Весна художника (СИ), стр. 68

— Мама, помимо основного, — продолжила рассказывать Лена, отвлекая меня от своих мыслей, — Добавила, что пока активы заморожены — всё должны проверить следователи. Но это чистая формальность, ведь по документам Костя вообще к деньгам никакого отношения не имеет. И после этого от меня требуют, чтобы я возглавила компанию. Полный бред.

Да уж, здесь наши мысли сошлись. Лена, при всём своем упрямстве, хитрости и изворотливости, на роль бизнес-вумен не подходила. Она была слишком чистой для всего этого, слишком невинной. И немного наивной, если честно — настолько, что её смог бы обворовать даже посыльный. Нет, у моей любимой был довольно пытливый ум, и она смогла бы потянуть какое-нибудь маленькое предприятие, типа галереи или небольшого магазина, но никак не многомиллионную корпорацию.

— И, что ты ответила на это своей маме?

Лена пожала плечами:

— Сказала, что как только получу доступ к бумагам — перепишу всё на неё. И пусть делает с этими бумагами, что хочет — кладет в сейф, сжигает в камине, подтирается. Мне плевать.

Я присвистнул, чувствуя, как от этого действия в груди чуть тянет от боли:

— Вау. Это…довольно грубо.

— Зато честно.

Почесав небритый подбородок, я задал второй волнующий меня вопрос:

— Вы не помирились с матерью?

— Ты имеешь в виду — не простила ли я её за то, что она отравляла мою жизнь и косвенно стала причиной того, что мой любимый мужчина оказался в больнице? — уточнила Волкова чуть более резким, чем того требовала ситуация, тоном, — Нет. Она, к слову, тоже сказала, что всё еще не одобряет мой выбор. Но добавила, что больше вмешиваться не будет, и позволит мне самой разрушить свою жизнь. Очень мило с её стороны. Думаю, можно смело сказать, что наши отношения изжили себя.

Я не мог понять, как Лена относится к этому. Для меня самого связь с семьей была очень важна, и своих родителей я любил, да и они, как ни странно, отвечали мне взаимностью. Поддерживали меня, принимали таким вот неотесанным порой пнем, каким я, собственно, и был. Поэтому, сложись у меня в жизни подобная картина, я бы, как минимум, переживал. Но Лена была другой. У неё никогда не было той связи с родителями, которая, на мой взгляд, должна быть у каждого ребенка. Она не выглядела расстроенной, но мне всё равно показалось, что отголосок грусти мелькнул в её глазах.

Думаю, она всё же до последнего верила, что в конце случится счастливое воссоединение. Как в добром американском кино, где все обнимаются, играет приятная музыка, экран темнеет, и начинают выползать титры.

Увы, реальность оказалась несколько иной. Но это не значило, что у Лены не будет семьи. Такой вариант был просто невозможен.

— Эй, — я позвал её, улыбнувшись, — Всё будет хорошо.

Волкова вернула мне улыбку и кивнула:

— Знаю. У меня ведь есть ты. О большем и просить грешно.

— Ты слишком переоцениваешь мое значение в твоей жизни, — шутливо усмехнулся я, чувствуя, как в груди уже привычно разливается тепло.

Но Лена мои слова восприняла неожиданно серьезно. Пересев на мою койку, постаравшись при этом не задеть меня и не вызывать тем самым новую вспышку боли, девушка сжала мою ладонь в своих руках и негромко, но с неожиданной силой в голосе произнесла:

— Но ведь это правда. Ты, быть может, и не замечаешь, как на самом деле много делаешь для меня. Это может показаться тебе незначительным, но твой вклад колоссальный. И я не про материальные блага сейчас говорю. Само твое присутствие — оно меняет меня. С тех пор, как ты появился, жизнь больше не кажется мне обузой, или данностью. Каждый день я встречаю с улыбкой, и я счастлива проживать его. Неважно, рядом ты, или на работе — я знаю, что у меня есть ты, и это делает каждую минуту не простым существованием, а настоящей жизнью. Я думала, что никогда не смогу испытать подобное — чувство такой силы, что оно наполняет меня изнутри, вытесняя всю печаль и серость существования. Но вот он ты — лежишь тут, весь такой…такой любимый. И я понимаю, что — вот оно. Вся моя жизнь передо мной.

Сглотнув, и превозмогая боль, я притянул Лену к себе. Девушка с максимальной осторожностью растянулась рядом со мной на кровати и положила голову мне на плечо, стараясь не задевать повязки. Я же, уняв всю ту бурю, что поднялась в моей душе после такого откровенного и вместе с тем простого признания, негромко произнес севшим голосом:

— Всю жизнь я жил будто в заколдованном мире. Знаешь, в таком, где всегда бушует вьюга. И очень холодно. А я ненавижу холод. Зима преследовала меня долгие годы, и я делал всё, чтобы согреться. Бежал куда-то, рисовал всё больше, танцевал всё яростней, стремясь разогнать кровь в жилах так, чтобы меня, наконец, перестало знобить. А потом встретил тебя, и понял, что больше бежать не нужно. Потому что холод отступил. Ты стала моей весной — с твоим появлением ледяные замки начали таять, и всё расцвело.

— Весна художника, — тихо сказала Лена, и я услышал в её голосе улыбку, — Мне нравится.

Жизнь, может, и не кино, но я точно знал, что конец у этой истории будет счастливым. А если потребуется — я и титры сам нарисую.

Эпилог

Прошло шесть месяцев

— Милая, прошу тебя, давай чуть помедленней, — выдохнул я, пытаясь угнаться за своей неугомонной девушкой, — Не забывай, что я, вроде как, пострадавший.

Лена оглянулась и, хмыкнув, поинтересовалась:

— Сколько еще ты намерен прикрываться своим ранением? Тебе швы сняли еще в начале мая, и Олег велел не обращать внимания на твои попытки вызвать к себе жалость.

— А еще друг называется, — пробормотал я, поравнявшись с девушкой, — Я просто немного волнуюсь.

Лена взяла меня за руку, и, приподнявшись на носочках, мягко клюнула в щеку. После чего, улыбнувшись, негромким, полным уверенности тоном, сказала:

— Всё будет хорошо. И потом — если кому и нужно волноваться, так это мне.

Я вздохнул и кивнул, признавая её правоту. В последние месяцы я смог лично убедиться в том, насколько прекрасно, оказывается, развита интуиция моей любимой. И какой огромный потенциал она зарывала в землю, оставаясь женой тирана. Но обо всём по порядку.

Восстановился я после ранения на удивление быстро — домой меня отпустили спустя пару дней после операции, и швы сняли еще через десять дней. Ласковые друзья заявили, что на мне всё заживает, как на косматой собаке дворовой породы, но я не обиделся — привык к таким проявлениям любви. Главное, что самый важный для меня человек оставался рядом.

Лена выхаживала меня с таким рвением и заботой, что мне было даже неудобно. Она не отходила от меня ни на шаг, и я, привыкший сам заботиться о других, учился принимать помощь. Будь на месте Волковой кто-то другой, я бы воспротивился, но невозможно было отказать Лене, которая смотрела на меня с таким теплом, что я просто послушно открывал рот, позволяя кормить меня с рук, хотя вполне был способен сам держать в руке ложку.

Танцевать мне запретили еще, как минимум, на три месяца после снятия швов. И я занял это время рисованием и своей девушкой. Которая, наконец, полноправно стала моей. Да, Лена развелась. После оформления доверенности по управлению фирмой Волкова на мать и еще целого вороха бумажек, она подписала самую главную для нас бумагу. Следствие по делу её мужа всё еще продолжалось, но никто не удерживал девушку от такого шага.

К слову, нас обоих — и еще Демида — не единожды вызывали для дачи показаний, но никто из нас не любил вспоминать об этом. Было понятно, что нам еще предстоит несколько раз побывать в зале суда, и процесс этот грозил затянуться на долгие месяцы. Наше правосудие оставляло желать лучшего, когда дело касалось таких расчётливых кусков дерьма. Радовало одно — семья Лены действительно не оказывала бывшему зятю никакой поддержки. Его просто вычеркнули из их жизни, будто он никогда и не был частью истории этой семьи.

Лена тоже не горела желанием сблизиться со своими родителями. Когда мы виделись в суде, девушка общалась с ними вежливо, но прохладно. И, если поначалу я переживал из-за этого, то после Лена несколько раз, в ответ на мои предположения, заверяла меня, что всё более чем в порядке.