Будуар Анжелики, стр. 48
Так случилось и в тот раз, когда ей вздумалось приблизить к себе одного хлыща, почти совсем еще мальчишку, у которого в голове посвистывает ветер, но зато язык подобен псу, который сорвался с цепи. Что она в нем нашла — непонятно, а он… разве что — лошадку для утренних прогулок.
Надо заметить, что ни эта дама, ни ее супруг по взаимной договоренности не проводили ни одной ночи вне семейной спальни, а для развлечений использовали утренние или дневные часы.
При этом дама отдавалась своим любовникам исключительно в том положении, когда она располагалась сверху, чтобы, по ее словам, никто не имел оснований говорить, будто бы супруга маркиза N под кем-то лежала…
Но однажды случилось то, чего, казалось бы, никогда не могло произойти, и тем не менее…
Вернувшись вечером, по обыкновению, в свои апартаменты, маркиз N застал там юного фавна своей половины, который, лежа в его кровати, не выказал ни малейшего беспокойства при появлении законного мужа.
Жена, к удивлению маркиза, тоже держалась достаточно вызывающе, видимо, вдруг утратив ощущение реальности, — непонятно только, по какой причине.
Маркиз минуту постоял в раздумье, затем вышел и через несколько минут вернулся.
В спальне за это время ничего не изменилось.
Маркиз, ни слова ни говоря, разделся, подошел к кровати, схватил хлыща за волосы, поставил его на четвереньки и покрыл его так, как жеребцы на лугу покрывают кобыл.
Хлыщ, естественно, издавал вопли, мало напоминающие выражения удовлетворенной страсти.
А в довершение всего распахнулась дверь, и в спальню вошла целая толпа придворных, видимо, по предварительной договоренности с маркизом, который проговорил, продолжая накачивать хлыща:
— Extremis malis — extrema remedia [5].
Рассказ Луизы получил самое горячее одобрение.
9
Шевалье де Грие отложил в сторону кочергу, которой он ворошил дрова в камине, и начал свое повествование:
— По воле несчастливой судьбы, занесшей над одним достойным юношей кинжалы сыновей его мачехи, страстно желавшей устранить законного наследника, он вынужден был бежать из родительского дома.
Названые братья пустились в погоню.
Он вынужден был скрываться и запутывать следы подобно зверю-подранку, и это ему достаточно хорошо удавалось, однако в одном небольшом городке они едва не настигли его, но юноша, надев женское платье, каким-то чудом ускользнул от рук преследователей.
Поздним вечером он постучался в ворота имения графа Z. Его впустили и отвели к хозяину, элегантному господину средних лет с бородкой a la Lui и чувственными губами, выдававшими в нем либертена, что подтвердилось в самом скором времени.
Не дав юноше возможности изложить обстоятельства, побудившие его путешествовать в женском платье, граф начал отпускать комплименты, предназначенные, разумеется, миловидной девушке, каковой выглядел наш герой, и предложил воспользоваться его гостеприимством.
Юноше пришлось, исходя из возникшей ситуации, рассказать историю о том, что он, то есть она — младшая дочь барона G, возвращалась в отчий дом после семи лет пребывания в монастыре, где воспитывалась, и вдруг на лесной дороге карета подверглась нападению разбойников. Ей удалось бежать, но карета, лошади и сундучок с ее личными вещами достались нападающим…
Слушая, граф сочувственно цокал языком, а когда рассказ подошел к концу, приказал слуге пригласить в его кабинет графиню.
Когда она пришла, граф попросил повторить рассказ о нападении разбойников, но у бедного юноши язык прилип к гортани, когда он увидел молодую статную красавицу с алебастровой кожей и слегка надменным лицом, черты которого могли бы вдохновить самого требовательного портретиста.
Все же он нашел в себе силы повторить романтическую историю, которая ничуть не тронула графиню, в отличие от ее супруга.
Когда же он сообщил о своем решении предоставить юной баронессе возможность провести несколько дней под их гостеприимным кровом, чтобы прийти в себя после пережитых треволнений, графиня едва сдержала жест крайнего недовольства.
— Добро пожаловать, баронесса, — произнесла она с непередаваемо кислой миной на лице, которое и в этом случае не утратило своего очарования.
Ужин прошел в тягостном молчании, которое граф несколько раз попытался нарушить комплиментами в адрес мнимой баронессы, но его слова падали, будто капли воды на сухой песок, не оставляя следов.
Недовольство графини легко объяснилось уже через полчаса после ужина, когда юная гостья легла спать в отведенной ей комнате и туда вошел граф в полном неглиже.
Приложив палец к губам, он приблизился к кровати и прошептал:
— Дорогая, я пленен вашей красотой, я без ума от вашей атласной шейки, от ваших ручек, ваших глаз, напоминающих два голубых озера, в которых хочется утонуть… да, утонуть…
— Не надо, прошу вас, граф, — еле слышно проговорил юноша.
— Ну, не упрямьтесь же…
— Нет, нет, оставьте меня, умоляю…
— Неужели вы полагаете, будто я не знаю, какие нравы царят в монастырских пансионах? Знаю, еще как знаю! Ну, довольно строить из себя ангелочка…
И граф приступил к решительным действиям.
Юноше ничего другого не оставалось, как позвать на помощь.
Графиня ворвалась в комнату так стремительно, будто бы заранее готовилась к этому, зная нрав своего супруга.
Граф лишь пожал плечами и нехотя вышел за дверь.
Увидев юную гостью в столь истерзанном состоянии, графиня проговорила с печальной улыбкой:
— Увы, дорогая моя, вот они, прелести семейной жизни… Упаси вас Бог от такого… Пойдемте со мной. Там он не посмеет домогаться вас…
И она повела совершенно растерявшегося юношу в свою спальню.
Неожиданно оказавшись в одной постели с женщиной, чья красота намного превосходила идеалы самых дерзких грез, юноша не мог сдержать сильной дрожи во всем теле и прерывистого дыхания, которое, казалось, вот-вот готово навсегда покинуть это тело.
— Ах, милая моя, следует ли так переживать из-за столь тривиальной ситуации? Вы красивы и обаятельны, так что смиритесь с мыслью о постоянных посягательствах мужчин на ваше тело, честь и достоинство. Увы, таков удел той части женщин, которая способна вызывать определенные желания…
В ответ юноша лишь глубоко вздохнул.
— Мой супруг, — продолжала красавица, — вот уже четыре из четырех с половиной лет нашего брака посещает эту спальню крайне редко, предпочитая мне жен наших соседей, а также горничных, кухарок и даже паломниц, следующих на богомолье мимо нашего имения… Что ж, тут уже ничего не поделаешь…
Юноша снова вздохнул и сжался в комок, пытаясь унять дрожь в конечностях.
— Я чувствую, как вы дрожите. Бедняжка, перенести в один вечер сразу два нападения… Ну, успокойтесь же, успокойтесь, облегчите душу… Вы можете мне говорить все, как подруге.
— Увы, мадам…
— Но почему? Что вас смущает? Неужели вы вините себя в этой безобразной выходке моего супруга? Уверяю вас…
— О, мадам, не спрашивайте меня ни о чем, прошу вас… Я…
— Что? Говорите же!
— Я не смею, мадам.
— Почему?
— Вы рассердитесь.
— Обещаю вам спокойно и доброжелательно выслушать все, что вы скажете. Даю слово.
— Видите ли, мадам… Я…
— Говорите.
— Я… мужчина…
От неожиданности она в первое мгновение утратила дар речи, затем проговорила дрожащим голосом:
— Вы… бредите, дорогая моя…
И тут она нечаянно наткнулась рукой на неоспоримое подтверждение правдивости только что услышанных ею слов.
— Боже мой! — только и смогла она вымолвить.
Юноша со всем почтением поцеловал ее руку.
Графиня ласково, по-матерински, хотя она была старше юноши всего лишь, наверное, на каких-то четыре-пять лет, погладила его по голове.
Он целовал ее руку все выше и выше, вскоре беспрепятственно дойдя до мраморного плеча и шеи…
А затем… затем молодая графиня, казалось, вдруг отбросила прочь гнетущую тяжесть условностей, никогда не находивших отклика в ее душе, и подарила юноше весь пыл своей неутоленной жажды любви.