Крысиные гонки (СИ), стр. 314

— … бардак и разложение! Эта практика публичных казней — вы что, с ума сошли, Борис Андреевич?!! В чём бы не заключалась вина человека — он должен быть прежде всего подвергнут суду! Кто вам дал право на внесудебные расправы??

— Я… Антон, я объясню!..

— В чём бы он ни был виноват, в чём бы!.. Пусть так как ты говоришь — способствовал диверсионному акту, стрелял в мирных жителей. В результате чего погибла эта… жена этого коммерса, как его?.. не нашли его, нет, не объявился??.. Вот! Люди пропадают, бесследно!

— Антон, за Романа этого ты мне прошлый раз предъявлял, чё ты? Ну пропал и пропал. Чё мусолить-то? А, как ты говоришь, «публичная казнь» способствовала сплочению, эта, коллектива; и резкому повышению дисциплинированности местных, эта, жителей… Весь урожай собран централизованно, сгружен в аНбар, находится под охраной, никто и не пикнул! А до того — что ты, та-а-акие разговоры! — «Чё это мы должны?..» и всё такое. Сразу, эта, осознали!

— Ты, Андреич, что, всерьёз считаешь, что показательными расправами можно скрепить дисциплину?? Может, мы перед каждой сельхоз-операцией будем по одному-два человека казнить — в назидание??

Скрипнул стул, голос Гришки:

— С ними, уродами, только так. По-другому не понимают…

Борис Андреевич:

— «Ни страх души моей, ни дух пророка, Витающий над судьбами земли, Не угадают срок…» Антон, по-другому никак. Быдло. «О польза вреда! Теперь я нахожу верным, что лучшее посредством зла делается ещё лучше…» Классика!

Борис Андреевич:

— Пре-кра-тить! Не «быдло», а люди, НАШИ люди! Ты тут ещё классиков в защиту своего самодурства приводить будешь!.. Как, кстати, его казнили — в округе ходят самые дикие слухи. Я не склонен всему верить, естественно; были уже прецеденты — перевирают безбожно…

— Расстреляли! — безмятежный голос Бориса Андреевича.

— Повторяю — по-ка-ко-му праву вы вершите самосуд?? Вы, Борис Андреевич, низшее, самое низовое звено в правовой структуре эээ… регионов! Кто дал вам право??

— Чё вы, Антон Пантелеич, — вдруг заступился за старосту Гришка, — Был же, эта, цЫркуляр из Оршанска. Нащёт «внесудебных решений» и этих, «прерогатив центра». Ты же сам… а?

— То было о полномочиях районных администраций, то есть о моих полномочиях! Никто не давал право в каждой отдельной деревне творить суд и расправу над кем заблагорассудится — без моего ведома! Эдак мы скоро дойдём до того, что в каждой хате будет свой «командир»; и каждый будет вправе вешать каждого, к нему на двор зашедшего или чем-то неугодившего! Мы — люди, и этим отличаемся от звериной стаи, что должны исходить из каких-то правил, законов, а не рвать глотку друг другу по личному хотению!

— А, так ты, Антон, насчёт что «не посоветовались»? Так связи же не было, а дисциплину поправить надо было быстро. Сейчас Мундель придёт, он тебе на эту тему подробно… и юрист наш также, с базой и историческими аналогиями… где они, чёрт бы их побрал?? Гриша, за ними послали?

— Послали, послали. Не чешутся они что-то у тебя, Андреич. Дисциплинка-то… хы. Несмотря на.

— Не «Антон», а Антон Пантелеевич; хватит уже этого панибратства; вижу я, к чему оно приводит! — продолжал греметь Громосеев, — Насчёт этих — церковников. Общинников, то есть. Почему коммуна перебралась в церковь?? Кто разрешил??

— Так они сами, Антон… Пантелеевич! Я тебе… вам ещё в прошлый приезд докладывал, что всё зло тут — от этих, от двух Владимиров! И от этого, с порезанной мордой, приезжего мента с тремя бабами. Они тут всё и мутят! Мувский-то Володя сбежал, а этот — тут, он и сманил баб в церковь. Он и теракт организовал — с целью, эта, уничтожить дружину…

— Как это произошло?

— Заминировал, это, … строение одно. И… и сообщил, что там укрываются, значит, преступники! Ну, как полагается, дружина выдвинулась к… к строению, и он, значит, дистанционно всё взорвал! От взрыва погибла жена Романа, Инна. Двое детей, значит, остались сиротами!

— Как это — дружина выдвинулась к строению, он взорвал, — а погибла женщина? — недоверчиво спросил Громосеев, — Как это так может быть? Что-то ты тут, Андреич…

— Я сам-то расследование не проводил… — отпёрся тут же понявший свою ошибку староста, — Но вот Витька, то есть Виктор Хронов, командир дружины, сейчас придёт и всё подробно… кроме того, он и настоял на наказании виновника… пособника, то есть.

— Хронов — который травмировал парня? Он до сих пор командир дружины?? Быстро его сюда!!

У подслушивавшего Витьки всё внутри поджалось, и он проклял тот миг, когда решил, с бодунища ещё, «явиться по вызову», — нужно было, как в прошлый раз, опять убечь в лес и там пересидеть. Сейчас ведь староста все грехи на него спишет — а Громосеев, судя по всему, скор на расправу. Эти-то, Мундель с Попрыгайлом, не будь дураки, затихарились, а он, идиот, попёрся!.. Витька метнулся к выходу, скрипнул входной дверью, намереваясь тикать до хаты, а там — в лес, — но был жёстко обломан: тот же парень, что пропустил его внутрь, сейчас преградил ему дорогу своим обычным видимо:

— Куда прёшь?..

— Домой…

— Отпускали?

— Ээээ… ну да! Документы надо подтащить. Кое-какие.

Парень скептически оглядел суетившегося Витьку и вынес вердикт:

— Повороти оглобли. Сказано — всех пускать. Никого не выпускать.

— Так мне…

— Григорий прикажет — пущу. Пшёл!..

Витька, сгорбившись, не ожидая для себя теперь ничего доброго, вернулся в комнату, и только что надумал спрятаться в небольшой конурке, которая раньше была как бы конторка старосты, а потом, в бытность Витьки охранников коммуны, его местом ночлега.

Он едва успел прокрасться к комнатке, открыть и спрятаться в ней, как дверь в комнату, где происходил собственно «совещание» открылась, и из неё появились староста и Гришка, напутственные громосеевским:

— …всём будем тщательно разбираться! Немедленно ко мне Петра Ивановича; и этого, Вадима Рашидовича, немедля! И этого — Вовчика! Григорий, пошли за ними машину! Надо выслушать и другую сторону, явно у вас тут нечисто!

Борис Андреевич уже прикрывал дверь, когда раздалось ещё указание:

— И общий сход назначьте — пусть пройдут по дворам, оповестят! Послушаем народ…

СМЕРТЬ ГРОМОСЕЕВА

Григорий, весь очень «тактический», то есть в отличном зимнем натовском камуфляже, в чёрной полицейской импортной же разгрузке, в щегольском защитного цвета берете с блестящей какой-то эмблемой, направился было к выходу на улицу, очевидно что выполнять распоряжение Громосеева, но тут Борис Андреевич придержал его за рукав:

— Постой, постой, Гриша, не спеши… помнишь, о чём с тобой в прошлый раз-то говорили?

— Ну, помню… — притормозил тот, — И чо?

— Ну, как бы… «-Благословен влюбленный, но не ты — Ленивый ученик тебе сродни. Благословенны вздохи и мечты, И взгляды любящих, и месяцы, и дни…»

— Чего-чего?..

— Не спеши, говорю.

— Чего «не спеши»?.. — Григорий, судя по голосу, ухмыльнулся, — Попадалово нарисовалось, а, Андреич?.. Накосячил?

— О, как ты прав, судьбу мою браня… Не спеши, говорю.

— И чо?

— И то. Чо ты как собачка — Громосеев велел — ты и поскакал?.. Может, ты ещё сам побежишь к этому, к Иванычу, и народ созывать?

— Но. Ты это, не наезжай! — голос Гришки посуровел, — У тя залёт, — я-то тут при чём?? Я Громосееву не шестёрка, просто… просто одно дело делаем!

— Одно дело, одно дело… Одно да не одно! Пойдём-ка на два слова…

Дверь скрипнула, открываясь; Витька едва успел отпрыгнуть, как в коморку вошли староста и Гришка. Григорий в своём зимнем шикарном обмундировании, с висящим за спиной автоматом сразу заполнил собой почти всю каморку. Витька был сразу обнаружен, но, против ожиданий, не был не то что наказан или сразу же предъявлен уполномоченному, а, казалось, был просто принят к сведению, как деталь интерьера: Гришка просто мазнул по нему взглядом, а Борис Андреевич лишь заметил: