Крысиные гонки (СИ), стр. 259

Но это было, она чувствовала, лишь на секунду; тут же придя в себя, даже не чувствуя как гудит голова от удара, она вновь стала сильно, упруго извиваться под тяжёлым телом араба, стараясь освободиться — и это вдруг удалось; и рука его, по-прежнему у неё на горле, уже не сжимала её сильно, не душила; и удалось столкнуть руку с горла, и, вцепившись ему в плечи, сдвинуться из-под него; но всё равно он был сильно тяжёлый, но вдруг почему-то стал тяжёло-мягким, и она, всхлипывая от ненависти и омерзения, стала вылазить из-под него, и он, лежа на ней тяжёлой тушей, не сопротивлялся этому… А потом кто-то вообще стал помогать ей, сталкивая с неё тяжёлую тушу, и она выскользнула из-под него и грохнулась на пол. И тут же под руку попался упавший ножик.

Схватила его, порезавшись. Сразу же вскочила, сжимая в кулаке, готовая бить-бить-бить.

Возле кровати, с другой её стороны, стоял Женька.

Араб большим голым манекеном лежал на кровати, на скомканных простынях, ничком, раскинув руки и ноги. В голове у него, в районе затылка, торчал какой-то стержень. И араб не двигался.

— Ой-ой-ой… — заорал было мужской голос из-за стены, едва не перекрикивая звуки телевизора; и тут же оборвался. Рамона затравленно озиралась, всё сжимая ножик, готовая втыкать, кромсать…

Из-за стены выглянул незнакомый большой мужчина в очках. В руках он держал автомат…

— Ну как?.. А. Молодец.

— Ага.

— Этот тоже готов.

Женька взялся за торчащий из головы лежащего стержень и попытался его выдернуть, раскачивая. Не удалось, только голова лежащего помоталась из стороны в сторону как большой жуткий чупа-чупс на палочке. Из раззявленного рта на подушку стекала слюна, один глаз, вытаращенный, казалось по-прежнему следил за Рамоной.

— Вот ведь, не вытаскивается…

— Брось, что ты ерундой занимаешься! — сказал мужчина в очках. В тонких таких интеллигентных очках с золотистой оправой. Здоровенный такой дядька. Рамона тут же вспомнила, что это тот, что на вопрос о профессии там, в зале ресторана, сказал что он «столяр». Столяр-краснодеревщик, ага. Она глупо хихикнула. Из-за спины дядьки в очках выглянула Наташка, прикрываясь скомканной футболкой.

Тут только она сообразила, что стоит совсем голая, глупо сжимая в кулаке малюсенький ножик. Метнулась в сторону, тут где-то шорты… а, не, они там, под этим… штаны, что ли, всё в шкафу ведь… а, впрочем, плевать-плевать… уй, как голова-то болит! Ого, на лбу шишка какая…

— Нет, я вытащить хочу. Удобная штука.

Женька стал вновь раскачивать железяку, голова араба моталась, и Рамона железку узнала — та самая корявая, ржавая, заострённая на конце арматурина, которой они начинали вскрывать технички с водой. Почти что короткий ломик.

— Не-е-ет, я вытащу! — Женька продолжал её ворочать, но ворочалась только голова мёртвого араба. Тогда Женька упёрся ему в голову ногой в сандалии.

— Это потому что арматурина, она ж рифлёная, — сообщил зачем-то откуда-то тоже взявшийся Валек. На голую Рамону он деликатно старался не смотреть.

— Не сходи с ума, — посоветовал мужчина в очках, — Заняться больше не чем? А вы, девушки, одевайтесь, пожалуйста. Мы сейчас уходим.

— Куда? — глупо спросила Наташка.

— Куда-нибудь. Там определимся. У нас теперь два автомата, боезапас. Ты, парень… как тебя? Валек? Вот помоги им, видишь, они в шоке. Знаешь где их вещи?

— А Аганазар где, Маринка, Лиза? — сообразила спросить наконец Рамона. Ах ты чёрт, я же голая, и на лице эта слизь, тьфу, это ж не то слюна, не то сопли этого араба-то. Дохлого. Её чуть не вырвало. Бегом мимо Валека она прошмыгнула в ванную.

— Назар в коридоре, сторожит этого, и девчонки с ним, — сообщил ей в спину Валек, — Мы тут за вами зашли. Борис Фёдорович вот… и жена его. Она в коридоре. Давайте, в натуре, собирайтесь быстрее, девчонки, эти ж пятеро не все тут… и не два автомата у них тут оставалось. Гамаля, кстати, мы не видели…

— А хотелось бы, да. — Женька наконец вытащил из пробитой головы покойника железяку, вытер её о простыню. — Но, видимо, не судьба. Борис Фёдорович правильно говорит. Драпать надо. На машине.

— Там по ходу дела решим, — Борис Фёдорович был деловит. Теперь, отставив автомат, он попытался надеть на себя жилет араба, но тот оказался мал в спине, и он стал доставать из его карманов магазины, сложил их стопочкой на столе, заозирался в поисках какой-нибудь сумки.

Наташка, обёрнутая уже в простыню, первым делом брезгливо подняла брюки убитого, зашарила по карманам, достала скомканную салфетку с деньгами и украшениями, развернув на столике возле телевизора, стала искать свои колечко и цепочку. Дядька в очках распоряжался:

— Воду всю забрать, консервы. Девочка, ты тоже одевайся, не тяни. Да не шорты — есть у тебя какие-нибудь штаны-то? Нет, чемодан не брать, сумки найдите, есть сумки? На ремне лучше. Тёплое что-нибудь для себя. Зажигалки. Фонарики — у вас есть, я знаю. Парень… достал всё-таки железку? Упорный ты. Иди, реши того, в коридоре. Да-да. Нам пленные без надобности. Что значит?.. давай-давай! Взялся, так уж… Знаешь ли, в любом деле есть свои правила; а не оставлять у себя в тылу врага, могущего сообщить о составе и вооружении группы — одно из. Вот и выполняй. В темпе.

Весь его интеллигентный вид не вязался с распоряжением убить пленного, и вообще с его командирским тоном.

— Девочку ту, в татуировках и колечках которая, поторопите. Нет, милая, не сланцы! Кроссовки у тебя есть?? И носки надень. Собирайся, потом поплачешь, время на переживания ещё будет. Я надеюсь.

Они тряслись в микроавтобусе по пересечёнке; потому потряхивало, но несильно — сидевший за рулём Борис Фёдорович не гнал, потому что была ещё ночь, и ехали не включая фар.

В проходе громоздились упаковки с водой, сумки, одеяла и ещё какие-то коробки, накрытые покрывалами. В одно из них закуталась чуть не с головой Рамона. Африка, бля. Её морозило. Отходняк, да.

— Рамонка, слышь! — шёпотом приставала, стараясь её разговорить, не дать замкнуться, Маринка, — Вот ты тогда про турпоход в девятом классе рассказывала, да?

— Ну? — неохотно отозвалась Рамона. Она думала о доме, о дочке и маме. Которых только что чуть не потеряла. А они чуть не потеряли её.

— Придумала, да? Не было такого? Ну что нога, и пацаны тебя несли? Специально чтобы нас подбодрить?

— Было… — после паузы отозвалась та, — И поход, и нога. Ногу только не я подвернула, пацан один. Ну и мы его несли. Я тоже. А какая разница.

— Правда. Никакой разницы.

НОВЫЕ КАБАЦКИЕ ЗНАКОМСТВА

Очередной день прошёл как обычно: опять масса текущих дел. Только что открытый, хотя и доделываемый на ходу, ресторан требовал пока много внимания, но и бросать свои обычные тогово-спекулятивные дела Владимир не хотел.

Деньги сами шли в руки, он стремительно богател, вспоминая рассказы отца про 90-е, когда наравне с беспределом и нищетой создавалась предприимчивыми, и, что греха таить, заточенными только на личное обогащение, без моральных блоков людьми, огромные состояния.

Давно и настырно повторяемое домашними теоретиками изречение, что «китайский иероглиф «кризис» одновременно означает и «возможность» имеет под собой почву; вот только немногие действительно, «не теоретически» понимают, что «возможность» эта заключается не в чём-то отвлечённо-мистическом, что само придёт и громко объявит: вот она я, и зовут меня «возможность», нет! «Возможность» в кризисные, смутные времена — это возможность делать что-то новое, нетрадиционное; или возможность делать что-то по-новому, нетрадиционно — даже если в прежнее, устоявшееся время это было невозможно, непринято, противозаконно, наконец!

Но кризис, смута открывали новые перспективы, создавал «социальные лифты», которыми беззастенчиво пользовались молодые, цепкие, беспринципные; и… и Владимир старался не отставать. В конце-концов, мораль моралью, а деньги деньгами — успокаивал он себя; папа тоже свой первый миллион сделал не в белых перчатках; а я… а что такого я делаю, что не делали бы другие, и что не сделали бы через некоторое время другие же?!.. Пусть лучше я заработаю, чем кто-то! Мне, в конце концов, нужно людей в деревне поддерживать; девчонок… они ведь начальный капитал дали; ну а потом уже Виталий Леонидович подсказал нужных людей.