Крысиные гонки (СИ), стр. 219
Инесса не отвечала.
— … слышь, Инесса! Я предупредил — ты слышала! И своим так скажи — пусть к баньке не подходят!
— … слышала, говорю??!!
— Слышала…
— Вот. Я предупредил. И это только сегодня, потому что… потому что поздно уже разборки строить; но ты так и знай: что ты меня в мой собственный дом не пускаешь — это даром не пройдёт! Так и знай!
Вовчик отступил от крыльца, ещё раз огляделся — никого; подхватил на плечо тяжёленький вещмешок, поправил автомат, и по широкой дуге обходя дом, чтобы его не было видно из окон, двинулся к огороду, к ожидающей там его Катерине.
Она стояла, уже нервно оглядываясь в сумерках. Наволочки с вещами связаны, и переброшены узлами на грудь и спину; теперь она разительно напоминала какую-то азиатскую беженку, пешком выбирающуюся из горячей точки; только ружьё в руках искажало цельность картины.
— А это зачем?.. — нарушила она молчание, увидев, что Вовчик принёс на плече ещё и две больших лопаты для уборки снега.
— А… — несколько смущённо стал оправдываться он, — Не мог не захватить. Будет же эта… снег-то! А лопаты хорошие, совки вон из алюминия, им сносу не будет — не оставлять же Инессе!
Удивлённая таким явным куркульством, и в то же время несомненной дальней предусмотрительностью, Катерина, даже против обыкновения, с Вовчиком стала разговорчивой:
— А, ну да, это ты правильно насчёт снега-то… Как-то мы так далеко не заглядываем, а зря. Да, хорошие лопаты, крепкие… дай я одну понесу. А что ты в баньке так долго делал? И воняло ещё оттуда…
— А! Так. Маленький сюрпрайз возможным желающим нарушать чужой покой… Никого не видела?
— Нет, никого. Давай-ка через кладбище не пойдём… Не то что я боюсь, а просто…
— Ага-ага! — обрадованный донельзя, что Катька, вроде бы, разговорилась, поддакнул Вовчик, — Само собой! Там же самая короткая на пригорок дорога, там и засаду сделают в первую очередь. Конечно, пойдём вкруговую! — он был доволен, что удастся ещё подольше побыть с Катей, хотя бы и ценой таскания на себе всякого барахла да дальней дорогой. Ничего!
— Вёдра ещё там были, я видела.
— Ага. Вёдра были ещё, мы не все забрали прошлый раз… вот чёрт, я ж банку с бензином не забрал! Так и оставил на лавке около двери, и даже, кажется, крышкой не закрыл! Вот я олух!
— Не надо возвращаться.
— Да уж… Испарится бензин, блин… А, ладно, завтра ещё схожу. Сходим? Заберём остатки…
На деревню быстро опускались сумерки.
Вовчик шёл, и всё оглядывался туда, где уже скрылся из виду его дом, двор и заминированная теперь банька.
— Да что ты всё оглядываешься-то?
— Так…
ДЕПУТАТСКАЯ КРЕПОСТЬ
Владимир наслаждался. Хотя нет, термин «наслаждался» тут не подходил — Владимир кайфовал! Тащился! Именно так можно было в первом приближении охарактеризовать те ощущения, что он испытывал.
Кайфовал он, собственно, в огромной ванной-джакузи депутатского дома…
Он вновь по ноздри погрузился в душистую, пенящуюся горячую воду, от которой исходил аромат сандала и морской соли, пробулькал в воду выдох, чуть не ускользнул в воду с головой, в здоровенной, явно не на одного, ванне, вынырнул… здорово! Вот это была привычная, комфортная, но такая уже подзабытая НОРМАЛЬНАЯ жизнь!
Большая ванная комната на втором этаже особняка Виталия Леонидовича вовсе не поражала воображение роскошью, но для уже порядочно отвыкшего от цивилизации Владимира она олицетворяла всё то, лучшее, весь тот комфорт, на который только она, цивилизация, была способна.
Он отвык не то что от джакузи с гидромассажем и солями для ванн, с нижней подсветкой и встроенными по стенам динамиками для негромкой расслабляющей музыки, а и просто от наличия горячей воды. Не в ведре, чугунке или тазике, а просто льющейся из золочёного крана — стоит только повернуть хрустальный барашек; от верхнего, регулируемого, освещения… В отличие от вовчиковых аккумуляторных светильников или воняющих керосином «летучих мышей» — насколько это было здорово, и насколько это мы не ценили! Для него всё это позабытое великолепие было как для грешника, побывавшего на длительной экскурсии в аду, а затем вновь, божьим соизволением, вернувшегося в райские кущи…
Владимир вытянул покрытую густой шевелящейся пеной руку и взял, со стоящего рядом столика на колёсиках, пузатый бокал с аперитивом. Покрутил, с удовольствием позвенел льдинками о стенки бокала, отхлебнул, поставил обратно; чуть добавил на панели в изголовье громкость музыки… кааайффф!.. Действительно, только потеряв что-то, начинаешь это ценить!
Казалось бы — ерунда какая: вода из крана, центральное освещение, чистые полотенца и безопасность, — а вот, поди ж ты! Только помывшись несколько месяцев в тесноватой баньке из тазика, стирая бельё методом кипячения и моя посуду методом ополаскивания можно понять всю прелесть цивилизации! Чёрт побери! — он снова взял бокал и вновь отхлебнул. Жизнь налаживается!
Встретили его не то что хорошо, встретили его как ближайшего и самого дорогого родственника, прибытие которого ждали давным давно и с нетерпением! Особенно Наташа — чуть не визжа от радости, она, презрев все правила приличия, повисла у него на шее, целуя в нос, в щёки, в губы… Владимир стоял у ворот счастливым истуканом, одной рукой придерживая её галантно за талию, а другой пожимая руку Виталию Леонидовичу.
— Наташа, Наташа, ну как же так можно?.. Наташа, отпусти парня, что же ты делаешь?.. Что Володя о тебе подумает?.. — рокотал негромко тот, но тоже, видно было, что очень рад.
Он так и не переоделся, оставаясь в роскошном махровом халате с кистями, как какой-то падишах; из мохнатого воротника торчала худая шея с «вожжами» двух складок под подбородком, кончаясь почти лысой головой рептилии в очках, — Виталий Леонидович был очень худ. Но рукопожатие у него было по-прежнему жёстким, — бывший депутат, а ранее бывший коммерсант, и в прошлом офицер отнюдь не терял формы.
— Наташа… Наташа, ну перестань, отстань от мальчика… Володя-Володя, уж сколько тебя ждём… я уж думал посылать, наконец, за тобой конвой в твою тмутаракань; и как ты там только оказался, в такой-то глуши… Наташа, прекрати терзать парня! Ну всё, пошли, что ли…
Наконец отлипнув от зацелованного и мало что понимающего, маленько обалдевшего от такого бурного проявления чувств своей младшей подруги детства Владимира, Наташа тут же вцепилась ему в рукав и повлекла его через калитку во двор. Тот недоумённо оглянулся на хозяина дома, — надо было что-то делать с мотоциклом, забрать рюкзак, — но Виталий Леонидович уже распоряжался:
— Глеб, мотоцикл заведи во двор, потом — в гараж! Миша — возьми рюкзак. Потом всё закройте. Рюкзак — в верхнюю гостевую. И — начинайте мангал. Сегодня — пируем!
Владимир краем глаза увидел, как из приоткрывшихся ворот выскользнули две фигуры в камуфляже, габаритами отвечавшие старому определению «амбальный», и направились к мотоциклу и его вещам. Глеба он знал, это был прежний водитель Виталия Леонидовича; Миша был кто-то из новых.
С любопытством, влекомый за руку Наташей, он прошёл на территорию «имения». Попутно после дежурных фраз «как и с кем доехал» разговаривали «по ситуации».
Оказывается его с самого начала «срисовал» в бинокль Глеб, дежуривший на верхнем этаже особняка, где был оборудован наблюдательный пост. И только наличие на территории в это время посторонних мешало окликнуть его сразу.
А что за «посторонние»?..
— Ну, ты же видел. «Верный Вектор». На рукавах ещё шевроны: два латинских «V» один в одном — выпендриваются. Они сейчас тут, в Оршанске, «власть»…
Последние слова Виталий Леонидович выговорил с нескрываемым отвращением.
— Я слышал про них… от ребят, с которыми шёл в колонне, от байкеров. Но они в политику не лезут, потому информации у них мало. Говорили что «векторы» — те ещё отморозки. А по радио сплошной официоз и радостные песни…