Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам, стр. 37
Познакомившись с принципами ТРД и идеями их регулирования, я пришел к выводу, что первоочередные проблемы автоматического регулирования ТРД пока надо решать без каких-либо электрических устройств, используя возможности чисто механической и пневмогидравлической автоматики. Люлька не соглашался, спор был перенесен к Болховитинову. В конце концов я был освобожден от работ по регулированию ТРД, инженеры Люлька этой работой занимались самостоятельно.
Меньше полутора лет Люлька провел в Билимбае. В 1943 году он переехал в Москву и вскоре на берегу Яузы получил собственную производственную базу. Во время войны такое случалось редко. В первые послевоенные годы наша моторостроительная промышленность воспроизводила немецкие трофейные двигатели ЮМО-004 и БМВ-003 для первых советских реактивных самолетов. Но уже к 1948 году коллектив Люлька построил более мощные отечественные ТРД.
Один из парадоксов в истории техники: жидкостные ракетные двигатели, использующие специальные окислители, были созданы и нашли широкое применение намного раньше, чем ракетные (теперь принято говорить реактивные) двигатели, использующие «дармовой» окислитель — кислород земной атмосферы.
В том тяжелом 1942 году первоочередной задачей для нашего коллектива было получение надежной двигательной системы для самолета БИ. Двигатели Люлька казались далеким будущим, а взрывающиеся ЖРД были «в руках».
Болховитинов с трудом добился разрешения на посещение спецтюрьмы НКВД при заводе № 16 в Казани. Вместе с Исаевым они на несколько дней слетали в Казань и там встретились с Валентином Глушко. Вернувшись, Исаев восторженно рассказывал об этой встрече. По его словам, за два дня общения с заключенным Глушко и его сотрудниками они с патроном узнали о ЖРД больше, чем за весь предыдущий период общения с РНИИ.
«Живут эти зеки, — рассказывал Исаев, — лучше нас. Они имеют стенды, лаборатории, производство, о которых мы и мечтать не смеем. Охраняют их так, что откровенного разговора о жизни не получилось. Но зато и кормят намного лучше, чем нас, свободных. Самое главное — двигатели у них работают куда надежнее».
Это первое свидание с Глушко в Казани зимой 1942 года определило дальнейшую судьбу Исаева. Он до конца дней остался верным принятому тогда решению — созданию надежных ЖРД.
По возвращении из эвакуации Исаев организовал специальное двигательное КБ. Послевоенная командировка в Германию окончательно определила инженерную судьбу Исаева. Он стал лидером в конструировании ЖРД для ракет ПВО, ПРО, подводных лодок, космических аппаратов и многого другого. Созданный им коллектив унаследовал удивительный исаевский энтузиазм. С его именем неразрывно связано представление о школе ракетного двигателестроения.
Зима 1941-1942 годов, которую мы провели в Билимбае, была самой тяжелой из всех довоенных и военных зим. Вначале тяжелая физическая работа на строительстве завода при морозах до 50 градусов. Затем строительство самолета, доводки и огневые испытания двигателей. Все это — при продовольственном пайке на грани выживания. Удивительно, что в таких тяжелых условиях никто не жаловался на болезни, обычные для мирного времени. Но появились болезни, присущие войнам. Где-то под Свердловском формировались части Войска польского, и там вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Мама добровольно вошла в бригаду, которая выехала на борьбу с сыпняком. Она не убереглась, и через десять дней ее привезли в Билимбай с температурой выше сорока. Когда я прибежал в больницу, она уже никого не узнавала, ни меня, ни отца. Женщина-врач, которая ее сопровождала, рассказывала, что не один из больных сыпняком, лежавших в холодных бараках, был обязан ей жизнью. Но о собственной безопасности она совсем не думала. Когда она поняла, что заразилась, попросила быстрее доставить ее в Билимбай, чтобы успеть попрощаться с мужем и сыном. «Да вот не успели, — заплакала врач, — всего пары часов не хватило».
Мама умерла 27 марта. На похоронах главный врач говорила, что медицинские работники совершают подвиги не только на фронте, но и в тылу. «Самоотверженный труд Софьи Борисовны тому живой пример». Эта смерть была страшным ударом для отца и для меня.
Через неделю после похорон матери мы с отцом узнали о других тяжелых потерях среди родных. В Свердловске мы нашли моего двоюродного брата Менасия Альтшулера. Родные звали его Насик. Он был инженером-железнодорожником, моим ровесником. Насика с женой полуживых успели вывезти из Ленинграда по льду Ладожского озера. Он рассказал, как в Ленинграде от голода погибли его отец — профессор математики, мать — родная сестра моего отца и младший брат — мой тезка.
15 МАЯ 1942 ГОДА
В апреле мы почувствовали, что и на Урале может наступить весна. Первый самолет на двух грузовиках переправили в Кольцове на летную базу НИИ ВВС. Его собрали и поместили в ангаре, загородили брезентом и выставили часового. За брезент заходили только участники подготовки к полету.
Ведущим инженером, руководившим подготовкой к летным испытаниям от нашего завода, Болховитинов, еще до эвакуации, назначил спокойного, очень дельного Алексея Рослякова. Ведущим инженером от НИИ ВВС был назначен Михаил Таракановский, имевший уже богатый опыт авиационного инженера-испытателя.
С началом испытаний все, имевшие к ним отношение, переселились в общежитие НИИ ВВС в Кольцово.
Самолет начали возить на буксире у грузовика по полю аэродрома для проверки на «тряску». Сломали одну стойку шасси. Отремонтировали. Пробовали заправку — обнаружили течь кислоты через кран. Кислоту слили, кран починили. Мелких замечаний было немного.
25 апреля 1942 года появился приказ о создании Государственной комиссии по испытаниям. Председателем комиссии был назначен профессор Военно-воздушной академии генерал Владимир Пышнов. Госкомиссия утвердила программу, по которой испытания начинались с пробежки по аэродрому и подлетов на высоту одного -двух метров.
30 апреля Бахчи впервые провел огневые испытания двигателя на аэродроме. Это было сенсацией для военных летчиков, которые не могли понять, почему вокруг такой маленькой птички — планера — хлопочет большое число инженеров и высоких военных чинов.
2 мая Бахчи провел первую пробежку по аэродрому не на буксире грузовика, а с работающим двигателем. Это было уже вечером. Стемнело, и яркий сноп огня, с ревом вырывающийся из хвоста маленького самолетика, производил необычное впечатление. Во время пробежки Бахчи, убедившись, что хвост на скорости поднимается, прибавил газ, и машина оторвалась от земли. Самолет пролетел на высоте одного метра около пятидесяти метров и плавно приземлился. При осмотре была обнаружена парящая струя кислоты. Снова потребовался ремонт. Бахчи, выбравшись из кабины после поддета, доложил: «Самолет можно допустить к полету».
После пробежек и запусков были ремонты, регулировки, повторные проверки герметичности. Настраивали самописцы высоты, скорости, перегрузок, отклонения рулей и элеронов, занимались взвешиванием и балансировкой.
Первый полет был назначен на 12 мая. Дело было за хорошей видимостью на всем протяжении полета от взлета до посадки. Но с погодой не везло — шли дожди.
Никаких радиосредств на самолете не было. Тем более не существовали еще «черные ящики». Ни единого радиолокатора на аэродроме тоже не было. Вся надежда была на визуальный контроль с земли, послепосадочный доклад летчика и обработку записей установленных на самолете хрупких самописцев, если, даст Бог, они сохранятся.
Председатель Государственной комиссии Пышнов провел заседание, рассмотревшее итоги стендовых испытаний, отчеты о пробежках и подлетах, замечания ведущих инженеров Рослякова и Таракановского. Рассмотрели нарисованную на листе ватмана схему полета. Бахчи доложил, что к полету готов.
Наконец по совету метеослужбы назначили вылет на 12 часов 15 мая. Но к этому времени снова все небо заволокло низкими тучами. Мы ругали погоду и сочувствовали сотням любопытных, которые, несмотря на секретность, для лучшего наблюдения забирались на крыши ангаров, домов, влезали на деревья, стремясь разглядеть нечто, ради чего на аэродроме с утра была тишина. Были отменены все другие полеты. Впервые запретили посадку боевых самолетов, использовавших Кольцово как промежуточный аэродром при перелете с сибирских заводов на фронт.