Ключ Лжеца (ЛП), стр. 59

Первым заговорил Туттугу.

– Дин лишь раз пытался меня убить, и я уже с радостью сбросил бы его с обрыва. – Он помешал похлёбку. – Зачем Ялу новый повод сердиться? Этот человек уже дважды на него нападал.

– Трижды. – Я задрал рубашку. И там, прямо под левой грудной мышцей, виднелся белый шрам длиной в полтора дюйма. Раньше я говорил, что это Мартус порезал меня кухонным ножиком – и сам в это верил. А в последнее время утверждал, будто это боевая рана с перевала Арал. Я знал, что это ложь. А теперь я знал, что это сделал Эдрис, тем же мечом, что пронзил мою нерождённую сестру и мою мать. А потом перерезал ей горло. Сестру? Не знаю, откуда я знал, что ребёнок был бы моей сестрой… но я знал. Волшебница, которой была уготована роль, предвиденная Молчаливой Сестрой – ключевая фигура на доске Империи, сидящая между Красной Королевой и Синей Госпожой.

Я коснулся шрама пальцами, вспомнив боль и потрясение. Кто знает, сколько времени выхаживали Ялли на смертном ложе, но уверен, встал уже другой мальчик. Мальчик, который не помнил последние несколько недель, и который все свои таланты бросил на то, чтобы выжечь из памяти все следы тех событий. Я сочувствовал тому выбору, если там была возможность выбора. Я бы и сейчас принял то же решение, если бы знал, как. Или по крайней мере мне бы этого очень хотелось.

– А когда был первый раз? Когда он оставил тебе этот шрам, и кого ещё убил Эдрис? – Спросил Снорри, а Туттугу и Хеннан встали за ним, позабыв похлёбку.

– Мою мать. – Чтобы сказать это, мне пришлось стиснуть зубы, но дыхание перехватило, я снова её увидел, и мой голос надломился.

– Я убью его за своего деда. – Хеннан сел, скрестив ноги, опустив голову. Он никогда ещё не говорил так серьёзно.

Снорри посмотрел вниз и покачал головой. Потом он похлопал себя по груди, где под курткой висел ключ.

– Скоро он придёт за мной. Тогда, Ял, я убью его за всех нас.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Почти шесть месяцев, проведённые к северу от Роны, значительно улучшили моё мнение об этой стране. Прежде всего, здесь понимали, что такое лето. Долгими жаркими деньками мы шли на юг, и я купался в солнечном свете, пока остальные краснели и обгорали. Хуже всех чувствовал себя на солнце Туттугу. В какой-то момент уже казалось, что бо́льшая часть его открытой кожи облезает, и он безостановочно стонал об этом, вскрикивая от малейшего похлопывания по руке – и даже предполагал, что некоторые из этих похлопываний не были случайными.

Ещё солнце выжгло мрачное настроение, охватившее меня на несколько дней после того, как я проснулся. Оно не дотягивалось до ядра холодной уверенности, что мне придётся убить Эдриса Дина, но вытеснило отбрасываемые памятью тени, оставив меня с воспоминаниями о матери, которые были бы навеки утрачены, если бы не магия Кары. Пока мы двигались, казалось, что прошлое согласно плестись позади, не вылезая на пути каждую секунду. В первую пару дней я думал, что открытия из сна сведут меня с ума, но, как это ни странно, по прошествии недели я, под своей темнеющей кожей, стал чувствовать себя лучше, чем за все прошедшие годы. Я был почти доволен, и приписывал это уменьшающемуся расстоянию между мной и домом.

Возможно, из-за того, что я провёл столько времени в своей голове с более юным собой, за последние недели нашего путешествия мои отношения с Хеннаном улучшились. Мы проходили через настоящие города, и я научил парня нескольким трюкам с колодой карт, которую прикупил по случаю. Всего лишь простые хитрости, но их хватало, чтобы выудить у Туттугу и Снорри их мелочь и избавиться от рутинных обязанностей в лагере.

– Точно говорю, кто-то из вас жульничает… – проворчал тем вечером Снорри, на которого в пятый раз подряд свалилось дополнительное ночное дежурство и сбор дров.

– Такое неверное представление часто встречается среди неудачников, – сказал я ему. – Если ты называешь применение интеллекта и прозорливую оценку статистических вероятностей жульничеством, то да, мы с Хеннаном жульничали. – На самом деле, если бы он назвал жульничеством "несоблюдение правил игры", то нам тоже пришлось бы на это поднять руки. – Понимаешь, Снорри, правила покера пережили и всю основную информацию об обществе, и век, в котором они были придуманы, – продолжал я. В отрицании жульничества важно продолжать – не прекращать говорить, пока разговор не уйдёт так далеко от начала, что никто из слушателей уже не вспомнит, с чего он начался. – То, что цивилизации удаётся сохранить из того, что было прежде, так же много говорит о ней, как и то, что она оставляет следующему веку.

Снорри нахмурил лоб.

– Почему в твоём рукаве туз?

– Нет там никакого туза. – Там был король, и Снорри об этом знать никак не мог – просто удачная догадка.

Продолжение – хорошая тактика, но иногда оказывается, что варвар слишком упрям, и тогда тебе приходится две ночи сидеть в дозоре и всю неделю собирать дрова. Снорри спросил, какой урок преподаст Хеннану моё поведение – на что я подумал: "уж точно лучше, чем вид принца Красной Марки, низведённого до ручного труда". Но по крайней мере, я довольствовался тем, что жульничество моего ученика осталось незамеченным, что делало честь моему обучению.

Ещё одной пользой от возвращения солнца и цивилизации стало то, что лето снова вернуло золото моим волосам, высветлив коричневый цвет. К тому же появление людей помогло мне вспомнить, что в мире есть и другие женщины, кроме Кары. Я купил в городе Амель новую одежду и принарядился. Подумывал взять и лошадь, но седло под задницей не доставило бы меня домой быстрее, если бы только я не купил по меньшей мере четырёх лошадей. Я даже подумывал просто уехать одному, но в Роне путешествие в одиночку дело рискованное, и даже если наши враги сосредоточились на поисках ключа, мне не улыбалась идея объяснять им на какой-нибудь просёлочной дороге посреди тысяч акров Ронских полей, что его у меня нет. Я поигрался с мыслью взять кляч для Снорри, Туттугу и Кары, а Хеннана посадить позади себя, но медальон матери выглядел уже поношенным, а я не был уверен, что смогу вынести все стоны и падения норсийцев, которых, несомненно, было не миновать.

Я посетил цирюльника и сбрил бороду – это был, если угодно, ритуал избавления от севера. Парень с бритвой и ножницами объявил мою бороду нечестивым клубком и потребовал дополнительную крону за работу. Без бороды я почувствовал себя странно голым, подбородок казался слишком нежным, и когда цирюльник показал мне результат в зеркале, понадобилось время, чтобы смириться с тем, что смотрящий на меня человек, это я. Выглядел он намного моложе и несколько удивлённо.

Я шёл по Амелю в новом наряде – ничего особенного, всего лишь уличная одежда, которая сойдёт и для деревенского помещика – подбородок кололо от малейшего ветерка, и, признаюсь, некоторые оборачивались в мою сторону. Я улыбнулся пышной крестьянской девушке, занятой каким-то своим крестьянским делом, и она улыбнулась мне в ответ. Мир был прекрасен. И с каждой милей становился прекраснее.

– Бонжур, – поприветствовал меня Хеннан, когда я вернулся в таверну, где оставил остальных. Она называлась "Королевская Нога", и над дверями висела деревянная культя.

– Бон-что?

– Снорри учит меня языку, на котором говорят местные. – Он посмотрел на Снорри, убедиться, что всё сказал правильно. – Это значит "добрый день".

– Местные нормально говорят на имперском языке. – Я сел возле Туттугу и стащил с его тарелки куриное крылышко. – Иногда приходится помахать перед ними монетой, прежде чем они это признают. Не трать своё время, парень. Жуткий язык. – Я замолчал, чтобы пожевать. Какими бы ни были недостатки Роны – а их имелось немало – я назвал бы лжецом любого, кто сказал бы, что местные не умеют готовить. Худший житель Роны может приготовить еду лучше всех северян вместе взятых. – М-м-м. Одно только это стоит путешествия на юг, а, Туттугу? – Туттугу кивнул с набитым ртом, его борода лоснилась от жира. – О чём там я? Ах да, о ронском языке. Не трать времени. Знаешь, как буквально переводится ронское слово, обозначающее оборону? "Время-перед-тем-как-убежать". Но, ничего не скажешь, лгать на этом языке нелегко.