Черневог, стр. 92

Он молил Бога, что он знает, чьи это были руки. Он ощутил под своей рукой женскую спину и толстые косы, почувствовал, что мужская рука, державшая его, была мягкой и сильной. И тогда он сказал, а может быть ему только казалось, что сказал, потому что сам он так ничего и не услышал:

— Я ничего не вижу. — Но это было неправдой: он подумал, что на всю жизнь запомнит картину, будто застывшую перед его глазами.

Постепенно виденье стало ослабевать. Он начал различать звуки: шум ветра, тихое ржанье лошадей и рыданья. Он отчетливо слышал, как всхлипывала Ивешка:

— Боже мой, Господи… Петр… — А еще он увидел огонь: весь холм будто провалился вниз и горел так, словно источник огня находился глубоко под землей.

Саша сказал:

— Их больше нет, они исчезли: и Черневог, и Драга. Они мертвы.

Неожиданная мысль вдруг поразила его, вздорная мысль, ужасная по своему смыслу: у него не было намерений вообще использовать хоть какое-то из своих желаний, он знал, что с этой стороны абсолютно невиновен, но с прерывающимся дыханьем, крепко обняв Ивешку, сказал:

— Видит Бог, что я никогда даже и не думал о медведе.

Он очень озадачил этим Ивешку, и чувствовал ее любопытство и вопрос, но теперь ее голос звучал лишь сам по себе, не перекрываемый раскатистым многоголосым эхо.

Но тут Саша сказал:

— Однако мы еще не закончили с этим, — и отошел от них к огню, напоминая Петру фигуру, только что потрясшую его сознание.

И он спросил со страхом:

— Что он делает? Какого черта он делает там? Ивешка?

Она только крепче обхватила его рукой и повела в том же направлении, приговаривая:

— Он собирается отправить их домой.

У него на этот счет были определенные опасения. Он не хотел приближаться к этому огню, но все-таки пошел вслед за ней и с дрожью опустился на колени, пока Ивешка и Саша посылали свои желанья… и он вздрогнул, как только почувствовал, как волна холода несколько раз пробежала по нему. И в тот же момент в огонь, будто подхваченные ураганом листья, устремились призраки. Разрываемые потоками воздуха на белые клочки, они уносились вверх вместе с дымом.

Он слышал голос Ууламетса, доносящийся как будто из бесконечной тьмы: «Простите мою жену. Ведь это она убила Маленку, но звери, оставшиеся после нее, оказались ей не по зубам. Они всегда ждали случая разделаться с ней… что в конце концов и случилось…"

И эта тень скрылась в огне вслед за другими. В этот момент он почувствовал, как рука Ивешки сжала его руку.

Затем белая, почти прозрачная сова медленно скользнула мимо них на широких крыльях. Молодой призрак вытянул руку, и она устроилась на ней, а он повернулся в их сторону и очень серьезно взглянул на них, прежде чем исчезнуть в водовороте красноватого дыма.

Бог знает почему, но Петр почувствовал боль где-то рядом со своим сердцем.

А Ивешка только еще крепче сжала его руку и не отпускала ее, пока боль не прошла.

Волк и Хозяюшка имели свои собственные причины, чтобы опасаться этого места. И потребовалось немало желаний и изрядных размеров подкуп, прежде чем удалось вернуть их назад. Но они не собирались долго задерживаться на этой поляне, где у подножья холма оставался почти дотла сгоревший дом: первым выехал Саша, верхом на Хозяюшке, а следом за ним на Волке следовали Петр и Ивешка, обхватившая его руками и прижавшая голову к его спине.

Она хотела, чтобы он знал о ребенке. А еще она хотела, пока они все дальше и дальше углублялись в темноту, чтобы он знал, что она не собиралась возвращаться домой, а ехала с ними только до того места, где оставалась лодка.

Но на это он лишь ответил ей:

— Это все вздор. Это сущий вздор, Ивешка.

— Как ты не понимаешь, Петр…

Он положил свои руки поверх ее и продолжил:

— Черневог сказал однажды, что я слишком молод, чтобы что-то понимать. Но ведь мы справились с этим.

Она то сжимала, то разжимала руку. Он вывел ее из себя. Она до сих пор не могла простить Черневога. Прощенье, пыталась она объяснить Петру, давалось ей не так-то легко. Она должна была бы пожелать, чтобы он забыл Черневога и все, что было связано с ним, если бы она не боялась разоружить его на тот случай, если в нем оставалось какое-то нереализованное желание.

А он продолжал:

— Ну, я думаю, что тебе лучше не оставаться на лодке, как ты считаешь? Тебе бы лучше вернуться домой, да не спускать с меня глаз, чтобы быть уверенной что я веду себя должным образом.

И эти слова точно так же выводили ее из равновесия. Она хотела, чтобы он понял, что в ее отношении к нему есть огромная сложность, заключающаяся в том, что она до сих пор не знала, чего же именно хотела от него. До сих пор она не лучшим образом поступала со своим мужем, и теперь она абсолютно не знала, как она собиралась обходиться с ребенком.

— Я просто не знаю, — сказала она, — я просто не знаю, что это может быть за ребенок…

— Ребенок как ребенок. Запросто можно представить, — заметил он.

Она же решила, что это было недальновидно и глупо. Наверное, он так говорил нарочно, не задумываясь о предстоящих трудностях. У них вновь намечалась ссора. И в следующий момент она закричала:

— Остановись, я хочу сойти вниз. — Она была напугана и раздосадована и собой и им.

— Со мной ничего не случилось, когда я был с Черневогом, и я сомневаюсь, что ты можешь хоть как-то навредить мне.

— Ты даже не представляешь, что я могу сделать! — воскликнула она.

Но в этот момент раздался спокойный голос Саши, который ехал сзади них:

— Он гораздо умнее, чем ты о нем думаешь, Ивешка.

А Петр добавил:

— Все в порядке. Ведь я заключил с ней сделку, и теперь она должна платить, разве не так работает волшебство?

— Я не заключала никаких сделок, — заявила она.

— Но ведь там, на поляне, я спрыгнул с лошади, разве не так? Так где же твое сердце?

Она продолжала молчать. Он начал проявлять беспокойство о том, есть ли оно у нее на самом деле, или прошлой ночью все-таки что-то случилось.

— Оно у меня есть, — успокоила она его.

— Это действительно, так? — переспросил он. — Тогда ты задолжала его и должна платить.

Они добрались до бывшей стоянки Черневога, где рядом с потухшим костром лежали намокшие от воды книги, парусина и остальные вещи. Здесь они слезли с лошадей, чтобы те могли отдохнуть, хотя бы немного. Волшебство все еще продолжалось: Петр ощущал это по беспокойству, носившемуся в воздухе. Разве могло оно быть из-за чего-то еще? А возможно, он просто привык к этому. Он уселся на землю, обхватив руками колени, и ждал, не пытаясь утруждать себя поисками доказательств.

Но наконец Ивешка поднялась, ушла куда-то в темноту, осталась там на некоторое время. И вот, очень медленно, он начал осознавать, что теперь рядом с его сердцем тайно поселилось что-то крайне скрытное и раздраженное.

А она сказала ему обычным, свойственным для колдунов образом, и была так испугана, что его собственное сердце стало учащенно биться: «Возможно, мое постоянное присутствие может не понравиться тебе, Петр. Но в этом случае я могу забрать его назад, я могу всегда найти для него другое место».

Тогда он поднялся и пошел в ее сторону, но, почувствовав ее удрученное состояние, остановился невдалеке.

— Ивешка… — начал было он успокаивать ее.

Она сказала, на этот раз вслух:

— Мой отец убежал из дома Маленки, а моя мать оставалась там, желая занять ее место. Это был смелый, но глупый поступок. Она убила Маленку и оставила на растерзание волкам. Она хотела овладеть волшебством, и оно отплатило ей.

— Черневог много рассказывал про волшебство.

— Петр, я не могу ничего обещать прямо сейчас, но если будет ребенок… то у меня не останется выбора.

Он понял о чем она говорила.

— Ведь мы же не захотим, чтобы наш дом сгорел.

— Прекрати…

—… смеяться? Но я предпочитаю смех всему остальному.

Некоторое время он ощущал волнение ее сердца, будто она находилась в страшной панике.