Омут, стр. 16

Глава 16. Рекламная пауза

Утром позвонил Лёха. Я помнил этот звонок по прошлой жизни. Даже интонация его голоса была той же. Он, как всегда бодро, отрапортовал о своих скромных успехах на кладоискательском поприще и поинтересовался, как я съездил на разведку в прошлые выходные?

Понадобилось не меньше минуты, чтобы сообразить, о чем он спрашивает, а когда это сделать удалось, кое-какие ответы сами собой начали всплывать на поверхность и проливать свет на некоторые детали. Только теперь до меня допёрло, где находился мой двойник в тот воскресный день, когда я выкашливал из легких гнилую болотную воду на пшеничном поле! Он бродил вдоль той заболоченной балки в поисках битой керамики, которая служила подтверждением, что столетия назад там стоял небольшой хутор. Двойник проводил разведку, чтобы вернуться туда в августе, вооружившись металлоискателем, с женой и кумом. Я был в этом уверен хотя бы потому, что сам поступил именно так.

В то жаркое июльское воскресенье я еще до рассвета выехал на рыбалку. На реку, где впоследствии, спустя месяц, купались Маша с Филом. Такое отдаленное от города место было выбрано не случайно. В округе находилось несколько интересных для поисков полей, на которых давно следовало провести разведку. Собственно говоря, и рыбалка-то была делом второстепенным. Поисковый сезон, который открывался сразу после уборки урожая с полей, был уже совсем близко, а все перспективные места, имеющиеся в нашем с Лехой арсенале, к тому времени были выбиты под корень. Срочно требовались новые. Вот я и решил совместить рыбалку с разведкой.

Как только утренний клев прекратился, а полуденное солнце начало нешуточно грозить тепловым ударом, я собрал удочки, окунулся в прохладной реке и отправился вверх по крутому склону к той самой проклятой балке, которая, в последствии, навсегда изменит мою жизнь.

Керамики там оказалось в достатке. Даже полевая дорога, размытая в дождливую июньскую пору, изобиловала остатками битой глиняной посуды, возраст которых был никак не меньше трехсот лет. Это было именно то, что нужно! Хотел даже на радостях отзвониться куму, но передумал, вовремя вспомнив, что он в это время должен был отдыхать после суточной смены.

Достал из рюкзака карту и нанес на нее новую отметку, обозначая перспективное место, а после – отправился по той же дороге обратно к станции пригородной электрички и уже к вечеру был дома.

Так почему же мой двойник не вернулся, как я в тот день? Что у него пошло не так? Или, все же, вернулся? Вдруг он просто увидел меня, входящего в дом или бредущего по полю, и, решив, что сходит с ума, держится на расстоянии? Вряд ли… По крайней мере, я бы точно так не поступил. А он, пусть и несколько укороченная версия, но все же – я!

– Алло! Николай, ты меня слышишь? – настойчиво добивался внимания Леха, пока я рылся в памяти, – Алло! Давай перезвоню, а то тебя не слышно.

– Нет-нет, Лёха, извини. Просто отвлекся. Да, поле хорошее, – сказал я, не подумав, но вовремя осекся, – Только…

– Что «только»?

– В-общем, нет там керамики, кум. Надо другое место искать. Думаю, в том направлении даже ездить не стоит – выбито все давно. В следующий раз северную часть области разведаем. Туда, почему-то, вообще мало кто заглядывает.

– Конечно, мало кто! – негодующе воскликнул кум, – Туда не то, что ехать – ходить опасно! Дорогу не ремонтировали лет пять! Тебе-то просто говорить, а машину мне чинить придется! Должна там керамика быть, говорю тебе! Смотреть надо было лучше, разведчик, мля… Придется самому ехать. Вот правду, все-таки, люди говорят: хочешь сделать хорошо – делай сам.

Было слышно, как Лёха сплюнул от досады. Никогда раньше он не позволял себе общения со мной в неуважительном тоне. Да еще так эмоционально! Этот же человек, видимо, считал подобные высказывания вполне уместными. Сразу отпала всякая охота продолжать диалог. Жизнерадостный оптимист Лёха оказался таким же пустым подобием человека, как и все взрослые жители этой планеты. А если даже он оказался бездушным, то чего ждать от остальных? Во мне поселилась твердая уверенность, что душу здесь имеют только дети. Но я ошибался.

Сбросил звонок и отложил телефон на прикроватную тумбочку. В квартире было тихо. Маша ушла на работу. Юлька – в саду. Сквозь плотную штору пробивались яркие лучи июльского солнца. Я встал, умылся, сделал кофе и уселся на диване перед телевизором. По одному из центральных государственных каналов шли новости. Знакомая дикторша металлическим тоном сообщала о, казалось бы, обыденных и ничем не примечательных событиях, но, как и многое другое в этом сумасшедшем мире, местная обыденность имела едва заметный привкус синтетики.

– В результате сильного паводка и подтопления, из-за проливных дождей двадцать третьего, двадцать четвертого и двадцать пятого июля, в Черновицкой области погибли двенадцать человек, один пропал без вести. Спасены сто пятнадцать человек, эвакуированы около пятисот. Об этом службе новостей сообщил председатель Черновицкой обладминистрации, руководитель областного штаба по ликвидации стихии Александр Кулик. По его словам, разрушены сорок один пешеходный мост, семнадцать переходов, восемь автотранспортных мостов, в том числе один железобетонный, еще четыре моста – в критическом состоянии.

Далее шло долгое и нудное перечисление всех последствий атаки стихии с пересчетом убытков в денежный эквивалент. Все это подкреплялось видеокадрами с места событий. Собственно, ничего необычного. Все, как всегда, и я даже на минуту отвлекся на собственные мысли, но… В конце репортажа были крупным планом показаны тела погибших, чего никогда раньше в новостях не показывали. Это всегда считалось неэтичным по отношению, как к родственникам погибших, так и к зрителям. Здесь же, казалось, оператор смаковал ужасные кадры. Крупным планом были сняты жуткие раны на телах, неестественно вывернутые конечности и выпученные в предсмертной муке глаза.

Картинка сменилась, и на экране появился пожилой человек, у которого корреспондент брал интервью. Лицо его было усталым, одежда мокрой, а голос монотонным.

– Корову в сарай загнать не успели. Унесло. У нас по склону, – он ткнул в сторону кривым пальцем, – Полдеревни уплыло в речку. Сын за ней пошел, так теперь и его найти не могут. Тоже, наверное, утоп. Тут поток шел сплошной. Вода, грязь, камни… Теперь вот не знаю, как дальше быть. На молоке только и держались. Сын-то ладно – все равно баран бараном был, не работал никогда. Лишняя обуза. Только и делал, что пил с утра до ночи. А вот Корягу жалко. Такую скотину и продавать-то не хотел, а тут такое…

Репортаж о наводнении закончился. Дикторша озвучила последние сводки финансовых рынков и актуальные курсы валют, после чего пошла реклама. На экране появилось круглое, мясистое лицо мужчины, украшенное густой бородой. Длинные с проседью волосы затянуты в хвост на затылке. На шее – толстенная серебристая цепь. Что на ней висит, видно не было, но что-то определенно было, так как цепь была оттянута вниз чем-то увесистым. Решил, что это крест. За спиной у священника проплывали золотистые купола храма, сверкающие в солнечных лучах на фоне безоблачного голубого неба.

Вначале я подумал, что мне показалось, но, присмотревшись повнимательнее, разглядел – вместо привычных крестов, купола увенчаны какими-то кружками. Или шарами. На экране было не разглядеть. Видео сопровождалось церковным хоровым пением. Я сделал погромче, и даже выругал себя мысленно за то, что до сих пор не уделил внимания такому очевидному вопросу, как религия. Религия в бездушном мире! Причем, судя по внешнему виду человека в телевизоре, религия христианская. А значит, основанная на любви и всепрощении! В душе затеплилась призрачная надежда. Даже ладони слегка вспотели.

– Православный Храм Святого Николая Угодника! – вещал за кадром хорошо поставленный голос диктора, – Главный православный чудотворец, помогающий нуждающимся – Святой Николай! Приходи и помолись ему о достатке! Мы всегда рады своим прихожанам! Двери храма открыты для вас ежедневно с восьми до двадцати ноль ноль. Для постоянных прихожан действует гибкая система скидок!