Картонная пуля, стр. 50

Я молча наблюдал, как Гриня достает из штанов медицинский пузырек с прозрачной жидкостью и упаковку с одноразовым шприцем.

— Сейчас будет немного больно. Как будто комарик укусит, — предупредил Зиновий. — Путешествие, так сказать, в объятиях Морфея.

— Это для меня? Может, не надо. Я уколов боюсь.

— На случай такой боязни существует еще рауш-наркоз. Слышал про такой?

Знаю я этот рауш-наркоз. Дубинкой по голове бац, и клиент готов. От этого самого рауша у меня на башке до сих пор сковородка раскаленным маслом брызгается.

Не особо примериваясь, Гриня вогнал иглу мне в бедро прямо через джинсы.

Я прислушался к ощущениям. Ничего не происходило. Может, присесть на всякий случай? Присесть-то некуда…

— Да, — вспомнил я. — Там у моего приятеля, откуда меня привезли, все в порядке?

— Не волнуйся, мы мирных граждан не трогаем. В конце концов, именно они — источник нашего благосостояния.

— Его жена кричала…

— Тебе ж русским языком объясняют: не тронули, разве только напугали немного… Мужику ейному, правда, наподдали чуть-чуть, но тоже живой… И вот еще что я хотел сказать… Краснопольского убили совсем по другой причине…

И все. На мое угасающее сознание обрушился мокрый пол.

Глава 23

Было или не было? Говорил Зиновий про Краснопольского, что его убили по другой причине? Или привиделось в медикаментозном сне? Какую я называл причину, когда в подземной тюрьме пересказывал щекастому Валентину Гавриловичу этапы моего внутреннего расследования, которое, впрочем, и расследованием можно назвать с натяжкой, поскольку я не столько расследовал, сколько спасался бегством. Так какая причина? Всегда она была одной и той же: убили из-за передела сфер влияния на комбинате, кому-то Краснопольский мешал получать законные сверхприбыли, хотя бы крупному инвестору Треухину, или бывшей областной шишке Коржову, или кому угодно — американским графитовым монополистам, двум братьям-евреям со всем их «Моссадом»… Слишком лакомый кусок — этот графитовый комбинат… А Зиновий сказал, по другой причине?..

Конечно, стареющая жена-домохозяйка наняла бригаду квалифицированных киллеров, узнав, что муж изменяет с молоденькой студенточкой… Чушь! А если не чушь? Мне ничего не известно про личную жизнь Краснопольского. Все равно чушь! Жены, домохозяйки не имеют контактов в преступном мире. Мужика они, конечно, закажут, не поморщившись, но в качестве исполнителя выберут знакомого пьяницу, слесаря дядю Гену, про которого всему двору известно, что он в молодости отмотал три года за драку по пьянке. А с чего я взял, что жена Краснопольского — домохозяйка? Короче, бред, ничего Зиновий не говорил.

Сковородка на голове начала остывать. Может, до тех пор, пока я лежу неподвижно? А я лежу? Или сижу? Или стою? А если вообще все привиделось, начиная с момента, когда меня достали по темечку прикладом в доме Самаковского? Тюрьма привиделась с фантастическими узниками, и наручники, и Зиновий. Зиновий, во всяком случае, привиделся наверняка: не могут у человека в реальной жизни вырасти такие уши. То есть, что я… не уши, а щеки! Уши-то обыкновенные…

Тогда уж и приклад померещился, и Самаковский с женой, и окровавленный труп Краснопольского без головы, и Настя, и весь город Новосибирск с его графитовыми комбинатами, и все мои предыдущие и последующие жизни.

Нет, приклад точно не виртуальный, это, я вам доложу, так весомо!..

Рядом со мной кто-то бормочет. Значит, я не один. Сосредоточься! Опять бред… «Чтобы наше подрастающее поколение не забывало про традиции, чтобы воспитывалось в духе…» Точно бред. Кошмар продолжается. Дух и традиции у нас замечательные — прикладом по башке, мешок на голову и — в частную тюрьму!

Однако же кого в здравом уме и трезвой памяти посетила странная идея вспомнить про традиции и дух? Может, я на пионерском сборе? Ерунда, никаких пионеров давно нет.

Я открыл глаза и не сразу узнал, вернее, не сразу поверил, что лежу на диване в… своей квартире. Будто лет сто прошло с тех пор, как я заходил сюда, вместе с башмаками и джинсами скидывая усталость прожитого дня, и шлепал на кухню заглянуть, не осталось ли чего съедобного в холодильнике… Вернее, не совсем лежу, а, скорее, все-таки сижу, голова запрокинута на спинку дивана.

Почему? Как я здесь очутился? Ах да — Гриня, шприц, а потом перевезли сюда. Не на улице же бросать спящее тело и не в вытрезвитель сдавать. А почему не к Самаковскому, туда же, откуда взяли? Не поймешь этих племянников.

В комнате зеленоватый мерцал полумрак. Похоже, что я все-таки один, а под ухом бормочет… вот тебе раз, губернатор… С экрана телевизора. Я аж чуть не вздрогнул, наткнувшись на его косой взгляд. Нет, он в камеру не смотрит, водит глазами по сторонам, иногда только натыкается… Вернее, не в камеру, а в объектив.

О, забота о человеке! Доставили, да еще и телевизор включили, чтобы не скучно было.

«…Когда есть такие люди, которые способны увлечь молодого человека, повести за собой… Когда я встречаю таких людей, я спокоен за подрастающее поколение. Ибо именно им придется заканчивать то, что мы начинали, и экономику поднимать, и выводить разрушенное смутным временем хозяйство на передовые рубежи».

…Пульт дистанционного управления оказался под рукой. От неосторожного движения голову пронзила острая боль. Переждав, пока улягутся крути от вброшенного в мозг камня, я, не глядя, на ощупь нажал кнопку.

Вообще-то я предполагал выключить телевизор. Вместо этого сменилась картинка. Картинка сменилась, но губернатор остался на ней как приклеенный. Только что в шапке стоял на улице, и вокруг него, жужжа, проносились кордовые модели самолетов, собранные умелыми руками подрастающего поколения, теперь же сопутствующий интерьер наводил на мысли об официальной пресс-конференции.

«…бля… У нас на контроле. Будьте спокойны. Области замерзнуть не дадим. Правда, есть много сложностей, но мы над ними работаем. Шахтеры требуют стопроцентную предоплату и «живыми» деньгами. Сейчас решаем этот вопрос, договариваемся. Еще…»

Передернувшись еще от одной порции боли, я переключил на следующий канал и не поверил своим глазам и ушам.

«…онному фонду в строгой форме поручено усилить контроль за поступлением средств. Сейчас мы работаем с крупнейшими должниками, так сказать, на местном уровне. И из центра должен на днях поступить крупный целевой трансферт. Мы еще разберемся, куда исчезли шесть с половиной миллионов рублей! Мы найдем этих… Сейчас задержка составляет около трех недель, но в течение месяца мы рассчитаемся с долгами и покончим с этим безобразием. Что бы ни случилось, старикам будем платить вовр…»

Опять губернатор перед микрофоном. Вечер, время телевизионных новостей…

’’…годаря нашей любимой продуктовой корпорации, которая в тяжелые времена нашла возможность кредитовать наших бедных крестьян, и благодаря чему каждый житель нашей области имеет возможность каждый день есть дешевый хлеб!..»

Я жму на кнопку! Проклятье! Адская боль! Еще одна кнопка! Еще один канал! У меня в руках не пульт, а пистолет. Вот он, кстати, рядом — опять же службы Зиновьева позаботились, чтобы я не остался безоружным. И я как будто жму на спусковой крючок, но с противоположной стороны в меня тоже летят пули, отравленные заботой, — чтобы я не замерз долгой суровой зимой, вовремя получил зарплату и чтобы у моих детей были бесплатные учебники.

Меня захлестывает чувство опасности. Мне нельзя находиться дома. И не только потому, что кемеровская братва все еще может держать дом под наблюдением…

…На смену поверженному губернатору встает бывший премьер Черномырдин, который теперь сил не жалеет, чтобы в Боснии воцарился мир. Его я тоже убиваю. Передо мной очередная мишень, Березовский. Он точно знает, как спасти страну, но пока что не скажет… С ним справиться труднее, он в бронежилете. Нет, это в пульте батарейки сели… Давно собирался поменять.

Я жму на спуск, но в ответ летит новый свинцовый заряд. Вернее, не свинцовый, а картонный. Убить человека таким вроде бы нельзя, но пули проникают в голову, где картон начинает разбухать. И разбухает до тех пор, пока окончательно не выдавит наружу то, что осталось от мозга.