Крысиные гонки (СИ), стр. 196

— Что ещё??

— Мэгги… — вкрадчиво. Муж жирнухи. Пожаловалась, сука. Прислала строить отношения.

— Ну?

— Открой, Мэгги… эта… моя там ревёт, фигню там всякую бормочет, что ты её грозила… я не верю, конечно, ты не подумай! Открой, а?

Ещё один… герой курятника.

— Подождёшь. Сейчас я.

Стала вновь укладывать пачки денег в баул. Сложила, газеты толкнула под кровать. Теперь баул был набит не полностью, оставалось свободное место — от пачки газет. Сто восемьдесят пять тысяч долларов, домик на берегу или калоши для подтанцовки…

Вот теперь Владимир уйдёт. С кем и в качестве кого тут оставаться? Она достала из потайного отделения баула бархатный небольшой мешочек, вытряхнула содержимое на ладонь. Несколько колец, с камнями и без. Серёжки с брюликами. Колье. За это колье, считай, лето отработала в Сан-Сере во Франции, городке стареющих миллионеров; на Пляс-Пигаль бы, наверное, легче было, чем изворачиваться, дурить голову сразу нескольким, и с каждого снять по-максимуму. Не нашла Надька, а то бы и это хапнула, подруженька дорогая.

Прикосновение к камням, как обычно, постепенно вернуло ей уверенность в себе. Поглаживая их кончиками пальцев, она как будто заряжалась от них энергией, силой.

Ничего! Ей только двадцать пять, хотя мало кто даст больше двадцати трёх. Да, потеря формы, да — нет места, где можно сделать ботокс или подтяжку, нет сцены, что бы блистать — есть зачуханная деревня и любовник-садист. Вот уж кому деньги не нужны, ни валюта ни золото, — он, кажется, и Богатого Буратину-то завалил больше для того, чтобы она, Мэгги, чего доброго не вытянула постепенно из того его «золотой запас» и не свинтила с ним из деревни — где он такую ещё найдёт! Генрих Четвёртый, ёпт, он же Квазимодо… Но… У него, при всей его неадекватности, она чувствовала, есть сила. Она всегда чувствовала в мужчине силу, это была уже личная её сильная черта. Артист, он же, в миру, Борис Андреевич, с некоторых пор безобидный староста деревушки, имел силу, пусть эта сила и была тёмная, злая. Она чувствовала — померяться с ним мог бы, пожалуй, только Владимир — но теперь он уйдёт, или его выдадут Громосееву. И останется в деревне одна Сила. И она — при нём. А у него — планы.

Планы путаные и наглые, кровавые и величественные, как диалоги тех дурацких исторических пьес, в которых он играл. Как он там задвинул?

— Как много разновидностей дурмана
Придумал человек за сотни лет.
Есть выбор между шприцем и стаканом,
Но власти ничего сильнее нет!

Ну и чёрт с ним. Пусть тащится от власти и от крови, а она будет при нём. Время такое. Нечего хныкать, нужно просто переждать. А там, глядишь, и… Ведь было же время когда простые прачки, или кто они там были, гимназистки? А становились комиссаршами, подругами быстро поднявшихся новых политических деятелей! Он сам говорил, что Озерье — это для него так, эпизод, остановка на пути… посмотрим!

Возле бывшей конторы, она же уже бывшее общежитие коммуны, размеренно, не тревожно забили в подвешенную железяку — сбор.

В Озерье, пофыркивая моторами, въезжали машины набитые вооружёнными людьми — «особый летучий отряд охраны правопорядка» под командой господина Громосеева.

СЛЕДСТВИЕ ГОСПОДИНА ГРОМОСЕЕВА

— Что у вас тут происходит, что у вас происходит?? — таким разгневанным, едва держащим себя в руках, Борис Андреевич Уполномоченного ещё не видел.

Антон Пантелеевич большими шагами мерил пустую теперь комнату бывшей девичьей «общаги», где на истоптанном полу остались лишь пыльные прямоугольники от прежде стоявших кроватей, и валялся всякий мелкий мусор: мятые фантики от карамели, выжатый досуха тюбик зубной пасты, обёртка от прокладок… Приглашённый «на разбор» Борис Андреевич смирно сидел посреди комнаты на древнем канцелярском стуле, не забранном с собой «на пригорок» девчатами лишь по причине расхлябанности и неремонтопригодности.

Сидел смирно он по двум причинам, вернее даже трём: боялся, что от движения стул под ним развалится; показным смирением старался смягчить бушующего шефа; и был несколько не в своей тарелке от сознания своей полной беззащитности: бойцы «летучего отряда» взяли в кольцо контору, и, судя по всему были готовы на самые крутые меры. А ну как что-то вскроется?.. Из того, что вскрыться не должно? Хотя бы частично? Борис Андреевич поёжился, стул опасно скрипнул — могут ведь и шлёпнуть тут. И очень просто — грехов ещё с Мувска накопилось не на один смертный приговор, а сейчас на вмешательство адвоката рассчитывать не приходится. Хотя на все другие случаи эта парочка «интеллектуалов» — журналист-политтехнолог и юрист, как раз то, что надо — они и ждали «своего выхода» возле крыльца.

Бойцы Громосеева были, как один, экипированы в новенькую армейскую форму, хотя и устаревшего образца, не в «цифру», но новую, видать полученную со складов ДХ. Вооружены — не в пример Хроновской дружине с её двумя двустволками — несколькими автоматами Калашникова и самозарядными винтовками — Борис Андреевич не особо разбирался в типах огнестрельного оружия. У двоих, впрочем — помповые дробовики.

Сам Уполномоченный был экипирован как раз в офицерскую «цифру», перетянут портупеей, к привычному уже пистолету на поясе добавился короткий полицейско-десантный автомат, «ксюха», висящий у него за широкой спиной. Господин Громосеев своими немаленькими габаритами, коротко стриженной головой и раскатами гневного баса производил сильное впечатление, и Борис Андреевич благоразумно молчал, ожидая пока тот перебушует, чтобы потому уже «вставить свои пять копеек» и «объяснить ситуацию» — этого момента и «группа поддержки» ожидала.

— Ты посмотри, что у тебя делается!!! — орал на него Громосеев так, что со двора испуганно заглядывали в окно его бойцы, — За два с половиной месяца целая череда трупов и бесследных исчезновений! Женщина эта, бизнес-тренер! — он стал загибать огромные пальцы, — Пропала и найдена убитой! Кстати, похоронили её?.. Где?

Староста неопределённо пожал плечами, что можно было расценить и как «ну а как же?» или «разумеется», но можно было при желании интерпретировать и как «ну откуда же я знаю?..» Он действительно как-то упустил из внимания этот момент, перепоручив это неприятное занятие Хронову с его парнями, на что тот, кажется, в свою очередь благополучно забил болт. Не исключено что мадам Соловьёва до сих пор гниёт там же, в школьном подвале.

— Этот, коммерсант Мувский, что я привёз прошлый раз, Аксеенко Роман, — продолжал Громосеев, демонстрируя неслабую осведомлённость в озёрских делах, — Пропал, и с концами??

«Надеюсь что с концами» — подумал про себя староста, — «Не полезут они же в старые провалившиеся подвалы заброшенных домов?»

— Дальше — больше, я смотрю, у вас тут по-нарастающей! Убилась твоя хозяйка!! — «Я-то тут чо… со всякой старухой бывает…» — пожал плечами Борис Андреевич и опустил голову.

— Молодая девка вдруг кончает жизнь самоубийством! Парню из Мувска стреляют в лицо и он при смерти сейчас, в коме — это что, порядок??! — «Сволочь Хронов, не мог пару дней подождать!» — подумал староста, — «Нет, надо было именно перед приездом Громосеева счёты сводить! Ну, уедет Громосеев — я те покажу!.. Подставил меня, гад.»

— И даже Морожин, Костька Морожин, безобиднейший забулдыга, вдруг внезапно и бесследно исчезает! Я уж не говорю про эту форменную бойню в церкви, про это вообще будем отдельно разговаривать, это вообще ни в какие ворота!!! Ты посмотри, что у тебя на подведомственной территории делается!! Ко мне в Никоновку пришла семья, жалуются: мало того, что их прогнали, не дали занять пустующий дом, который они брались сами привести в жилой вид, так им ещё и оружием угрожали!

— Кто это угрожал? — вскинулся было староста.

— Хронов твой любезный!! А — нормальные люди оказались, с руками и головой, сейчас в Никоновке обживаются, — так что, вы собираетесь всех беженцев ко мне переправлять??