Крысиные гонки (СИ), стр. 453

— Как? Куда, зачем?! Ты сам говорил, что «не вариант». Одни мы не…

— Молчите, слушайте. Значит так. Сейчас собираетесь. Как в дорогу, как минимум на неделю, и по холоду. Седлаем Орлика. Там, со стороны, обратной деревне, хаммер стоит. Он никого не пропустит, конечно. Но они меняться будут… я думаю. Пересменка — минимум полчаса. За полчаса пешим далеко не уйти, а на коне — вполне! Пройдёте через целину, в лес не суётесь, возле реки свернёте — и в сторону Демидовки, там на дорогу. И — в Оршанск!

— Чё там делать, в Оршанске-то? — Зулька.

— В Оршанске… В Оршанске найдёте этого… Владимира этого твоего! — он кивнул на молча слушавшую Гузель. Опережая возражения, добавил:

— Знаешь ведь его Оршанский адрес, оставлял он? Вот. Ещё он про коттедж какого-то своего знакомого-родственника говорил… тоже есть координаты? Хорошо. Это ещё до Оршанска, завернёте туда сначала, может, там он. И… и обскажете ему обстановку. Так, мол, и так — без внешней поддержки община не продержится. Что-как, — пусть решает сам. Тут я ему не подсказчик. Если есть какая возможность — пусть поможет. Если нет возможности… пусть возможность изыщет! Ну а… а если совсем никакой возможности нету — оставайтесь там, в Оршанске; сюда — не возвращайтесь. Тут… без вариантов. Мы с мамой остаёмся…

Дальше было двадцать минут препирательств, доводов, уговоров. Вадим стоял как скала, и позиция его была нерушима: чем всем глупо и бездарно погибать в церкви, лучше рискнуть и попробовать двоим спастись. Попытаться найти помощь. Нет, это не бегство. Это… это, по сути, сложнее будет, чем тут остаться, и геройски… или не геройски погибнуть. Найти где-то помощь, договорится, привести помощь — это серьёзное, очень опасное и важное поручение, потому и… Нет, я сказал! И кончен разговор!

— Да! Тут ещё момент. Сейчас всё подготовим — и на позицию. И — ждёте. Может и не будет ночью пересменки; может, они в хаммере на всю ночь засели. А чо — у них там печка, могут по очереди спать. Я вообще сначала думал машину захватить — но это уж совсем из области фантастики. Там не подойдёшь… а вот между хаммером и деревней, да через кладбище к лесу, если ползком — это можно… что мы и постараемся реализовать! А вы — в засаде! И, когда начнётся в деревне шухер, — а он начнётся! — хаммер, конечно, рванёт к деревне! Вот тогда вы и — галопом! Это будет ваш шанс. Внятно?? Вот и идите, собирайтесь!..

После ещё недолгих препирательств, и даже попыток зареветь, сопротивление было сломлено, и дочки отправились собираться в дорогу. Причём Зульфия отчётливо хромала, и опиралась на самодельную, строганную из берёзки с рогулькой-ручкой, трость.

Посмотрев им вслед, наказав взять побольше овса для Орлика и тёплую попону, не забыть и складное ведро, Вадим вздохнул, и перевёл взгляд на молчавшую жену.

— Вот так… Как вариант, хатын.

— Кого они там найдут, в Оршанске-то? Даже если Владимира найдут — у него что там, армия?..

— Сам знаю. Отсылаю их просто, поняла? Просто отсылаю отсюда. Потому что тут ловить действительно нечего. А там… там хоть какой-то шанс.

— Поняла.

— Я, знаешь ли, ту ситуацию, ну, возле костра… — он коснулся толстыми пальцами шрамов на лице, — Такую ситуацию больше пережить не хочу…

Алла печально и согласно кивнула:

— Буду молиться за них. Бог не даст пропасть девочкам…

— Вот. Молись, да. И… мой инструментальный ящик — куда дели? Ничего не найдёшь в этой тесноте! Что? Ножовку по металлу надо. Угроблю одну двустволку — сделаю им обрез. Без оружия в дороге сейчас — сама понимаешь…

ОТЧАЯННАЯ ПОПЫТКА

Всё было готово. Вадим и Вовчик, экипированные по военному-зимнему, в просторных маскировочных белых балахонах, заранее пошитых из белых простыней (у Вовчика — с тоненькой синей полосочкой и полувыстиранными, почти незаметными голубенькими цветочками), с обмотанными белыми полосами ткани автоматами и разгрузками с полным боекомплектом (у Вадима — старая, армейская; у Вовчика — самолично сшитая ещё в Мувские диванно-выживальщицкие времена самоделка), заняли позицию на задах огорода бабки Насти, наблюдая за стоявшим в полукилометре хаммером. Рядом лежали приготовленные лыжи и небольшие, «рейдовые» рюкзаки, обёрнутые белой же тканью, по которым была расфасована вовчикова самодельная взрывчатка. Вовчик взял и свою пневматичку…

На груди каждого — полностью заряженная рация; маленькая, китайская, бытовая, у которой ещё при повороте верньера диапазона тоненький женский голосок произносил что-то по-китайски. К уху уходил шнур гарнитуры — Вовчик был парень действительно запасливый.

По поводу раций были дебаты — рации были только, увы, «парные»… Рассматривался вопрос, не оставить ли одну для связи с пригорком — хоть и слабенькие, но по прямой на открытой местности они связь на три-четыре километра обеспечивали вполне надёжно. Но потом от этой идеи отказались: вдруг да придётся «рассредоточиться»; и координация между собой действий на расстоянии будет важнее, нежели возможность сказать оставшимся на пригорке «последнее прости»: чем «пригорок» помочь-то, случись что, сможет?.. Если бы была возможность вызвать, скажем, огонь батареи 82-мм миномётов, чтобы отсечь огневым валом преследователей; а так — чего ради? В общем, наличие гарнитур сыграла в выборе решающую роль.

Ждали пересменки у дежуривших в хаммере, чтобы двинуться ползком к кладбищу — но те, как видно, и не собирались катиться к деревне. Напротив, там, против ожиданий, службу несли достаточно бдительно — через неравные промежутки времени включалась фара-искатель и обшаривала пространство между машиной и пригорком, задами огородов общины. Впрочем, и без фары добраться до машины по чисто-белому снежку было шансов исчезающее мало, даже и в белых маскхалатах. Но вот стороной, к кладбищу — вполне… Хотя… Вовчик подумал, что у тех, в машине, может быть и тепловизор — и ему стало нехорошо.

Рассматривавший машину в прибор ночного видения Вадим негромко матерился.

Сзади тихо, как мышь, лежала, почти не подавая признаков жизни, Аделька — для связи до того момента, как они «уйдут в рейд».

С Аделькой случился скандал. Узнав, что Вовчик с Вадимом собираются на опасное «дело», она безаппеляционно заявила, что идёт с ними… Каким-то героизмом тут не пахло, как и позёрством — все в общине знали, что последние месяцы девушка живёт только и исключительно желанием посчитаться с Хроновым, зверски убившим Илью. Пару раз доходило до того, что её оттаскивали от оружейки, и отпаивали спиртным — на свою жизнь ей было, судя по всему, вполне плевать; и лишь жажда мести давала возможность жить, дышать, кушать, ходить в наряды…

Постепенно это её истеричное желание «пришить Хронова здесь и сейчас» трансформировалось под влиянием времени и обстоятельств из «вспышки» в постоянное, упорное «горение» — Вовчик, будучи хоть и доморощенным, но всё же немного психологом, нашёл единственно возможный способ отсрочить самоубийственные поползновения Адельки к «пойти сейчас же в деревню, зарезать Хронова — а дальше будь что будет!»

Какие-то обращения к «смирению» и к терпению тут не работали; тут оступился и Отец Андрей, — и Вовчик нашёл единственное, пожалуй, эффективное средство: в разговоре с Аделькой он убедил её, что «найти Хронова и перехватить ему горло подаренным Ильёй виксом», как она самоубийственно порывалась — это и не месть совсем… Разве такого заслужил Хронов?? Нет, ты, Адель, придумай для него настоящую казнь, понимаешь, настоящую!! Чтобы он помучался и сто раз вспомнил Илью, понимаешь? Прежде чем подохнуть.

Эта идея захватила её, и на какое-то время отсрочила её попытки «добраться до Витьки». Теперь её можно было иногда застать смотрящей отрешённо в пространство, шевеля губами, с нервно подёргивающимся лицом — она явно придумывала меру и вид казни для Хронова. Судя по тому, что она как-то, под случай, выспрашивала у Вадима «действительно ли это больно, и насколько, если человек горит живым», придумать и осуществить для Витьки Хронова какую-то изощрённую казнь стало для неё идеей-фикс. В общем, на этом её и оставили в покое: сама не рвётся на практически самоубийство, людей не подставляет — ну и ладно. А что будет дальше с Хроновым, да и со всеми — будет видно.