девочки изо всех сил стараются, хотят доказать, что они хорошие хозяйки. Но приготовить обед не так-то просто, когда не знаешь, как это делается.
– Может, на обед вместо супа подать варенье?
И – айда в магазин.
– Ах, как дорого! В других магазинах дешевле.
Покупатели отчаянно торгуются, чтобы показать, как дешево они умеют покупать. А продавцам хочется похвастаться большой выручкой. Торговля идет бойко.
– Дайте, пожалуйста, еще десять апельсинов.
– Фунт изюма.
– Швейцарского сыра, пожалуйста. Только чтобы свежий был, а то принесу обратно.
– У меня сыр самого высшего качества и апельсины с тонкой кожицей.
– Хорошо. Сколько с меня?
Продавец пытается сосчитать, но у него ничего не выходит.
– А сколько у тебя денег?
– Сто.
– Мало. Это стоит дороже.
– Я потом принесу.
– Ладно.
– Только дай мне сдачу.
– Вот дура! Денег не хватает, а она еще сдачу просит.
Справедливости ради следует заметить, что в магазинах и учреждениях с посетителями обращались не слишком вежливо. То и дело слышалось:
«Дурак… Брешешь… Убирайся вон!.. Не хочешь – как хочешь… Не воображай… Отвяжись!..» И так далее.
Случалось услышать и такое:
– Погоди, вот мама придет из школы…
Или:
– Кончатся уроки, все папе расскажу…
От уличных мальчишек житья не стало: влетят в магазин, набьют полные карманы – и поминай как звали. Полицейские вроде бы на постах, но толку от них мало.
– Полицейский! Ты что, ослеп? Хулиганы в магазин ворвались, схватили чернослив и удрали.
– В какую сторону?
– А я почем знаю?
– Если не знаешь, я ничем не могу тебе помочь.
– На то ты и полицейский, чтобы смотреть.
– Ты за одним магазином уследить не можешь, а у меня их пятьдесят.
– Дурак!
– Сама дура! Не нравится – не зови в другой раз.
Выходит полицейский из лавки, а сабля за ним по земле волочится.
«Тоже мне… Вора ей поймай, а в какую сторону убежал, не знает. Собачья должность. Стоишь весь день и глазеешь по сторонам. А эта жадина хоть бы яблочко дала! Не буду больше полицейским, пусть делают что хотят. Лучше в школу пойду.»