Крысиные гонки (СИ), стр. 417
— Вот… Как в набат ударят. И — с огнём в глазах, с правдой на устах!.. Впрочем, обматерить их тоже не помешает — ну, там решите, на месте. Заодно и прогуляетесь. Разомнётесь.
Галка согласно и покорно вздыхает.
— Давай-ка я тебе ещё налью… Есть ещё бутылка?
— Есть! Есть! — радостно она бросается рыться в сумке. Не зря ещё бутылку взяла! А — и сходим к пригорку, обматерим бл. дей этих! Не будут же они стрелять в безоружных!..
Галина ушла.
Староста проводил её, вернулся в комнату, продекламировал:
— Глас народа — глас ли Божий?
Может просто крик толпы?
Я гляжу на эти рожи,
На оскаленные рты… — Хокинс!
— А?.. Что, сыгранём? Доставать? — просунулся из-за дивана подслушивавший по своему обыкновению подросток.
— Юнга… Надо разведать оборону неприятеля. Готов?
— Я? А чо я?.. Чо я-то?? — тут же струсил он.
— Юнга, ты струсил, что ли??
— Неет… Но чо я-то сразу?
БорисАндреич вгляделся в мордочку сожителя. Вот тоже — заяц. Кстати, реально на зайца и похож — чуть что готов стрекотнуть в сторону, и носом двигает — принюхивается будто… Рыкнуть на него, что ли? Ишь, ещё оговариваться надумал…
Но, подумав, выбрал он другой вариант:
— Хокинс, вот ты «Остров сокровищ» читал. Там юнга — помнишь? — прокрался в логово пиратов, убил одного, угнал корабль — помнишь?
— Конечно! — пацан подбодрился, подобострастно глядя на хозяина.
— Он ведь, Джим Хокинс, тёзка твой, тоже рисковал. Ночь, бурное море; неизвестно, как там с «Испаньолой» сложится… — Артист хорошо знал приключенческую классику.
— Аааа… То там, а то — тут… — продолжал трусить пацан.
— А что — тут?.. Почти то же самое. Ты ведь даже не дослушал меня, дитя порока, что я тебе хотел предложить! А сразу включаешь задний ход!
То свойственно природе человека;
И это — нераденье, глупость, трусость…
Вот ведь вы — дерьмовое, компьютерное поколение… — счёл нужным Артист добавить и жёсткости, — Вы «приключения» представляете только на экране! Чтоб в руках пачка чипсов, и жопа в тепле и безопасности! А ведь Вова Хорь твоего папу убил! И ты, помнишь, — клялся-божился, что лично Хоря за папу…
— Так то — Хоря… — стал юлить мальчишка, — А вы же говорите, что какую-то «оборону разведать». Как я её «разведаю»? Они же меня застрелят, небось? И у них собаки же там…
— Дурак ты, Хокинс. Ты даже не дослушал, а уже трусишь. Что бы я тебя посылал на безнадёжное дело, сам подумай! Где я ещё партнёра для Варкрафта возьму?? — счёл нужным польстить пацану Артист, — Да и неправильно я выразился — не «разведать», а просто передать кое-что. Кое-кому.
Хокинс приободрился.
— Да я ничо… Говорите. Я слушаю.
— Значит, вот что. Проберёшься не к церкви, а вкруговую, к домам за церковью, где общинники семьями живут… Там дом с зелёными ставнями, он один такой; прокрадёшься в огород, к сортиру; заляжешь там. Собаки там нет, не бойся, собаку из гранатомёта тот мудак убил, когда по колокольне промахнулся. Вот, будешь сидеть в засаде. Как в сортир придёт вот этот вот мужчина…
БорисАндреич достал с полки водительские права и показал Хокинсу фотографию.
— …окликнешь его. Скажешь, что «- Привет тебе от Бориса Андреевича и дочки твоей Вероники!»
— А это что — его дочка?
— Не твоё дело. Твоё дело передать что сказано. Вот, передашь привет, напомнишь про Веронику — и вот это вот передашь…
Староста достал опять же с полки расхлябанного старухиного комодика плотно перевязанный скотчем полиэтиленовый пакет величиной с большую пачку печенья, подал пацану:
— Спрячь подальше.
— А что это?
— Это, Хокинс, не деньги, и не сладкое, так что можешь не париться. Ну и не лезть туда, само собой. А то голову оторву…
— Да понял я, понял… — пацан с опаской принял пакет.
— Да не трусь — не бомба там. Вот ссыклявое поколение! Всё геройство только на словах.
Посмотрел, как мальчишка неумело и с опаской пристраивает пакет то в карман, то за пазуху, счёл нужным пояснить:
— Клофелин там. Не знаешь, что такое? И не надо. В бутылочках с надписью «Брынцалов-Настойка Боярышника» — потому, хоть и упаковано, особо не брякай. Не разбей, говорю. Передашь ему — и на словах: пусть найдёт случай вылить это в спиртное… Будут же они там Новый Год отмечать, не больные же они! Или там причащаться — без разницы. Главное чтоб в спиртное; в то, что большинство людей попробует. Да скажи ему, чтоб не трусил — небось тоже вообразит себе, что «страшный яд» — скажи, что это снотворное, всего-то. Вот. Ну и… также скажи ему, что если не сделает, — то, как обещал, головёнку своей дочки он получит на Рождество, да. Так и скажи: «- Злодейство не претит мне, Окрасить нож багряным мне не трудно».
И — это… принеси с той комнаты белый пододеяльник — сообразим тебе маскхалат. Да не трясись ты так — поручение пустяковое! «Трусы много раз умирают до наступления смерти, храбрые умирают только один раз». Да не придётся тебе умирать, что ты как задрот… На вот, хлебни для храбрости…
Он нацедил с графинчика в стопку уже разведённого и подкрашенного отваром шиповника спирта; смотрел, как пацан морщась и заливаясь непроизвольно катящимися слезами, вылакал алкогольное пойло, запил компотом.
Задумчиво пробормотал:
— Дерьмо это, конечно, всё — клофелин этот… Но — может сработать, доза улётная; паралич сердечной мышцы, сука эта говорит; кому и знать, как не ей… запасливая сука, во-время я её расколол, как знал… В общем-то и знал — от людей и стоит только самого плохого ждать, не ошибёшься. О, люди, злобные отродья крокодилов…
Как будто подслушав его бормотанье, быстро порозовевший и осмелевший Хокинс разболтался:
— А знаю я, чо это. Читал в Криминальной хронике, чо. «Клофелинщицы», и всё такое. Передам, ага. Пусть траванёт Хоря. Это ему за папу будет. И за маму. А вот… Я читал — есть такие яды!.. что одному бизнесмену телефонную трубку подменили на эту, на обработанную — он через неё поговорил немного, — и брык! — помер. А потом после него ещё секретарша тоже. Вот такой бы!..
— Соображаешь, юнга. Да, хорошо бы. Тем более и есть что… — Артист бросил взгляд на полку, где лежала, дожидаясь своего часа, Вовчикова арафатка-шемаг, честно, по договорённости, за серёжки с александритом умыкнутая Леонидой Ивановной и переданная на базарчике.
— Но… «За неименеем гербовой пишем на простой, за неименеем графини имеем горничную». Что есть. Так что не забудь ему про дочку его напомнить.
— А если… а если поймают меня?.. — несмотря на «дозу для храбрости» и общую отвязность, присущую юному поколению, Хокинс был, видимо, патологическим трусом.
— Старайся, чтоб не поймали!
— Ну а если? Что тогда?
— А ты зарежь того, кто тебя «поймает» — спокойно-равнодушно посоветовал БорисАндреич, — Как в КонтрСтрайк — чик, и нету! Нож же есть у тебя?
Нож у Хокинса был — из отцовских, хороший, «финка НКВД», как раз под размер — Рома, вооружаясь перед бегством в деревню, обзавёлся где-то в Мувске в ормаге или с рук не только «Осой», пропавшей вместе с ним, но и набором злодейского вида ножей, коллекцию которых Альбертик, роясь в вещах покойных предков, и нашёл.
Нож-то был — навыка не было. Как-то сомнительно было, что вот так вот, как в КонтрСтрайк или в «Мафия» — чик! и нету. Хотя — чо сложного. Ага.
— А вы мне пистолет ваш дайте, а? — решил понаглеть Хокинс.
— Может ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?
— Зачем? — не понял сбитый с толку пацан.
— Эх, серость ты, серость… Дубина. Попадёшься — скажешь, что украсть продуктов хотел. Или сменять — вот на эту вот настойку боярышника, она на спирту как бы. Брякнешь что не по делу — или они тебя пристрелят, или я зарежу, помни. Иди уже. Вернёшься — доложишь. Пшёл.
РАЗГОВОРЫ, РАЗГОВОРЫ