Крысиные гонки (СИ), стр. 211

Попутчики говорили, что вроде Региональная Администрация разрешила свободное владение охотничьим — но так то Администрация! А тут, в дороге, каждый пост и каждый угрёбок с оружием имел своё мнение на этот счёт, свои законы и свою Конституцию… козззлы! За ствол могли и грохнуть… Что интересно — за мотоцикл, который «в те времена» стоил на порядки дороже какой-нибудь убитой тулки не стали бы — с топливом проблемы, со средствами транспорта проблем нет, даже доки на колёса не проверяют, какой к чертям «угон»?.. — а вот за ствол вполне могли… ствол — ценность, ага.

Ещё давно, в универе, писал курсовую по локальным гражданским конфликтам; из анализа происходящего в горячих точках планеты непреложно следовало, что огнестрел станет общедоступным, и, в общем, недорогим… но! — для тех, кто сможет пережить начальную, острую фазу конфликта — когда у преступных элементов оружие уже есть, а ещё пока существующая, какая-никакая власть, всю свою оставшуюся правоохранительную мощь кладёт на ущемление обывателей, тоже жаждущих стреляющей железки. Бьёт по ним, идиотски считая именно их, неумело вооружающихся всяким стреляющим неликвидом, основой преступности — ну, а с кем же ей, беззубой власти, тогда и тягаться, не с преступными же кланами, не с вооружёнными же до зубов этническими диаспорами? А власть проявить надо, чтоб считались, чтоб уважали… черт, если бы тогда, на поляне, был пистолет! Насколько бы всё было по-другому! Вика бы была жива… да, Вика…

Теперь он очень хотел вновь увидеться с господином… как его? Да-да, с господином Паралетовым; что забрал Вику, чтобы отвезти её в Оршанский центральный госпиталь. Задать ему несколько вопросов. И от того, как бы он ответил на эти вопросы, для него многое бы зависело. Для господина Паралетова.

Вчера их караван остановился из-за какой-то мелкой поломки у одной из машин, — чёрт побери, это был основной недостаток движения в составе группы: группа двигалась со скоростью своего самого медленного транспортного средства, и вынужденно останавливалась из-за любой поломки в любом тарантасе. Рыдваны, дышащие на ладан, равно как и неопытных водил, в состав каравана старались не брать, но, опять же — «проводка» коммерческое предприятие, и чем больше машин в «колбасе», тем больше навар. И как определишь, что именно этот, на вид вполне приличный внедорожник, вдруг закипит?

С замыкающей машины передали по рации, голова колонны остановилась; матерясь, из головной машины, обшитой «под броневичок» тойоты вылез старший «Волков», высокий сутулый «Стальная Пасть» — байкеры любили показуху, и теперь, кажется, полностью забили на имена-фамилии, так и шло: Пасть да Глотка, Коготь, Клык, Шерсть, Лапа… «Стальная Пасть» явно за металлические фиксы; как дети или индейцы, а скорее как дети, играющие в индейцев, чесслово!

Пасть пошёл разбираться в хвост колонны; байкеры свернули на обочины, привычно занимая позиции для охраны от атаки с флангов; водилы и коммивояжёры, потягиваясь, полезли из машин, чтобы размяться.

Владимир заглушил свой байк; поставил его на подножку, закрепил рюкзак на сиденье. Кражи он не боялся — в караване с этим было строго. Потянулся тоже, выгнулся, повращал корпусом, поприседал. И побрёл в лес — оправиться. От хвоста колонны послышались два коротких гудка, длинный, опять три коротких — значит минимум на полчаса. Можно не торопиться.

Он уже оправился; использовал дефицит — туалетную бумагу, которую запасливый и заботливый друг тоже сунул в рюкзак; заправил рубашку в брюки, застегнул ремень, старательно пристроив лежавший перед ним во время дефекации пистолет под ремень сбоку, прижав его к бедренной кости; и, совсем было собрался двигаться обратно к дороге, когда что-то непроизвольно привлекло его внимание.

Что такое?.. Здесь лес был не очень замусорен, тем более он отошёл довольно далеко от обочины; но и здесь можно было встретить куски полиэтилена, обрывки газет, использованную туалетную бумагу, что-то ещё… мало ли что может валяться в листве и уже желтеющей траве?

Это был не кусок полиэтиленового пакета, не… это был грязно-серый кусок прорезиненной ткани. Ну и что? Мало ли дерьма… грязный кусок прорезиненной ткани с ржавым сквозным колечком — зачем бы? Он присел, зачем-то потянул его за край — большой кусок… давно тут лежит. Уже хотел отпустить его и встать, когда заметил что кусок плотной прорезиненной ткани грязно-серый только с одной стороны, с другой — буро-зелёный. Буро-зелёный с одной стороны, грязно-серый с другой… а? что это? почему он вдруг заинтересовал его?

Поднял его, выпрямляясь, потянул. Большой.

Это был грязнючий надувной спецназовский матрасик, как у Вовчика, только старый, обтрёпанный погодой и дождями, порванный. На таком Вовчик и он по-очереди спали у него дома, вплоть до отъезда в деревню. На котором Вовчик спал в палатке в ту ночь, когда на них напали. На котором несли раненую Вику. А потом на нём же, уже в бурых пятнах крови, погрузили Вику в машину к господину в дорогом льняном дорожном костюме. Который очень торопился. Который обещал отвезти Вику в оршанский госпиталь. На матрасике её и погрузили в машину. Или нет? Он уже не помнил. Наверное на матрасике — ведь салон машины был такой чистый, а Вика в бурых и алых пятнах крови, проступавших сквозь бинты. И она так жалобно стонала…

Нет, не как у Вовчика.

Это был именно его, Вовчиков матрасик.

Из канавы, из-под опавших веток шарахнулась какая-то мелкая зверушка, зашуршала в листве, убегая. Вдруг, внезапно удушливо запахло прелой травой, осенью.

В траве лежал череп с прядями спутанных, замусоренных волос. Неподалеку из-под веток видно было костяк, белые рёбра, покрытые обрывками грязных, почти чёрных бинтов и одежды. Всё, что осталось от Вики.

  — Бэби, don,t cry, я не вернусь…
     Там где не катит самый наворочены-ы-ый документ…
     Рулит чёрный пистолет. Чёрный пистолет!
     Когда в базаре исчерпал свой последий аргумент…
     Рулит чёрный пистолет. Чёрный пистолет!!

ДЕРЕВЕНСКАЯ ПОЛИТИКА

Без происшествий удалось миновать пост на дороге к коттеджному посёлку. На посту было безлюдно, над бетонной будкой вяло трепыхался серо-синий флаг Региональной Администрации; постовой безучастно курил, сидя на стуле, опёршись в опору шлагбаума, и, лишь чуть повернул голову, провожая взглядом проехавшего поодаль мотоциклиста.

Вот и знакомый посёлок.

Прежде такой красивый и приветливый, теперь он был какой-то настороженный, насупленный, готовый дать отпор: красивые, ажурные прежде в большинстве заборы, часто из дорогого литья или кованые, теперь были заложены кирпичом; сами заборы поверху, как и ворота, «украсились» поблёскивающими на солнце спиралями «егозы»; кое-где многозначительно видны были электрические изоляторы, служащие опорой для колючей проволоки — ого, и до этого тут дошло?.. Слышался лай собак, и не каких-то домашних шавок, а серьёзных таких, чувствуется, что больших барбосов.

Но, тем не менее, ни на повороте к посёлку, ни на въезде в посёлок Владимира никто не остановил, не сделал попытку обыскать, даже не проверил документы, что его озадачило — неужели тут так всё беспечно? Или… или каждый сам за себя, и никакой общей организации?..

Мотоцикл негромко протрещал по центральной улице и докатил его к знакомому повороту. Как чувствовал! — на подъезде он сбавил скорость и подкатил почти бесшумно, самокатом.

У знакомых ворот между красивыми, выложенными гладкими валунами, столбами, стояли две машины. Полицейские машины. Небольшой фургон и легковой Опель, сине-белой полицейской расцветки, с гербами местной полиции на передних дверцах и с выключенными мигалками. С наспех наклеенными поверх гербов красными надписями «Суверенная Полиция Региональной Администрации Края». Два автоматчика в бронежилетах и касках сидели на подножке микроавтобуса и курили.