Картонная пуля, стр. 28

— Кто он, этот Мурин? Что у вас к нему?

— Его жена заказала. Подозревает в неверности.

— Круто. Это ж сколько стоит? — я обвел глазами оборудование. — И все для того, чтобы залепить пощечину любимому мужу или закатить истерику?

— Недешево, — согласился связист. — Но она больше рассчитывает взять. Не ради пощечины. Она развестись хочет и так, чтобы имущество поровну поделить.

— И как успехи?

— Есть кое-что.

— Дай послушать. Что-нибудь из последнего.

Связист отмотал назад и включил воспроизведение:

— …А почему? А если хочется? — спросил похотливый мужской голос. — А у нас такие правила, что сюда нельзя, — отозвался слащавый женский. — А за дополнительные филки? — За дополнительные договоримся… Но на сухую все равно не получится… — А если сюда вставить? — Если встанет… Ой! А это что? — Нравится?..

— О чем это они? — переспросил я брезгливо. — Это он с проституткой, что ли? Кажется, насчет анального секса договариваются? Встанет, не встанет…

— Не похоже… Это он евроремонт в квартире делает. А тетка — прораб или бригадир, здоровая такая, типа железнодорожной цистерны. Вряд ли насчет секса… Это они про штукатурку говорят или про панели.

Я недоверчиво покрутил головой: как, однако, секс может временами смахивать на евроремонт!

Дальнейшие расспросы потеряли всякий смысл, как и мое пребывание в машине, тем более, что арап принялся тяжело вздыхать и ворочаться.

— Все, пока, — обрадовал я связиста. — Привет Скотникову… Как он поживает?

— Нормально… А от кого привет?

Глава 15

В восемь утра мой милицейский друг Владимир Антуанович Михальцов сиплым голосом по телефону из автомата перечислял основные происшествия прошедших суток:

— … В пойме Каменки четверо в масках возле гаража напали на гражданина Пунгина, тыща девятьсот шестьдесят второго года, треснули по башке, забрали древесины на двадцать одну тысячу и ключи от квартиры, пошли к нему домой, где в этот момент никого не было, забрали восемнадцать тысяч баксов и драгоценностей еще на сто пятьдесят две тысячи…

— Откуда такая точность? — удивился я. — Неужто они цену всего своего добра помнят?

— Просто люди умеют считать деньги. Поэтому они у них и есть. То есть были… Может, записывают в специальную тетрадку?.. Баба у этого Пунгина, в смысле жена — предпринимательница, а мужик ейный, то есть Пунгин, при ней шофером служит.

— А двадцать тысяч он с собой таскает, наверное, на бензин… Антуаныч, что у тебя с голосом? С похмелья?

— Ангина… Во, дают! На Кирова сбили неустановленную тетку. Водитель как будто не заметил, протащил ее за собой двести пятьдесят метров. После чего на нее наехал другой автомобиль и протащил еще пятьсот семьдесят метров, до «Глобуса». После чего тетенька сделалась более чем мертвой… Подснежник в Кировском районе… Смотри, как забавно! В Бугринской роще прямо на снегу — мужик бабу, значит, того, имел…

— Снежную?

— Не указано… Как романтично! Имел, имел, вдруг видит — рядом из снега башмак торчит. Раскопали — труп. Без головы и рук. По самые плечи отрубили, похоже «синяк». Да еще и со свеженьким пулевым ранением в правую голень… Так… Еще один труп. Октябрьский район. Китайцы готовились к конкурсу ледяных скульптур, из Оби выпиливали лед да и выпилили утопленницу с удавкой из проволоки. Примет нет. Двадцать пять — пятьдесят лет…

Прямо Снегурочка какая-то… Впрочем, факт выпиливания ледяной женщины я отметил неким задним умом, а передний в этот момент был занят пулевым отверстием в правую голень… Вот нога наступает на деревянную ступеньку, и в следующий миг автоматная пуля пробивает синие джинсы…

— Там про джинсы еще что-нибудь есть? — перебил я доклад.

— Про что?

— Про этого, с пулевым.

— Ничего, как на духу. А при чем здесь джинсы?..

Про джинсы через день-два я еще уточню в судмедэкспертизе, но уже и сейчас ясно, что снежные люди в Бугринской роще откопали моего киллера по имени Толян. А может быть, он же — Ширяев. С моим пулевым отверстием. Сколько в Новосибирске приключается пулевых ранений в правую голень в год? Ноль целых три десятых. А дыра свежая. Чьей она может быть, если не моей?

Голова и руки — понятно. Непонятно — сам умер… например, от сепсиса… или свои добили, как немецко-фашистские диверсанты в кино «А зори здесь тихие»? Без головы, без рук, бросили в снегу…

— Антуаныч, хочешь подсказку насчет подснежника без головы? — спросил я.

— Вообще-то он не по моему ведомству, но все равно давай.

— Возможно, это один мой знакомый по фамилии Ширяев. Анатолий… Записал?.. Антуаныч, а че ты мне про Ракова ничего не рассказываешь?

— Про какого Ракова?

— Будто бы вчера на пороге моего дома труп подняли…

— Да? Интересно! А я, честно говоря, вчерашние сводки еще не успел посмотреть. Я ж два дня болел, из дома не выходил…

При входе в контору «Геннадий Степанович» навстречу подался бдительный охранник, элегантный, как известный новосибирский шоумен Виктор Буланкин. Ему только бабочки не хватало, я имею в виду охранника, и можно прямиком дуть на заключительный вечер кинофестиваля в Кайнах. Раньше я его здесь не встречал.

По селектору «Буланкин» связался с Вороновым и, предложив пройти в комнату семь, проводил мою расслабленную походку бывшего боксера длинным проницательным взглядом.

Большой ложкой Котяныч жадно поглощал салаты из прозрачных ванночек. На столе, прямо на деловых бумагах перед ним лежало пять или шесть пустых посудин и столько же или даже больше неначатых.

— Хочешь? — гостеприимно, впрочем не без тени сомнения, переходящей в сожаление, предложил он, с трудом ворочая языком в набитом рту.

Зверский аппетит Котяныча внезапно пробудил во мне ответное чувство. К тому же я вспомнил, что с утра действительно не ел, а встал рано.

Оказалось, что салат во всех упаковках один и тот же — огурцы и горошек, перемешанные с миллиграммовыми дробинками крабовых палочек.

Мне досталась неудобная пластмассовая вилочка, которая за один раз больше одной горошины зацепить не могла, и я с завистью поглядывал на горы салата, которые Котяныч отправлял в рот ложкой. Огурцы с горошком — не бог весть какая еда, когда желудок пустой…

— Огурцы любишь? — поинтересовался я.

— Есть люблю, а так не очень… Шучу. Просто в магазине других салатов не было, а мясо я не ем, ты же знаешь… Проголодался… В пять утра шефа встречал, потом замотался…

Про мясо я слышал первый раз в жизни. Может, он и говорил раньше, но мне абсолютно поровну, кто что ест или не ест.

Котяныч успел убрать еще пять упаковок,» пока я при помощи несовершенной вилки справился с двумя.

— У вас сегодня свадьба? — спросил я.

— Почему?

— Охранник — такой пижон. Как свидетель на свадьбе.

— Скорее, как свидетель на похоронах. Похороны у нас. Слыхал?

— Не-а.

Воронов неторопливо составил прозрачные ванночки одна в другую, стряхнул с деловых бумаг крошки, после чего неохотно соблаговолил объяснить:

— Вчера вечером жена шефа погибла. Сбили машиной.

— В смысле, жена Треухина?! — не поверил я.

— Ну да, у меня пока другого шефа нет… На Кирова… Переходила дорогу в неположенном месте…

— Это ее, что ли, по дороге протащили чуть не километр?

— А ты откуда знаешь?

— Весь город только об этом и говорит.

— Да ну? Городу больше не о чем поговорить? Вон Ульяна Лопаткина завтра приезжает…

— Кто это?

— Нда… — Котяныч увел в сторону смущенный взгляд потомственного интеллигента, повстречавшего на дороге зачуханного пэтэушника. — Я думал, про нее все знают… Балерина. Лучшая в мире. Рост сто восемьдесят, а, как приподнимется на цыпочки, так и все два… Серьезно: откуда про жену информация?

Котяныч — человек умный, спору нет. Искусством интересуется. Но в нем самом росту содержится всего метр семьдесят. Конечно, он генетически обязан тянуться к барышням, в которых от ста восьмидесяти до двух… Поэтому и знает про балерин.