Последний хранитель (СИ), стр. 50

Глава 17

Глава 17

Я вернулся, когда самолет набрал высоту. Сделал это привычно и буднично, легким движением разума. Говорят, точно так же блуждает душа покойника первые девять дней. Не знаю, не пробовал. Было гулко и пусто. Все живые собрались в первом салоне. «Злые чечены» скалили зубы, как и положено волчьей стае.

На небольшом пятаке между рядами кресел и закрытой бронированной дверью, ведущей в кабину пилотов, царило веселье. Шанияз, привстав на колено, отбивал ладонями ритм, а Мовлат танцевал «Лезгинку», задрав к потолку черную бороду. Старый Аслан сторожил заложника. Хмурил дремучие брови, но в душе улыбался и тоже отбивал такт. Танцор то и дело терял равновесие — самолет сильно качало. Никита прикрыл тяжелые веки. Ему вкололи снотворное и добрую порцию депрессанта. Спецназовец пытался вздремнуть, но получалось плохо: от перепада давления заложило уши, правая рука затекла — он был пристегнут наручником за верхнюю багажную полку. Яхъя занял место возле иллюминатора, но за борт не смотрел, был хмур и сосредоточен, так как рылся в медицинской аптечке. Одноразовый шприц торчал между пальцев искусственной дулей. Рука, в предвкушении кайфа, сладострастно подрагивала. Он решил раскумариться по полной программе, поощрить себя за долгое воздержание и за первым «приходом», вдогонку поймать второй.

Все было готово, но Яхъя не спешил: придирчиво искал подходящую вену, оттягивал грядущее удовольствие. Наконец, он решился и, роняя слюну, склонился над правым локтем. Тупая игла с треском вспорола кожу. Долгожданное зелье хлынуло в организм. Страдалец откинулся в кресле, сверкая белками глаз. На смуглом лице проступил кирпичный румянец. Разовые шприцы покатились по полу к хвосту самолета. — Убейте его! — закричал Яхъя через пару минут. — Убейте его, убейте! Побойтесь огня, уготованного неверным, топливом для которого станут люди и камни! В руках у него затряслись старинные четки. Аслан понимающе ухмыльнулся. В тюрьмах и зонах он насмотрелся всякого и Яхъя, по его мнению, вел себя ожидаемо. Так что, если войти в его разум, никто ничего не должен заметить. — Ты мог бы убить детей? — по слогам произнес я. — Мог бы, — ответил Яхъя, не задумываясь, и завертел головой, рождающей чуждые звуки. — Кто это сказал, Шанияз? — Ты хотел не оставить им шанса приобщиться к истинной вере? — жлобским тоном продолжил я, потешаясь над его замешательством. — Не подобает безгрешной душе умирать иначе, как по воле Аллаха, по писанию и с установленным сроком. — Бисми-ллахи-р-рахмани-р-рахим! — Яхъя здесь же, в кресле, попытался встать на колени, но не смог удержать равновесия. Он тяжело завалился на бок, ударился головой о пластик иллюминатора и замолчал. Самолет, натужно гудя, продолжил набор высоты. Его бросало из стороны в сторону, но он тяжело выгребал, цеплялся за небо напряженными крыльями, старался пробить мутную пелену, перепрыгнуть грозовой фронт. Аслан психанул первым. Ворвавшись в кабину пилотов, с порога полез в бутылку. — Ты что, шайтан, картошку везешь? Ему никто не ответил. За главным штурвалом сидел Мимино. Командир корабля удостоился кресла второго пилота. Рядом с ним пристроился штурман — он что-то чертил на планшете и был вполне адекватен. Бортинженер с бортмехаником уткнулись в приборы контроля, смотрели тупо и безучастно. Радиостанция работала на прием. Марконя крутил настройку гетеродина. Передачу прогноза погоды начисто забивали помехи. Салман контролировал кабину пилотов. Он примостился на откидном стульчике у двери служебного тамбура и тоже нашел себе развлечение: подбрасывал вверх пистолет, ловил его указательным пальцем и прокручивал по нескольку раз. Когда самолет трясло, ковбойская шляпа сползла ему на брови.

Аслан сразу же успокоился и присел рядом, на точно такой же откидной стульчик. Сосед невольно посторонился, спрятал пистолет в кобуру и только потом пояснил, поправляя шляпу дулом ствола: — Обходим грозовой фронт. — Не обходим, а пробиваем, — поправил его Мимино и отвернулся. В широко расставленных черных глазах искрились крупицы счастья. А может быть, это были отблески молний, расцвечивающие серебром полукруг фюзеляжа. С уходом Аслана, в салоне немного расслабились. По кругу пошел «косячок», забили другой. Даже Яхъя согласился «пыхнуть»,

хоть больше предпочитал ширево. Торкнуло его не по детски: сначала он зарыдал, потом начал неистово хохотать. Яхъя задыхался, со всхлипом, глотал разряженный воздух, глядя в одну точку расширенными зрачками, но остановиться не мог. Мовлат и Шани, «добили» еще одну «пяточку» и тоже начали подхихикивать — заразились его смешинкой.

Это была истерика, психологическое похмелье после мощного нервного выплеска. Бурная радость всегда сменяется полной апатией, за ней обязательно следует взрыв, а в нем — неуемная жажда новой агрессии. Я понимал, что добром это дело не кончится, не тот контингент. В конце концов, они растерзают заложника, а потом — летунов, а потом — любого другого, кто подвернется под горячую руку. Никита это прочувствовал не хуже меня и спокойно прощался с жизнью, не веря в счастливый ее исход. Он мечтал лишь об одном: прихватить с собой хоть одного, хоть самого завалящего из врагов, туда, за грань бытия. — Не дрейфь, — мысленно поддержал его я, — чуть что выручу! Он вздрогнул, как от удара, затряс головой, но ничего не понял. Решил про себя, что это какой-то «глюк». Но надежда осталась. Робкая надежда на чудо. Мне оставалось эту надежду слегка подсветить делами. Единственное, что я мог в нынешнем моем состоянии — спрятать Никиту в прошлом. Это не так уж мало, только мне почему-то казалось, что последний хранитель Сокровенного Звездного Знания должен быть способен на большее. Сквозь дерево и железо я еще раз взглянул на свое тело, пистолет под подушкой, расслабленные ладони. Да, без посторонней помощи мне из гроба не выбраться. Никита в наручниках, экипаж под прицелом. Что делать? Человек в теле… избитое выражение, а звучит как-то двояко. А если войти в чей-нибудь разум, преодолеть сопротивление материала? И тут меня осенило: зачем тебе нужен чужой разум, своего, что ли, нет? Я в воздухе, впереди грозовой фронт — океан дармовой энергии. Можно попробовать ее сконцентрировать, оживить, подчинить своей воле… Я вышел сквозь пластик иллюминатора, завис в районе крыла, сосредоточился. Увидев зигзаг подходящей молнии, поймал ее временные рамки и вошел в резонанс с нужной точкой. Две частички Великого Космоса слились воедино. Внутри меня бушевала бездна. Окунувшись в нее, я стремительно наливался холодной мощью, пока не увидел со стороны, что я теперь собой представляю — потрескивающий, ослепительно-белый шар с бегущими по поверхности языками голубоватого пламени. Самолет, как ужаленный, дернулся влево. Приборы контроля заплясали канкан. Бортовое освещение село — наверное, переборщил, так и в штопор недолго свалиться. И я резко ушел к хвостовому отсеку, сметая с себя излишки энергии. Когда я вернулся в салон, там уже пахло бедой. — Что, падла, не выгорело у тебя?! — свирепо орал Яхъя, приступая к Никите с ножом. В побелевших зрачках застыло безумие. Майор отклонялся назад — влево, готовил к удару правую ногу. Весь смысл своей оставшейся жизни он связывал с этим броском и выжидал, выжидал… — Маму твою… тебя самого… всю твою домовую книгу! — свирепо орал спецназовец, хоть внутренне он был совершенно спокоен и лишь имитировал ярость. — Привык, педераст, жопу свою прикрывать бабскими юбками да детскими ползунками, еще и вые…! Выгорело у него! Совесть у тебя выгорела! А вместо сердца — кисет с анашой! Яхъя коротко взвизгнул и сделал короткий выпад ножом: — Ча-а-а!!! Никита тоже вложился в удар, но в этот момент самолет завис и упал в воздушную яму. Это скомкало обе атаки, пришедшиеся на мгновение невесомости. Широкое лезвие вспороло обивку кресла, ботинок с высокой шнуровкой с шелестом врезался в воздух. Силумин — очень хрупкий металл. Багажную полку вырвало с мясом, и она по сложной параболе опустилась на загривок чеченца. — Ш-ш-акал! – прошипел Яхья, пытаясь подняться на ноги. Мовлат с Шаниязом еще не успели опомниться и решить для себя, что делать: вставать на защиту заложника, которого почему-то опекает начальство, или помочь подельнику? Массивная железная дверь все рассудила за них. Распахнутая мощным пинком, всей своей массой она разметала собратьев по косяку в разные стороны. — А ну прекратить! – зарычал бородатый Салман, вылетая из тесного тамбура. Он тут же об кого-то споткнулся и тоже свалился на кучу малу, с размаху огрев чей-то бритый затылок пистолетом, зажатым в руке.