Властитель Дерини, стр. 27

Он склонил голову и закрыл глаза, пытаясь отогнать тяжкие воспоминания; Кардиель изумленно покачал головой.

— Что дальше, сын мой? — мягко спросил он.

Когда Морган закончил свой рассказ, его голос обрел обычную твердость, и он опять решился посмотреть на Арилана. Лицо прелата было непроницаемым, но Морган по его взгляду понял, что тот глубоко поражен его рассказом. Епископ сложил руки на груди, и на пальце его вспыхнул епископский перстень. Он встал и повернулся лицом к Моргану.

— Аларик, а как вы проникли во дворец? Судя по вашей одежде, вы сняли ее с каких-то бедных монахов Таласа. Надеюсь, вы не причинили им вреда?

— Нет, ваше преосвященство. Вы найдете их спящими под воздействием чар Дерини в главном алтаре. Боюсь, что это был единственный путь проникнуть к вам, не причинив никому вреда. Я уверяю вас, они не испытывали и не испытывают ни малейших страданий.

— Хорошо, — сказал Арилан. Он задумчиво посмотрел на коленопреклоненного Моргана, потом, сложив руки за спиной, взглянул в окно.

— Я не могу дать вам отпущение грехов, Аларик, — сказал он.

Морган поднял голову, собираясь что-то сказать.

— Нет, постойте, — не дал ему заговорить Арилан. — Я имею в виду, что не могу отпустить вам грехи пока. В вашей истории есть детали, в которых я должен разобраться. Но сейчас не время говорить об этом. Если Кардиель и Дункан закончили, — он перекрестил воздух и открыл дверь, — мы скажем им, что можно приступать к дальнейшему.

Морган встал на ноги, с любопытством глядя на Арилана. Они вернулись в большую комнату. Дункан сидел у окна, опустив глаза, а у другого окна стоял Кардиель и барабанил пальцами по раме. Увидев их, он хотел что-то сказать, но Арилан покачал головой.

— Пойдемте, Томас. Надо потолковать. С ними может остаться охрана.

Арилан открыл дверь, и стражники вошли, держа ладони на рукоятях мечей. По знаку Арилана они стали по углам комнаты, со страхом глядя на пленников. Когда дверь за епископами закрылась, Морган пересек комнату и сел на скамейку у окна рядом с кузеном. Он чувствовал дыхание Дункана, когда, опершись на подоконник, закрыл глаза и сосредоточился.

«Надеюсь, мы поступили правильно, Дункан? — мысленно спросил Морган. — Каковы бы ни были наши намерения, но если Арилан и Кардиель не поверят нам, это значит, что мы своей рукой подписали себе смертный приговор. Как, ты думаешь, поступит Кардиель?»

«Не знаю, — ответил Дункан после долгой паузы. — Я действительно не знаю».

Глава X

«Я образую свет и творю тьму» [10]

— Ну и что ты думаешь о Моргане и Мак-Лайне? — спросил Арилан.

Двое восставших епископов снова уединились в домашней часовне Кардиеля за закрытой дверью, под охраной стражи. Арилан небрежно облокотился об ограду алтаря слева от центрального нефа, перебирая пальцами тяжелый серебряный крест, висящий на цепочке у него на шее. Кардиель беспокойно расхаживал перед ним из стороны в сторону, оживленно жестикулируя по ходу разговора.

— Я, конечно, не уверен, Денис, — смущенно начал он, — и хотя я понимаю, что надо быть осторожнее, все равно склоняюсь к тому, чтобы поверить им. Их рассказы вполне правдоподобны, более правдоподобны, чем те, которые я слышал ранее. С какой бы стороны ни подойти, они совпадают с тем, что нам сообщил Горони в тот день, когда все это произошло. Откровенно говоря, я не могу себе представить, как еще они могли действовать и при этом остаться в живых. Я бы скорее всего действовал так же.

— Что, и магией бы воспользовался?

— Да, если бы владел ею.

Арилан задумчиво покусывал цепочку.

— Это что-то новое, Томас. Ведь, пожалуй, не так важно, что они сделали, важно, как они это сделали, вот о чем речь: магия, магия, безрассудное пользование ею.

— А что, разве защита от нападения — безрассудство?

— Нет, в том случае, если нападающий первым употребил магию. Нас так учили, и мы так учим людей.

— Да, но может быть, мы ошибались, — рассердился Кардиель, — и не только в этом. Вы же знаете, не будь Морган с Дунканом Дерини, они получили бы прощение после того, как сами пришли к нам. Да их в этом случае вообще бы не отлучили.

— Но они Дерини, их отлучили и их не простят, — возразил Арилан, — и из первого вытекает второе и третье. Видите, как выходит. Однако разумно ли это — осуждать человека только за то, что он имел несчастье родиться Дерини? Ведь не сами же мы выбираем себе родителей!

Кардиель раздраженно покачал головой.

— Нет, конечно. Странно было бы, если бы вы стали утверждать, что вы лучше меня на том основании, что у вас глаза синие, а у меня — серые. Мы же их себе не выбираем! — Он разрубил воздух указательным пальцем. — Важно, что мы видим этими глазами и какие из этого делаем выводы. А то, что у вашей матери, скажем, один глаз голубой, а другой — серый, не имеет никакого значения.

— У моей матери оба глаза были серыми, — улыбнулся Арилан.

— Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю. Но сравнивать голубые глаза с серыми — это одно, а добро со злом — совсем другое. Все упирается в вопрос о том, является ли само по себе злом то, что кто-то имел несчастье родиться Дерини.

— То есть вы не думаете, что моя аналогия правомерна?

— Не совсем, Томас. Я уже говорил вам, что не уверен в том, что все Дерини — порождение зла. Но как вы убедите в этом простого человека, которого последние триста лет учили ненавидеть Дерини? В частности, как вы убедите его в том, что Аларик Морган и Дункан Мак-Лайн не злодеи, когда церковь утверждает противоположное? А сами-то вы до конца в этом уверены?

— Может быть, и нет, — пробормотал Кардиель, отводя взгляд, — но иногда приходится кое-что принимать на веру, независимо от всяких религиозных, философских и иных соображений.

— Принимать на веру… — пробормотал Арилан. — Хотел бы я, чтобы это было так просто…

— Но сейчас необходимо поверить, именно сейчас, и я хочу в это поверить. Очень хочу. Потому что если я ошибаюсь, если Дерини действительно такие, какими их считали столетиями, то для нас все потеряно. Если Дерини — проклятое племя, тогда Морган и Мак-Лайн предадут нас так же, как и наш король, а силы Венцита Торентского падут на нас как возмездие.

Арилан долго молчал, потупив взгляд и по привычке теребя наперстный крест. Потом, смиренно вздохнув, он подошел к Кардиелю и, положив руку ему на плечо, повлек его за собой в левую часть часовни, к известному ему одному участку мозаичного пола.

— Пойдемте. Я вам кое-что покажу.

Кардиель удивленно взглянул на собрата, а тем временем они остановились у бокового алтаря. Белая лампада отбрасывала серебристые отблески на головы обоих прелатов. Лицо Арилана было непроницаемо.

— Не понимаю, — пробормотал Кардиель, — я уже видел…

— То, что я собираюсь вам показать, вы не видели, — твердо сказал Арилан. — Посмотрите на потолок, туда, где балки перекрещиваются.

— Но там ничего… — начал было Кардиель, покосившись в темноту.

Арилан закрыл глаза; нужные слова тут же возникли у него в сознании, и он почувствовал под ногами знакомую дрожь. Крепко обхватив Кардиеля за пояс, он произнес последнее заклинание.

Кардиель ошеломленно вскрикнул, и часовня опустела.

Когда их накрыла тьма, Кардиель пошатнулся, как пьяный, и, стараясь сохранить равновесие, вытянул вперед руки, подобно слепому. Арилана, казалось, не было рядом, вдобавок он ничего не видел в темноте. Мысли его смешались в тщетных попытках дать какое-то разумное объяснение тому, что он только что испытал, а также сориентироваться в полной темноте и тишине. Он выпрямился, осторожно пытаясь ощупать одной рукой, что перед ним, и прикрывая глаза другой. Наконец, когда он уже набрался храбрости для того, чтобы заговорить, ужасное подозрение пришло ему в голову.

— Денис? — позвал он слабым голосом, не зная, ответят ли ему.