Крысиные гонки (СИ), стр. 404

Чёрт. Зачем сказал что взял. Надо было сказать, что потерял. Ну и — что кто-то нашёл, и «всё украл»! Хотя сам понимал, что со старостой такая детская отмазка не пройдёт…

Похрустывая снежком, посматривая по сторонам, дошли до «площади», как теперь называли площадку рядом с бывшим правлением, бывшей конторой, бывшей общагой коммунарок — теперь казармой «дружины». Над трубой лениво вился дымок. Дежуривший у входа боец, заметив их, юркнул внутрь — явно с шухерным «Атас, братва, Харон со старостой!..»

У большого трёхдверного туалета на краю «площади» открылась дверь, появился ещё один… боец, бля. Лениво зевающий, и по пути к дверям казармы застёгивающий ремень на штанах. Увидел их, тоже поспешил укрыться в здании.

Но в казарму заходить не стали, направились к амбару и погребу.

Возле дверей Витька долго раскидывал ногами снег, тянул время — двери давно не открывали.

— А что, Вить, у тебя общественное добро никто не охраняет?.. — наблюдая за его манипуляциями, спросил БорисАндреич.

— Охраняют! — заверил Витька, — Щас у них эта, пересменка. То есть… смена охраны.

Охрану он давно снял — нечего было охранять.

— Ага… Ну давай, открывай, что ты возишься?

Наконец замок щёлкнул, открываясь. Витька вытащил его из петель, потянул дверь. Зашли в тамбур, зажгли фонарики. Во входную дверь за их спинами просунулась мордочка Хокинса. В голове у Витьки был форменный сумбур — чо делать?.. Открыли ещё одну дверь. Пахнуло запахом гнилой картошки, кислой капусты, ещё какой-то дряни.

Фонарики осветили обширное помещение: решётчатые дощатые загородки под корнеплоды, смятые вонючие сетки-мешки в углу, множество осклизлых капустных листьев. Кучка вялой свеклы в углу.

И всё.

Прошедший вперёд староста оглянулся:

— А где всё, Витя? Где, чтоб ты сдох, урожай??

Витька, пятясь спиной к выходу, лапая болтающуюся на перевязи кобуру, выпалил:

— Укр-али!! Ах, суки!!! Обокрали, бля! Я щас всю дежурную смену!..

— Я сейчас тебя самого, подонка! — Борис Андреевич рванул пуговицы на куртке, собираясь достать пистолет.

— Украли!! — заорал Витька, кидаясь на улицу; сбив по пути с ног Хокинса, и помчался по протоптанной дорожке. Прочь, прочь; хорошо что картошки взял; в лес, надо будет отсидеться!..

СОВЕЩАНИЕ. КРОВАВЫЕ ПЛАНЫ АРТИСТА

— Какими разными путями
Идут желанья наши и судьба!..

— таким предисловием открыл «совещание актива» староста.

Сидели за столом втроём: он, Борис Андреич, формально глава территориального образования «Озерье», и неформально — его повелитель и почти что владелец; и его «верные сподвижники»:

Бывший юрист Вениамин Львович Попрыгайло, аккуратно побритый, в нарядном свитере, из-под которого на боку топорщилась кобура пистолета; с демонстративно непринуждённым видом курил тонкую женскую сигаретку, явно демонстрируя, что «вы тут кувыркайтесь — а я сам по себе; сюда так, зашёл послушать ваши глупости». Сигаретка явно была не потребностью курить, а знаком статуса — с куревом в деревне было плохо. Мало кто догадался летом посадить самосад, и теперь самокрутки были ещё той валютой — а тут целая сигаретка, да ещё с золотым ободочком!..

Бывший же журналист (и «политтехнолог», как он любил себя называть) Сергей Петрович Мундель-Усадчий, плохо, кусками бритый; неухоженный и нервный, принюхивался и нервно поёрзывал на табурете — он тоже хотел курить, но попросить сигарету стеснялся, опасаясь нарваться на отказ, что больно ударило бы его по самолюбию. Потому он демонстрировал, что «давно бросил — и не тянет!». Одет он был существенно хуже: в байковой застиранной рубахе; из стёганой ватной безрукавки местами в разошедшихся швах торчало её содержимое — он был не такой запасливый, как экс-юрист, к тому же неженатый; и не такой влиятельный, как Борис Андреевич: ему приходилось довольствоваться всяким лежалым хламом из запасников бабки — бывшей хозяйки. На коленях его лежал его неизменный рыжий потрёпанный портфель, с которым он почти не расставался, и который не расстёгивал на людях; о содержимом которого в деревне ходили зловещие слухи… Только Борис Андреевич знал, что в рыжем портфеле «политтехнолога» кроме пары блокнотов с трудно читаемыми записями и потрёпанной «Лолиты» Набокова лежит двуствольный обрез, привезённый Мунделем ещё с Мувска. Обрез хорошего, красивого в прошлом, итальянского ружья. Зачем он таскает его повсюду, не мог сказать, пожалуй, и он сам. В силу профессии разбиравшийся в людях Артист считал, что это у него от жуткой неуверенности в себе — ему хотелось постоянно иметь под рукой что-то тяжёлое, железное, «смертельное»; могущее стать «главным доводом» — вот только Артист сильно сомневался, что такой трус и брехло как Мундель, вообще способен в кого-то выстрелить. Даже в себя.

Председательствовал Артист, Борис Андреевич. Весь «синклит», как назвал Совет староста, освещался хорошим газовым фонарём, включённым на «вполнакала», стоящим на столе, на клеёнке в весёленький оранжево-зелёный рисунок с зайчиками и морковками, и бросающим ровный мертвенно-бледный свет на лица.

Поодаль, не за столом, а на стуле возле двери, весь в зимнем армейском камуфляже сидел с видом «чего изволите» Мишка Лещинский, правая рука Витьки Хронова в дружине, и сейчас вынужденно его заместитель. Ему Борис Андреич конфиденциально сообщил, что отправил Харона для выполнения некоего спец-поручения; назначив его, Мишку, пока ВРИО, то есть «временно исполняющим обязанности» командира дружины.

Напряжённо вытянувшись, он с собачьей преданностью ловил каждое доносившееся из-за стола слово, попутно соображая, что если Харон с того «спец-поручения» не вернётся… а он вполне может ведь и не вернуться! — Мишка был совсем не дурак и знал за Хароном кучу косяков! — то «ВРИО» вполне может обернуться и постоянным назначением со всеми причитающимися должности плюшками. Главное — себя зарекомендовать! И потому он внимал каждому слову, всем видом показывая, что прикажите — хоть сейчас готов… да что угодно, хоть завалить кого!

Собственно, про «надо кое-кого завалить, чтобы выжить» речь за столом и шла. А чтобы Лещинский кое-чего ненужного для его ушей не услышал, его и посадили поодаль.

Разговор предстоял серьёзный, программный.

Староста с места, не вставая, кратко обрисовал ситуацию: запасов пищи, в смысле — общих запасов, из общественного амбара и общественного же погреба, откуда отпускался паёк по деревне, больше нет. От слова «совсем».

Почему, отчего?.. Староста покосился на напряжённо слушающего Лещинского, и не стал эту тему дальше развивать. Нет и всё. Пусто. Короче — «быть или не быть? — that is the question».

Что делать? Каковы ваши мнения, господа?

— «Что делать?..» Вечный вопрос интеллигенции… — рассматривая струйку дыма от сигареты, поведал экс-юрист, — Второй, столь же животрепещущий, «кто виноват», рассматривать не будем?

— Нет. Не будем. — староста вперился в лицо юриста, но Попрыгайло демонстрировал безмятежность:

— А, ну да, ну да… Было — потом куда-то сплыло; теперь — «что делать!..» Как обычно.

Торопливо, мешая слова и проглатывая окончания, вмешался Мундель:

— Несомненно, это проделали мерзкие подлые клерикальные крысы, фашистское стадо, ботоксные бляди, подмахивающие недофюреру, убийце и растлителю малолетних Хорю, сблокировавшемуся с подлым вероотступником, продажным жуликом и вором псевдо-священником, скакавшим на костях жителей Озерья, погибших по вине…

Староста, несколько секунд с интересом слушавший своего «пропагандиста и политтехнолога», хлопнул ладонью по столу, обрывая:

— Стоп! Не на митинге. Понятно, что «подлое фашистское стадо с пригорка» и всё такое — но это ты потом, населению расскажешь. Нам надо решать что делать…

— …кровавые выродки, укравшие еду у детей, не заслуживают снисхождения! — ещё успел пробулькать, торопясь, тот.