Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам, стр. 95

Шокин нервничал и резко обрывал директора института телевидения (ВНИИ-380) Росселевича и директора института радиосвязи (НИИ-695) Гусева, выступавших в поддержку моих предложений. В такой накаленной обстановке неунывающий Алексей Богомолов заявил, что если всей мощности ГКРЭ не хватит, то ОКБ МЭИ готово взяться за проектирование и создание наземных антенн диаметром 30 и 64 метра, и не в далеком Крыму, а здесь, под Москвой, на Медвежьих озерах. Это предложение было встречено общим смехом и ядовитыми репликами. Руководители основных институтов радиоэлектроники чувствовали неприкрытую агрессивность молодого коллектива МЭИ и явно побаивались его перспективных предложений.

Соколов вернул всех с марсианских орбит на Землю: «Для строительства измерительных пунктов дальней связи потребуется стянуть на площадки только в Крым десять тысяч рабочих. А еще Уссурийск, из которого мы должны осуществлять контроль за третьей ступенью и, в какой-то мере, дублировать крымские пункты! В то же время постановления еще нет и даже окончательно не спланированы строительные площадки. Можно ли за семь месяцев соорудить такие антенны, которым пока еще нет аналогов в мировой практике? Все, что касается бортового радиокомплекса, по-видимому, при исключительном напряжении может быть создано. А вот как быть с „землей“, сказать трудно — от ГКРЭ нет четких заданий».

В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет — он благоразумно развернулся и ушел.

Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями. В сложных радиоэлектронных ситуациях я предпочитал советоваться с Богуславским. Еще со времени совместной работы в Бляйхероде я уверовал в его порядочность, здравый смысл и объективность суждений, независимо от ведомственных и фирменных интересов. Года три спустя, не помню уже по какому случаю, Королев говорил мне: «Из всех твоих друзей и смежников по радиоделам я абсолютно верю в объективность только Богуславского и Быкова. Даже Михаил (он имел в виду Рязанского) не может встать выше интересов своей фирмы». О Юрии Сергеевиче Быкове я напишу ниже.

Богуславский в «мужском» разговоре сказал: «Я не верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального „радиокомбайна“ для аппаратов МБ. Мы должны идти на совершенно неоправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени, ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется компания Белоусова, Ходарева и Малахова. У них новая фирма, им нужно завоевывать „место под солнцем“. Если и провалят дело, по молодости их простят». Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов — «не отдавать же такие „куски“ Богомолову».

Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов. Радиоэлектроника стала неотъемлемой частью космической техники. В существовании и развитии средств радиоэлектроники мы, являясь головным ОКБ по космосу, были кровно заинтересованы. В отличие от многих руководителей, Королев в своем ОКБ добился осознания того, что это не «обеспечивающие средства», вроде автомобилей и телефонов, а столь же органически слитые с общей задачей, как двигатель и сама ракета!

29 января 1960 года с утра Тихонравов попросил меня вместе с ним пройти к СП, чтобы договориться о нашей общей линии поведения на очередной встрече у Келдыша по лунной программе. Я, памятуя рассказ Тихонравова о Цандере, предложил:

— Давайте при входе в кабинет СП дружно крикнем: «Вперед, на Марс!»

Тихонравов улыбнулся своей доброй улыбкой, но от соучастия в таком хулиганстве отказался.

Королев себя скверно чувствовал. Он только вчера вернулся из Куйбышева с тяжелой посадкой во Внуково. Был вечерний туман, самолет не хотели принимать, отправляли в Ленинград, но Королев через командование ВВС добился разрешения на посадку.

Настроение у СП было невеселое.

— Нас наверху, к сожалению, не все понимают. В технике вообще не хотят разбираться. Считают, что это целиком наше дело. Поэтому и наши трудности им непонятны. А те немногие, которые понимают наши трудности, не имеют необходимой власти. Никита Сергеевич к нам хорошо относился. Но даже он, при последней встрече, потребовал новых успехов в космосе и поставил задачу по MB так: «Вы скажите, принципиально это возможно осуществить?» Ну, что ответить? Конечно, принципиально все возможно. «Тогда только не втягивайте нас в технические детали, — сказал Хрущев. — Это ваше дело. Скажите, что вам нужно и осуществляйте». Вот и весь сказ. Потом оказывается, что то, что «нам нужно», не дали, а задача, которую надо решить в немыслимые сроки, осталась.

Несмотря на настойчивость Тихонравова, СП отказался обсуждать лунную программу. Он спросил, кто из проектантов ведет работы по MB. Тихонравов ответил, что поручил их Глебу Юрьевичу Максимову, но следит за работой сам, привлекает Рязанова и других проверенных проектантов. Мне Глеб Максимов нравился своим вдумчивым, доброжелательно-критическим отношением к проектной работе. Я поддержал Тихонравова.

СП поворчал, что в команде Тихонравова большинство не нюхали производства и боятся заводских проблем. Королев переключился на меня и потребовал доклада о последних событиях в радиоэлектронике. Я начал было говорить, но он меня прервал: «Вы тут с Михаилом Клавдиевичем не все знаете. У меня было очень бурное объяснение с Калмыковым и Рязанским. Я сказал, что у нас будет на днях Никита Сергеевич и мы будем докладывать наши предложения. Они оба обещали еще раз подумать, но что они придумают, пока неясно».

Когда мы с Тихонравовым вышли от Королева, так ни о чем конкретно не договорившись, я сказал:

— Теперь, Михаил Клавдиевич, вы получите возможность при визите к нам Хрущева приветствовать его лозунгом Цандера «Вперед, на Марс!»

ВИЗИТ БРЕЖНЕВА

Ожидание «большого» визита вызвало в ОКБ-1 и на заводе бурную деятельность по подготовке демонстрации наших достижений и перспектив. СП лично руководил этой подготовкой.

Выставка была развернута в сборочном 39-м цехе завода. Это был самый чистый, светлый и просторный цех.

В полный пакет была собрана Р-7А, она же 8К74. На плакате были приведены ее совершенно секретные характеристики. Начальник 39-го цеха Василий Михайлович Иванов признался, что укомплектовать настоящий пакет полностью он не мог. Головная часть частично была картонной, приборный отсек — совсем пустым, а основные блоки «А» и «Б» были взяты временно от 8А72. «Ну кто в этом разберется?» -ухмылялся Иванов.

Кроме этого уже полноценные агрегаты 74-й были разложены на рабочих местах для горизонтальных испытаний. Парадным строем был выставлен ряд боевых головных частей от казавшихся уже такими безобидными Р-1, Р-2, Р-11 до грозных ядерных межконтинентальных. На табличках не было дано ни единой цифры действительного тротилового эквивалента боевых зарядов. Этого никому из нас знать не полагалось. Указывалась только масса.

Самой красивой и внушительной частью выставки были стоявшие по ранжиру ракеты Р-11, Р-1, Р-2, Р-5М, будущие Р-9, глобальная 8К713, совсем новая твердотопливная РТ-1 и всех удивлявший макет «пузатой» микроракеты на высококипящих компонентах.

Твердотопливная РТ-1 была трехступенчатой, рассчитанной на дальность порядка 2500 км. Этот проект разрабатывался под руководством Игоря Садовского, которого Королев в августе 1959 года назначил своим заместителем по ракетам на твердом топливе. В нашей стране это был первый реальный проект баллистической ракеты дальнего действия на порохах, изготовлявшихся по новой технологии. Эта работа, с некоторых пор очень активно поддерживаемая Королевым, была показательна как еще одно свидетельство его загадочной для многих интуиции.