Крысиные гонки (СИ), стр. 233
А оставшиеся с ужасом и… с неприкрытым интересом наблюдали за экзекуцией. Как с ужасом и интересом наблюдали на площадях за казнью жители средневековых городов. В конце концов, их сюда собрала Власть, и в деревне так мало развлечений…
— Лещинский!
По команде Витьки Мишка подошёл, передал ему винтовку, взял нож.
— Ми-иша! Миша! Ты чтооо?? Не нада! — заверещал прикованный.
Лещинский уверенно воткнул ему уже окровавленное лезвие ножа опять же в живот… В толпе кто-то застонал. Загудели, забормотали. Испуганно, но заинтересованно. Нет, не возмущённо. Политтехнолог Мундель был прав — толпа есть толпа. Не их же убивают. И — представителям власти виднее.
— Шевцов!
Юрка повторил процедуру — удар ножом в живот. Сашка, штаны которого под курточкой уже напитывались кровью, верещал непрерывно, как раненый заяц. Он всё понял. Спасения не было. Собственно, спасения не было уже после первого удара ножом в живот: скорая помощь, экстренная хирургия — всё это осталось в прошлой жизни. Но самое страшное было то, что не дадут умереть ведь и дома. Лёжа на постели. Нет. Убьют сейчас, затыкают ножом в живот, истечёт кровью.
Сашка чувствовал невыносимое жжение в животе, и отчаянно не кричал, а именно что верещал.
— Генка!
…
— Макс!
…
Теперь дело пошло как по маслу: подходили, передавали подержать оружие, брали скользкий от крови нож, размахнувшись, тыкали им в живот Сашке… Кто глубоко, кто наполовину, кто чуть-чуть. Передавали нож следующему, брали платок у Витьки, вытирали окровавленные руки. У одного из парней так тряслись руки, что он выронил клинок. Витька заставил поднять, и, как был, в крови и облепленный песком, трижды, всё глубже и глубже, засадить Сашке в окровавленный взрезанный живот.
Дьявол улыбался.
Всё получилось даже лучше, чем он рассчитывал. И этих надо тоже привлечь — юриста/журналиста, чтоб все видели. Да они и сами знают что придётся. Удачно. Теперь все замараны, вернее, связаны кровью. Повязаны, да. Так ведь говорят.
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ БУДНИ
Оршанск ничем особо не удивил Владимира. Он бывал в нём несколько раз, когда вместе с отцом ездили на всякие «даты — дни рождения» к Виталию Леонидовичу и его дочке. Малявка Наташа, конечно, тогда не занимала юного Володю, но ему нравилось бывать у неизменно радушного друга отца, коттеджный участок которого, в отличие от дома отца Володи, не теснился на восемнадцати сотках, а привольно простирался почти на целый гектар, где можно было зимой побегать на коньках по льду пруда или погонять на снегоходе, летом поездить по ландшафтно оформленному парку на квадрацикле или даже погонять по посёлку — на джипе. Виталий Леонидович, очевидно, хотел бы иметь наследника, он тосковал «в бабском обществе», и в меру возможностей баловал сына товарища, предоставляя тому «простые мужские развлечения», как он выражался.
Иногда удавалось прямо там, на участке — хотя отец не одобрял, — пострелять из настоящего оружия: депутат был негласным владельцем охранной фирмы, имевшей на вооружении Сайги и ИЖи. И, хотя Сайга была гладкоствольной, а ИЖ — кастрированным ПМом, мальчишеские ощущения от «настоящего оружия» были весьма сильны.
Только на подъезде уже к Оршанску Владимир понял, насколько самонадеянно было его решение в одиночку «прорываться в Оршанск» — несмотря на царящий повсеместно бардак, с разного рода «контролем» стало только сложнее.
На въезде в город несколько раз проверили документы. Как подсказал Виталий Леонидович, Владимир не светил свой паспорт с мувской пропиской и американской визой, а показывал свой старый студенческий билет и некие разноцветные «пропуска» на пластике, которыми снабдил его бывший депутат.
Когда заезжали в город, то по отцовским коммерческим делам, то за попутными покупками, Оршанск запомнился ему как обычный провинциальный городок, хоть и большой. Хлебозавод, молокозавод. Механический завод, поставлявший какую-то комплектацию на огромный МУЗ; мехмастерские, чего-то там чинившие в сельхозтехнике. Швейная фабрика. Ещё несколько предприятий поменьше, — вот и вся промышленность райцентра. Большой «частный сектор», пятиэтажки на периферии, вязнущие в грязи осенью и весной; большие современные дома, и Центр Досуга в центре же, у традиционной площади с памятником, где здание Администрации, банк и милиция, ресторан и поликлиника, — современная брусчатка-плитка, асфальт и цветники.
Однако за те годы, что Владимир не был в Оршанске, город изменился: как в лучшую сторону — выросли новые кварталы многоэтажек, потеснив частный сектор, значительно больше стало мелких магазинчиков, правда, в большинстве закрытых. Появилось и несколько, вполне современных, супермаркетов; бывшие раньше в основном шиферными крыши покрылись блестящим на солнце профнастилом, кирпично-неказистые хрущёвки расцветились облицовочной «шубой», выбоин на дороге стало не в пример меньше, а разномастной рекламы значительно больше… но и видно было, что городом в последнее время никто почти не занимается: уличные мусорные урны забиты хламом, рядом с ними, и вообще по тротуарам, кучи мусора; витрины магазинчиков, или оделись решётками, или зияют чернотой сквозь выбитые стёкла. А вот надписей, граффити, всевозможных лозунгов стало, напротив, чрезмерно много, особенно ближе к центру, они «украшали» собой фасады, подъездные двери, любые вертикальные стенки. Проезжая медленно на мотоцикле, Владимир с интересом знакомился с этой стороной графического оформления происходящего. Отражали надписи, как борьбу актуальных на сегодняшний день идей, типа «Кто не сеет и не жнёт, тому зимой кирдык придёт!» и «Мы не коровы, дайте нам работу в городе!», так и борьбу, как он понял, идеологических противников.
Тут было красиво выписанные «Верный Вектор — сила и доблесть», «Оршанская Рота — защитит в любых обстоятельствах» (- От кого или чего эта «Оршанская Рота» собирается защищать, интересно? — подумалось ему, — Не от голода и холода ли приближающейся зимой?), «Регионы — основа Страны», и даже «Перестать кормить столичных солитёров!»
И тут же «Смерть сепаратистам!» — уже торопливо, наспех, поверх других надписей, видать с оглядкой. И какие-то аббревиатуры, значки, иногда выписанные красиво, с выдумкой, и явно что-то значащие, — но ему, «деревенскому», отставшему от реалий, они не говорили ничего. Запомнился здоровый чёрный кот, выписанный ярко, с выдумкой, круто выгнувший спину и с ярко-жёлтыми глазами с чёрточками зрачков — и надпись «Бойцовый Кот нигде не подведёт!» — ну надо же, поклонники Стругацких? Бросился в глаза и чёрный, аккуратно выписанный квадрат, примерно полтора на полтора метра, на лиловом фасаде какого-то здания, на котором белыми чёткими буквами было выведено: «ЧК придёт — мир принесёт!»
— А ведь это те самые!.. — подумал он, — Те самые «Чёрные Квадраты», что были с Вовчиком на орг. собрании в Мувске. Ишь ты, не скисли, не зациклились в столице, лезут в регионы…
Вообще, по идее — он знал это — оно так и должно было быть: общая беда не только внесла раскол в налаженную повседневную жизнь, но и толкнула прежде таких «индивидуальных ярких личностей» к объединениям «по интересам» — так выживать проще. С вожаками в таких случаях никогда дело не вставало: всегда найдётся на периоде перелома эдакий «козёл», очень уверенный в себе, весь интеллектуальный багаж которого, как правило, складывается из нескольких прочитанных в детстве исторических романов и старательно взлелеянной харизмы; козёл, за которым выстроятся бараны. И он поведёт их в… да куда угодно, хоть на бойню, главное ведь с уверенным видом, а уж уверенности этим харизматикам не занимать, достаточно вспомнить того лидера «Чёрных Квадратов», «личинки Наполеона» как его определил тогда Владимир.