Эльфийский Камень Сна, стр. 64

— Ризи, — промолвил Келли. — Что ты сделал с Ризи?

— Он спит, — ответил коричневый человечек. — Никакого вреда от Граги. Видите, я сказал вам свое имя.

— А мы свои не скажем, — заявила Мев.

— Ах. Но мне известны ваши имена — вы дети Кервалена. Я чувствую это по вашим сердцам, — человечек подскочил и каким-то образом, незаметно для глаза, оказался на спине у Флойна, который оставил траву и приподнял свою голову.

— Это мой пони, — промолвила Мев со всей свирепостью, на которую была способна. — Оставь его.

— Хороший пони, — Граги поерзал в седле, скорчившись, как какая-нибудь нескладная птица, и зашептал что-то Флойну на ухо. Мев кинулась вперед и схватила камень с берега. Келли последовал ее примеру, и они угрожающе подняли руки.

— Оставь моего пони. И разбуди Ризи.

— Ризи. Ризи, — он обхватил себя руками, смакуя имя. которое они ему назвали. — Будьте осторожнее, когда произносите имена. Вы можете выдать его душу, но Граги она ни к чему.

Стыд залил ей щеки краской за то, что они допустили такую промашку.

— Тогда отпусти нас всех, — промолвила Мев. — И пусть он снова проснется.

— Я посмотрел на вас, — сказало существо и снова спрыгнуло вниз. — Хорошие разумные пони, храбрые и добрые. Они похожи на вас, но больше всего любят удобства, как все пони. К тому же они умны. Как многие пони. Но ваш путь темнее, чем их, о, гораздо темнее. Теперь я знаю, зачем она послала меня.

— Чертополох?

— У вас светлые глазки. Они видят, о, как они видят. Граги знает вас. Он знает, почему. Будьте мудры, о, будьте мудры, добрые дети. И не верьте железу. Будьте добры, но не безрассудны. Граги видит, о да, зеленую тень на вас. Вы стары, стары как камни, и ваши корни глубоки — свежие побеги на спиленном дереве.

— Тебя не поймешь, — промолвил Келли. — Разбуди его. Пусть будет Ризи. Он не причинил тебе зла.

Граги обнял себя и закружился на одной ноге.

— Пусть идет домой, пусть идет домой; юг придет к нему на помощь. Ступай домой, ступай домой и мудро ступай сквозь тень. Четвероногие друзья послужат тебе сколько могут. О, ветер дует, и на нем несется кто-то… о, я вижу, Граги видит. Уходи! Уходи! Эти дети под защитой Граги, как и человек, над которым ты не имеешь власти!

И он исчез так стремительно, что только солнечный свет остался на его месте, а пони и высокий мерин Ризи даже не вздрогнули. И пчелы миролюбиво продолжали жужжать, и ветер нежно перебирал камыши.

Ризи зашевелился и открыл глаза, обнаружив, что Келли и Мев сидят рядом. Сначала взор его был безмятежен, но потом в нем появились стыд и тревога.

С отчаянным видом Ризи провел рукой по волосам.

— Мы волновались, — пояснила Мев, когда Ризи сел. — Ты никак не просыпался.

Ризи в ужасном смущении посмотрел на них, на небо, на воду и обвел взглядом холмы.

— Со мной такого не было никогда, — промолвил он. Вскочив на ноги, он ощупал себя и, заметив, что не достает кинжала, огляделся и нашел его на земле. И снова он огляделся и внимательно посмотрел на детей.

— Вы тоже спали?

— Нет, — ответила Мев, уверенная, что то был не сон и что о нем нельзя говорить как бы ей ни хотелось. Ей было жаль Ризи, который был почти господином и к тому же гордым, и никогда не относился безответственно к поручениям. Она была уверена, что он во всем признается отцу. А их отец увидит за его рассказом больше и станет беспокоиться о них.

— Ты напугал нас, — сказал Келли.

Ризи ничего не ответил на это и молча двинулся туда, где паслись лошади, а они последовали за ним, обменявшись взглядами тревожными, а не веселыми. Идя за Ризи, они взялись за руки. Мев ничего не поняла из того, что сказал коричневый человечек, вряд ли и Келли увидел в его словах какой-нибудь смысл. Она понимала только, что приходил он к ним и говорил для них, и послала его Чертополох, или как там ее звали по-настоящему.

Тьма лежала на их пути — это он обещал. И что-то о ветре. Но небо было чистым и синим и ничего не предвещало. Но вид его не успокоил Мев — чистые небеса быстро заносятся тучами, а нынче солнце сияло каким-то тусклым светом даже в полдень. Он что-то говорил о корнях и побегах, но из этого она тоже ничего не поняла. Еще он говорил о каких-то переменах и о железе, и ни она, ни Келли не могли удержать кинжал. Ее рука до сих пор болела от этого.

Элд и железо были чужды друг другу. Вот почему их отец ехал без доспехов и оружия. Даже теперь она вся трепетала от боли, и если камень, который носил отец, обладал такой же силой, она понимает, почему он упал тогда на лестнице.

И она испытала похожее. Она это знала. Но он продолжал носить свой камень, который был гораздо сильнее, чем какой-то тоненький листик. А мать готовила ему поссет, чтобы он мог отдохнуть. И все же временами его охватывала боль. И теперь она знала, откуда исходило страдание.

Она обняла Флойна за мохнатую шею, взяла поводья и вспрыгнула в седло вслед за Ризи, влезшим на своего черного мерина. Келли вскарабкался на Фланна. И пони без понуканий побежали домой, и черный мерин пошел вместе с ними, словно все это происходило во сне.

VIII. Путь в Донн

Теплый ветер дул Кирану в лицо, и лошади двигались ровным шагом по усыпляющей дороге, пролегавшей по владениям Кер Велла; а слева, за набегающими волнами плетней высились холмы Ан Бега. Здесь раскинулись хутора свободных земледельцев — упрямые жители долины обосновались на границе и удерживали ее. Кер Велл помогал им как своему форпосту; и стоило свернуть налево или направо, они повсюду нашли бы приют и кружку эля, а появись они на закате, их ждал бы и добрый ужин. Они процветали, эти хутора, и дорога свидетельствовала об этом, хорошо утрамбованная и не заросшая травой, добрая, ровная дорога, как те, по которым уходили в поход.

Они не сворачивали с нее и вскоре вновь выехали к Банберну, заросшему камышами, который петлял то тут, то там, перерезанный овечьими бродами — вдали виднелось несколько отар; а иногда берега его были истоптаны свиньями с хутора Аларда, прижавшегося задами к самой воде — кучка старых строений под плакучими ивами, огороженных ивовыми ветвями и камнями, что намыл Банберн. И здесь во всем был достаток. Когда они проезжали мимо, свинопас вскочил на плетень и замахал им руками, а вслед за ним появились мужчины и женщины, собаки и дети, которые, разбрызгивая воду, перебирались через поток и бежали за лошадьми.

— Это сам господин, — кричали дети, подпрыгивая рядом с процессией и радуясь, что еще долго можно будет говорить об этом, передавая новость с хутора на хутор. И Киран улыбался им, и лошади терпеливо взирали на собак и мечущиеся тела людей.

— Господин, — выкрикнул юноша, чей шаг был уже равен мужскому и который намного обогнал остальных. — Не хочешь ли заехать к нам? Тебя ждут эль и сидр.

— Передай благодарность своему отцу, — ответил Киран, — и пожелай всему дому добра от меня. На этот раз я не могу заехать. О боги, Эд, твои ноги стали еще длиннее?

— Да, господин, — переводя дыхание мальчик бежал рядом, и вся его родня уже давно осталась позади, с ним могла тягаться лишь одна собака. — Они растут. И я уже могу стрелять из лука.

— Неужто? Ну конечно, тебя ведь должен был научить отец.

— Мне минуло пятнадцать лет, господин.

Мальчик начал отставать и прокричал уже вслед:

— Доброй дороги.

Киран повернулся в седле.

— Когда тебе будет шестнадцать, приходи на зиму в Кер Велл.

Мальчик, улыбаясь, остановился в окружении собак и замахал рукой. И все ответили ему, приветственно подняв руки, и вскоре ивы вновь скрыли хутор за собой.

Лошади, почуяв запах сена и жилья, начали артачиться, и потребовались шпоры и узда, чтобы вновь вернуть их помыслы к дороге.

Но дело гнало людей вперед, и никто ни звука не проронил, сожалея об эле.

— Звезды и небо сегодня за нас, — промолвил Киран. Он оглянулся назад, где за Барком ехал Донал, молчаливый Донал, на месте которого он так хотел бы быть. «Он еще мальчик, — подумал Киран, и вправду Донал выглядел сейчас почти ребенком, — и честь его зелена и нежна. Я напрасно согласился на это». И он вспомнил Эда, который бежал за лошадьми, и его глаза, которые сияли жаждой боя, ибо самое мрачное, что они видели в своей жизни, был осенний забой скота.