Крысиные гонки (СИ), стр. 206

— Что-что??.. Перестаньте. С точки зрения законности к вам претензий нет, действовали в пределах необходимой самообороны. Трупы — похоронить! Отпеть, или как там у вас полагается? Естественно ни о каких «опознаниях» и «следственных действиях» речь идти не может, не то время. Ну и…

— Отпеть… Не могу теперь осуществлять таинство евхаристии, то есть таинство пресуществления в тело господне… но отпеть души грешные, пожалуй…

— Вот и займитесь. Всё больше толку, чем пить горькую. Григорий! Закончили грузиться? Давайте сами по машинам!

Подошёл к стоящему поодаль старосте.

— Ну что, Андреич. Нет тебе пока замены- рули. Постарайся только, чтоб больше таких-то эксцессов не было. С Хроновым, как нарисуется из бегов, реши вопрос: из котлеты отбивной не выйдет! К чёрту его из командиров дружины! И скажи ему: если этот… оппонент его, Илья, выживет — спустим это дело на тормозах; не выживет — в следующий свой приезд лично повешу его перед конторой! Так ему и передай, и не посмотрю что он бывший командир дружины! Четыре винтовки и два ружья с патронами мы сгрузили в их… этот… штаб; Лещинский проследит, он ведь типа заместитель Хронова? Так, всё, двинули!

Вовчик сидел в бане, и, упёршись в щелястую бревенчатую стенку лбом, и давился злыми слезами. До сердечной боли было жалко отобранных запасов. Запасов и собаку, верного сторожа Артишока.

Он всё понимал: и что «отделался малым», что могло быть и хуже; что главное — жив, почти здоров и на свободе; что друг Вовка вне досягаемости Громосеева и его банды (по-другому он их теперь больше не называл), но запасы-то, запасы!! Это ведь не просто жратва и мануфактура, это, что ни говори, был порядочный кусок его жизни — запасы, подготовка. Конечно, Громосеев нашёл не всё, не такой дурак Вовчик, чтобы всё-всё держать в одном месте, но и отобранного, «реквизированного», хватило, чтобы он внезапно почувствовал себя голым и бОсым…

— Что же делается?? — размышлял он, — Сначала согнали из города, из их с мамой квартиры, предварительно побив там все стёкла и разворотив входную дверь; потом здесь… поотбирали всё! Честно купленное! Разве я виноват в том, что я просто запаслив и предусмотрителен? Разве я не давал затариваться необходимым для выживания всем остальным, когда явно было видно, что БП на подходе? Почему я вкалывал на 2-х — 3-х работах, вкладывал заработанное в запасы и в навыки, а они жили в своё удовольствие, ездили на морЯ??

Жгучие слёзы душили, он вспоминал, как тщательно упаковывал от сырости каждую коробку с макаронами, каждый пакет крупы, сахара; как трудно, в одиночку перетаскивал и перевозил это всё из Мувска в деревню, обустраивал погреб, складировал запасы… всё напрасно!! Сволочи, сволочи!! Ещё Инесса, паскуда, подвякивала Громосееву; а Гришка, здоровенный дебил, саданул в лицо… и нет под рукой ни спец-фонарика, ни друга рядом, с автоматом!..

Впрочем… автомат-то Вовка оставил в условленном месте. Громосеев уехал и теперь не скоро приедет вновь, только если произойдёт, что-то, по масштабу сравнимое с тем побоищем у церкви. И… мы ещё повоюем!

Он решительно вытер слёзы. Высморкался. Ну ничего, ничего… Вы, сволочи, ещё узнаете на что способен Вовчик, если его обидеть! Ничего-о! Ещё посчитаемся!

Он ещё не решил, с кем и как он «посчитается», но постепенно преисполнился решимости рано или поздно припомнить обидчикам свои обиды. Придёт и моё время, ничего!

Автомашины с «отрядом охраны правопорядка» ехали уже около часа; миновав лес, вырулили на поле, по которому вилась раскисшая от недавнего дождя грунтовка. На краю леса был овраг, или неглубокая лощина, заросшая по склонам густым кустарником.

Шедшая первой Нива Громосеева остановилась. Щёлкнула, открываясь, дверь; вылез, потянулся, разминаясь, Громосеев. Втянул полной грудью сыроватый, с запахом влажной травы и леса, воздух. Прислушался. Кроме фырчания подъезжавших машин Отряда было слышно только крики лесных птиц в отдалении.

Остановились шедшие сзади машины. Из-за руля микроавтобуса вылез Гришка и недружелюбно, молча уставился на шефа.

— Что смотришь? Давай, действуй. Вон в тот овражек их.

— Ага. ПонЯл! — Гришка сразу повеселел, пошёл к боковым дверям микроавтобуса, откуда уже выбирались его бойцы.

— Выгружай! — скомандовал.

Из машины начали выталкивать, выкатывать, выволакивать пленных раненных бандитов. Связанных.

— Брат, брат! Слюшай, брат!.. — послышалось от них. Громосеев отвернулся, достал сигареты, закурил. Давно уже прошло то время, как он, отвыкая от вредной привычки, «курил» электронные сигареты; нынешние непрерывные стрессы требовали того, что в прежней жизни считалось вредным: никотина, алкоголя, случайного секса…

— Брат… — жёсткий удар прервал жалкое блеяние пленника, теперь за спиной слышалось лишь жалкое всхлипывание.

— Давай за ноги! Потащили! А ты чо стоишь?? Подключайся, бля! Ствол в машине оставь, не понадобится, чо, в первый раз?? — распоряжался за спиной Гришка, — Двигай давай! Где мой струмент?

— … не надо, не надо, господа, товарищи, не надо!.. — в несколько голосов теперь заныли, завыли, заверещали пленники, поняв, что к чему. Громосеев, не оборачиваясь, жадно затянулся, горячий дым обжёг лёгкие, он закашлялся. Чёрт, никак не привыкну… Оглянулся. Бойцы отряда волокли пленников в овражек, за ними следом шёл Гришка, разворачивая на ходу свёрток из мешковины. Развернул, бросил тряпку на траву; в руках у него теперь был небольшой топор.

— Петров! Воды достань из багажника, нужно будет руки потом помыть, и инструмент! — распорядился на ходу. Скрылся в овражке за кустами.

— Брат! Брат! Не нада-а!!.. — всё слышалось из овражка.

Громосеев сплюнул окурок, уже обжигавший губы, и полез в карман за следующей сигаретой.

ПОХОРОНЫ И ПЛАНЫ

Озерье наконец обзавелось своим собственным кладбищем. Раньше, когда с топливом не было проблем, покойников хоронили на кладбище возле, не столь далёкой и более крупной, Демидовки, благо, жителей в деревушке было раз-два и обчёлся. Теперь в соседнюю деревню ездить было дорого, ни к чему, да и опасно. Недолго думая староста отвёл под кладбище поросшее бурьяном поле между деревней и «пригорком», несколько, впрочем, в стороне, чтобы в церковь приходилось ходить хотя и мимо, но всё же не через кладбище.

На свежем кладбище уже образовалась первая могила — мадам Соловьёвой.

После отъезда Громосеева вдруг, откуда ни возьмись, появился Хронов; как ни в чём не бывало, по-прежнему наглый и самоуверенный, он тут же заявился в «штаб» и поменял своё испохабленное выжженными рисунками ружьё на одну из оставленных Громосеевым нарезных винтовок.

Никто из его «бойцов» не посмел ему и слова против сказать: после ночной расправы с Ильёй, и отъезда Громосеева не смогшего ничего Витьке сделать, а только громыхавшего словами, авторитет Витьки упрочился — авторитет не то что руководителя, командира дружины, а то, что в блатном мире называют паханством. До всех дошло, что Громосеев и Никоновка с их определённым, хотя и странным нынешним пониманием законности далеко, а Витька — вот он. А Илья — с травмой и при смерти (как говорили). И староста, Борис Андреевич, по-прежнему остался на селе, как бы главным; никто его не сместил, словом… словом, всё осталось по-прежнему, и только возросла от безнаказанности и лучшей теперь вооружённости Витькина наглость.

Артист же решил Витьку с должности командира дружины, вопреки распоряжению Громосеева, не смещать: во-первых особо и не на кого — тот же Лещинский, Витькин «зам», смотрел тому в рот и выполнял беспрекословно Витькины распоряжения; во-вторых, что может быть лучше прикормленного и накрепко привязанного соучастием в убийствах «силовика»? А что Уполномоченный?.. Ну а что Уполномоченный? Он распорядился и уехал, а нам, хрестьянам, тут жить… нету другой кандидатуры, да и всё! Да и не его это дело, расставлять на местные-то посты. Да и не станет же он проверять! Да и сам он… посмотрим ещё, сколько он сам протянет! Гуманист чёртов и любитель стрельбы из рогатки…