Ангел севера, стр. 74

За ужином они не обменялись ни словом. Тася и Люк сидели в столовой, отделанной желтым итальянским мрамором. Потолок шестнадцатого века был расписан мифологическими картинами, венецианскую мебель украшала тонкая резьба. Хотя все блюда, как всегда, были очень вкусны, Тася с трудом проглотила несколько кусочков. Из-за продолжающегося молчания нервы натянулись, как струны.

Обычно время ужина было у нее самым любимым. Люк развлекал ее историями о местах, где бывал, и о людях, которых встречал. Он уговаривал ее рассказать о жизни в России.

Иногда они обсуждали какой-нибудь вопрос, иногда несли чепуху и флиртовали. Однажды вечером Тася почти весь ужин просидела у него на коленях и учила его русскому, называя на родном языке блюда, которыми по ложечке, по кусочку кормила его.

– Яб-ло-ко, – старательно выговаривала она, поднося ломтик к его рту. – Гри-бы. У вас их называют «шампиньоны». А это ры-ба. – Она смеялась над его произношением и качала головой. – Вы, англичане, "р" говорите где-то в глубине рта, вот оно у вас и получается как рычание. Произноси его так, чтоб звук упирался в зубы, – «р-р-р».

– Ры-ба, – послушно повторял он, вызывая очередной взрыв ее смеха.

– Выпей вина, может, оно немножко расслабит твой язык. – Она поднесла стакан белого вина к его губам. – Это бе-ло-е ви-но. Выговаривай слова в передней части рта, у самых зубов. Чтобы хорошо говорить по-русски, представь, что ты выплевываешь свои зубы. И губы делай покруглее, вот так. – Она попыталась пальчиками придать им нужную форму в то время, когда он произносил слова, и оба покатывались со смеху, так что она чуть не свалилась с его коленей.

– Скажи мне, как по-русски «целоваться», – продолжал он, снова привлекая ее к себе.

– По-це-луй. – Она обвила его руками за шею и крепко прижалась к его губам.

Как хотелось Тасе повторить сейчас один из тех вечеров!

Уже несколько часов прошло с начатого ею спора. Она осознавала, что была несправедлива к нему. Даже не могла понять, что вызвало эту вспышку. Слова извинения трепетали на ее губах, но гордость не давала ей произнести их вслух.

Тем более что любящий ее муж куда-то исчез, а вместо него напротив сидел равнодушный незнакомец, холодно-безразличный и не проронивший ни слова за весь вечер.

Страдания Таси усиливались с каждой минутой. Она выпила три бокала красного вина, пытаясь хоть немного смягчить свою грусть, и наконец, извинившись, неровной походкой одна направилась в спальню. Отпустив горничную, она кое-как стащила с себя одежду, бросила ее на пол и нагая забралась в постель. От вина в голове стоял туман. Она провалилась в тяжелый сон и не пошевелилась, когда в середине ночи почувствовала, как прогнулся матрас под телом Люка.

Сны поглотили ее, затянули в черно-красное марево.

Она в церкви, вокруг горящие свечи, воздух наполнен сладковатым запахом курящегося ладана. Она не может дышать и, хватаясь за горло, опускается на пол.

Поднимает глаза к золотому сиянию иконостаса. «Боже, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне…» Жалостливые лики икон расплываются, она чувствует, как ее поднимают и кладут в узкий ящик. Хватаясь за его бортики, она старается выбраться из него, но над ней возникает золотое лицо Николая Ангеловского. Своими волчьими желтыми и пустыми глазами он наблюдает за ее попытками, и зубы его оскалены в злобной ухмылке.

«Ты никогда отсюда не выберешься», – с издевкой говорит он и захлопывает крышку гроба. Стук молотка грохочет в ушах. Он заколачивает гроб гвоздями. Тася рыдает, бьется…, и наконец заставляет голос подчиниться, закричать.

– Люк! Люк…

Он потряс ее за плечо, разбудил, склонился над мечущимся телом.

– Я здесь, – повторял он снова и снова, но она, вцепившись в него, задыхалась в рыданиях. – Тася, я здесь.

– Помоги мне…

– Все хорошо. Ты в безопасности.

Кошмар медленно покидал ее. Сотрясаясь отчаянной дрожью, Тася уткнулась ему в грудь залитым слезами лицом.

Никогда она не чувствовала себя такой глупой и напуганной.

– Николай, – с трудом выговорила она. – Он положил меня в гроб. Я…, я не могла выбраться.

Люк сел на постели и, взяв ее на руки, стал укачивать, как ребенка. В темноте она не могла ничего толком разглядеть, но его крепкие руки защищали ее, его низкий голос успокаивал:

– Это был просто сон. Николай далеко, а ты в безопасности, в моих объятиях.

– Он найдет меня. Он увезет меня в Россию.

Люк продолжал медленно укачивать ее.

– Милая моя, сладкая девочка, – шептал он. – Никто тебя не сможет отобрать у меня.

Тася старалась глубоко вздохнуть, чтобы остановить слезы.

– Я… Мне очень жаль, прости меня за сегодняшнее. Я не знаю, почему я тебе это наговорила…

– Ш-ш-ш… Все кончилось.

Внезапно она разразилась истерическим хохотом вперемежку с рыданиями.

– Я с ума сойду, если мне приснится еще раз такой кошмар. Но я не могу помешать этому сну возвращаться. Я боюсь засыпать.

Крепко прижав ее к себе, Люк уткнулся ей в волосы и шептал ласковые слова, бессмысленные фразы, стараясь ее успокоить. Его мощное плечо напряглось, как камень, под ее мокрой щекой. Вся содрогнувшись, Тася сокрушенно вздохнула, вобрав при этом в себя запах его кожи. Его рука лежала у нее на боку, большой палец касался изгиба груди.

– Не отпускай меня, – всхлипнула она, всем телом приникая к нему. Все ее существо, все тело жаждало его отчаянным голодом, пугавшим ее.

– Никогда! – Он поцеловал ее, и его язык ловко проник в ее рот и стал его обследовать. Одновременно рукой он накрыл ее бурно вздымающуюся грудь. Люк не дал ей ни говорить, ни думать, а, вытянув из кошмарного сна, заменил его сном, полным изысканных ласк и огненной страсти. Пальцы его скользнули по ее груди, легко тронули сосок, потянули, покрутили его, пока он не собрался в тугую пуговку. Накрыв ртом шелковистую грудь, он легкими движениями языка стал водить по ней, возбуждая, пробуждая… Голова Таси запрокинулась, жаркие волны прокатились по телу, и целебная теплота страсти охватила ее.

Он толкнул ее навзничь на постель. Тася, дрожа, повиновалась и стала ждать, чтобы его прикосновение, его тепло нахлынуло и обволокло ее. Стояла тишина. Глаза ее открылись, она напряглась, разыскивая его в темноте.