Угасающее солнце: Кесрит, стр. 3

Она была Госпожой умирающего Дома, старейшей Матерью умирающей расы. Каты — каста воспитателей и детей — была мертва, огни в их башне погасли двенадцать лет назад, последний из Катов давно похоронен в пещерах Сил'атена, а последний ребенок, не знавший другой матери, кроме нее, давно ушел в поисках своей судьбы во внешний мир. Число ее Келов уменьшилось до десяти, а число Сенов…

Сены стояли перед ней — Сатель, старейший сен, сен'ант, чье больное сердце постоянно беспокоило его и напоминало о Мраке, ожидавшем его; и девушка, что сидела сейчас у нее в ногах. Они оба были одеты в золотистые мантии — носители света, высшая каста. Ее собственная мантия была белоснежного цвета, не отделанная по краям золотым, черным и голубым, подобно мантиям властительниц низших каст. Их знание было почти полным — ее знание было абсолютным. И если ее сердце вдруг остановится в эту самую секунду, как много, как неисчислимо много будет безвозвратно потеряно для Народа. Было очень страшно отсчитывать, сколько ударов пульса осталось ей, сколько раз она сможет вдохнуть воздух, раз за разом превозмогая боль.

Но Дом и Народ не должны погибнуть.

Девушка Мелеин смотрела на нее снизу вверх — последняя из детей, Мелеин с'Интель Зайн-Абрин, которая сначала была кел'е'ен. Временами свирепость Келов проявлялась в ней, хотя она уже давно носила одежду и степенную невозмутимость Сенов, ученых, хотя годы занятий научили Мелеин многому, и разум ее стал куда более развитым, чем у ограниченных Келов. Интель ласково потрепала ее по плечу.

— Терпение, — сказала она, чувствуя беспокойство Мелеин, и Госпожа знала, что ее совет будет принят со всем почтением.

— Позволь мне найти Ньюна и поговорить с ним, — попросила девушка.

Брат и сестра, Ньюн и Мелеин, были очень близки, несмотря на разделяющие их законы и обычаи, различия в кастовой принадлежности и положении. Кел'ен и сен'е'ен — тьма и свет, Рука и Мозг. Но сердце в них было одно и кровь была одна. Мать вспомнила пару, которая дала им жизнь — ее самого юного и любимого Мужа и кел'е'ен с Гурагена. Обоих уже не было в живых. Его лицо, его глаза, которые заставляли ее сожалеть о своем положении, требующем целомудрия, смотрели на нее через Мелеин и Ньюна. Она вспомнила, что он тоже был горяч, обладал сильной волей и острым умом. Быть может, Мелеин ненавидела ее; девушка очень неохотно выполнила приказ и перешла из касты Келов в касту Сенов. Но сейчас в ней не было злобы, хотя Мать пыталась отыскать ее. В ней было только беспокойство, тревога за страдающего брата.

— Нет, — резко сказала Интель. — Ты должна оставить его одного.

— Он может повредить себе, госпожа.

— Нет. Ты недооцениваешь его. Ты сейчас не нужна ему. Ты больше не кел, и я думаю, что он не хочет видеть в данный момент возле себя сена. Что ты сможешь сказать ему? А если он начнет задавать тебе вопросы, что ты ему ответишь? Сможешь ли ты промолчать?

Удар пришелся точно в цель.

— Он хотел покинуть Кесрит еще шесть лет назад, — сказала Мелеин. Глаза ее блестели от непрошеных слез. И возможно не столько за брата молила она сейчас, сколько за себя саму. — Вы не должны позволять ему уйти. Теперь уже слишком поздно, госпожа. Кем он видит себя там? Что ему делать среди звезд?

— Сосредоточься на этой проблеме, — сказала Интель, — и изложи мне свои выводы, сен Мелеин с'Интель, после того, как ты подумаешь над ней один день и одну ночь. Но не вмешивайся в личные дела кел'ейнов. И не думай о нем как о своем брате. У сен'е'ен нет иных родственников, кроме всего Дома и целого Народа.

Мелеин поднялась и посмотрела на нее сверху. Грудь ее волновалась под мантией. Да, эта была ее дочь: Интель смотрела на нее в этот миг, удивляясь тому, насколько Мелеин, хоть в ней и не было ее крови, была похожа на нее саму в юности. Она словно видела свое зеркальное отражение, видела себя до падения Нисрена, до уничтожения Дома и крушения всех ее надежд. Этот образ ранил ее. В это мгновение Интель вдруг со всей ясностью поняла, что сен'е'ен боится и любит ее одновременно.

Но Мелеин вряд ли будет оплакивать ее уход.

Это она создала ее, постепенно, шаг за шагом, выбор за выбором, свою дочь-не-во-плоти, ее дитя, ее Избранницу, воспитанную у Катов, Келов, и Сенов, которой она передаст Великие Тайны Народа.

Которая ненавидит ее.

— Учись сдержанности, — искренне посоветовала она Мелеин, и ее мягкий, спокойный тон с трудом переборол гнев девушки. — Учись быть сен'е'ен, Мелеин, это превыше всех иных желаний.

Девушка испустила судорожный вздох, и у нее на глаза навернулись слезы. Сен'е'ен вновь стала ребенком, но ребенок этот был опасен.

Интель содрогнулась, представив, что Мелеин переживет ее и наложит на этот мир отпечаток своей личности.

2

Планета была разделена, и границей служила дамба, выложенная из белых камней. На одной стороне, в равнинной части, жили регулы Кесрит — городские жители, медленно двигающиеся, долго думающие. Та часть полностью принадлежала им — широкие приземистые здания, торговый космопорт, шахты, завод для опреснения соленой воды Алкалинского моря. До того, как на Кесрит появились регулы, эта местность называлась Долиной Дусов: мри помнили это. Прежде здесь жили дусы, и мри из уважения к животным обходили ее стороной; но регулы твердо решили построить здесь город, и дусам пришлось покинуть долину.

Гористее, среди неровных холмов на другой стороне дамбы, высились башни мри. Четыре усеченных конуса вздымались из углов приземистого, похожего на трапецию, здания. Наклонные стены были сделаны из местной белой глины, обработанной и затвердевшей. Это был Эдун Кесритун, Дом Кесрит, дом мри Кесрит, и, поскольку здесь жила Интель, Дом всех мри, рассеянных по Вселенной.

С того места, куда привело Ньюна его отчаяние, можно было видеть большую часть построек Кесрит. Он часто приходил сюда, на самую высокую точку дамбы, чьи белые камни упорно сопротивлялись стремлению регулов проложить дорогу к святыням Сил'атена, построить там свои дома и заводы. И они заставили регулов отказаться от своего намерения. Ньюн любил эти камни за их стойкость, и за вид, который с них открывался. Под ним лежал город регулов и эдун мри — два маленьких шрама на бело-глиняном теле планеты. Над ним в горах находились только автоматы регулов, которые грызли землю, добывая минералы и оправдывая тем самым присутствие регулов на планете. Кроме автоматов там были дикие звери, которые владели этим миром до появления здесь регулов и мри. Медленно передвигающиеся неуклюжие дусы были здесь высшей формой жизни.

Ньюн сидел, насупившись, на камне, который высился над этим миром. Его обуревала ненависть к ци'мри, ненависть куда более сильная, чем обычно испытывали мри к другим расам. По летоисчислению, принятому у мри, Ньюну было двадцать шесть лет. Но этот счет не совпадал с периодом обращения Кесрит по орбите вокруг Арайна. Он отличался и от того, что был принят на Нисрене и на двух других планетах, где жил Народ в течение времени, о котором повествовали песни Келов. Но никто не мог сказать, что было раньше.

Ньюн был на голову выше любого из своих соплеменников. На высоких скулах четко выделялся сет'ал — три ритуальных шрама — принадлежность к своей касте. Они были выкрашены несмываемой голубой краской и означали, что Ньюн — полноправный член касты Келов — рука Народа. Будучи келом, он с головы до пят был одет в черное; черная вуаль и черная повязка на голове — мэз и зейдх — скрывали его лицо от взглядов чужих, оставляя открытыми только лоб и глаза. Но и они могли быть укрыты прозрачной чернотой зейдх, если начнется сильная пыльная буря, или красный Арайн проберется в зенит. Он был одним из Народа: и лицо его, и мысли считалось неприличным открывать перед представителями других рас. Поэтому черная мантия и черная вуаль окутывали его с головы до пят: и это означало, что он принадлежит к той единственной касте Народа, которая имеет право общаться с другими расами. Черная мантия, сайг, поддерживалась ремнями, на которых висело оружие, а также награды, джи'тэй, полученные келом за службу своему Народу. У Ньюна не было ни одной награды, он еще не успел отличиться ни в чем, и любому мри это было очевидно.