Крысиные гонки (СИ), стр. 189

— Вот. Морожин, эдакая ходячая деревенская газета, по всей деревне таскался, но, насколько знаю, чаще западал у старосты или у Борьки, где алкашня собирается. Вроде как они там свою бражку ставят. Но той ночью его там не было — они б сказали. Вот и смотри как всё выстраивается: во всех случаях, Вовчик, так или иначе староста замешан. Хоть каким-то боком. Соловьёва — она его при всех опустила, при людях, на тренинге своём. Надька — через Мэгги выход на старосту же. Морожин — тоже постоянно рядом тёрся. Бабка вдруг в подпол у старосты же упала — его домовая хозяйка. А сын её с семьёй что-то так и не едет с Мувска… Вот только Рома — непонятно. Но кто Рому грохнул мы узнаем только когда ясно станет у кого он золото на доллары менял…

За окном раздался вдали какой-то непонятный звук, похожий на приглушенный выстрел, потом ещё один. Вовчик встрепенулся, Владимир подобрал автомат и, выбравшись из спальника, подошёл к окну. Осторожно выглянул. Тишина и темнота. В деревне только лают собаки. Вернулся на место.

— Это всё так, Вовка. Но — вилами на воде писано. Бездоказательно. А что староста, вернее сказать Помощник Уполномоченного везде как бы завязан — так оно и понятно: он ведь представитель власти, он со всеми и общается. Не то что, Вовка, я твои выкладки отрицаю, нет, это я в порядке здоровой полемики.

— Да, Вовчик, я понимаю. Да, всё бездоказательно… О, вот ещё что: Хронова кто протолкнул в командиры дружины? Опять же он, Андреич. И теперь Витька у него на побегушках, это сразу видно… Знаешь что?

— А?

— Вот сейчас я эти выкладки сделал — и лично мне ясно стало…

— Что??..

— … что Андреич тихо-помалу подтягивает под себя в деревне уже не номинальную, не формальную, а реальную, «силовую» власть! Нет, ты посмотри: юрист и журналист всегда при нём, как охрана. Хронов — его человек, и гопники его будут делать что староста прикажет. Те кто рядом с ним, но не с ним до конца — как Надька, как Морожин… даже как квартирная хозяйка — пропадают, гибнут в несчастных случаях или «кончают с собой от депрессии»! Кто с ним зарубался — как Соловьёва, — погибают!

— Бляяя, триллер, хе. Не, Вовк, ты загибаешь. «Пропадают, погибают!.» Морожин мог где по-пьяни сгинуть, в натуре, к примеру, в лес забрести и быть прирезанным гастерами. Бабка — сама в подпол упасть, бывает. Рому могли за золото прикончить, много тут отребья с Мувска сейчас, за доллар папу родного продадут. Вот мадам Соловьёва… и Надька… тут реально непонятно.

— Вовчик, ты про принцип Оккама слыхал? Ну, «бритва Оккама»? Он, кстати, не японец был, как многие думают, а английский монах 14-го века. Так вот, он звучит как «не умножай сущностей без необходимости». То есть, если расшифровать и перевести на наш, родной посконно-матерный, то значит если что-то можно объяснить просто, уже имеющимися фактами, то это скорее всего суть и есть, и не надо для этого «множить сущности без необходимости», то есть выдумывать, что «а вдруг Морожин на ночь глядя пошёл в лес и там его волки съели» или «Надька ВДРУГ взяла да и повесилась» и «бабка в своём подполе вдруг взяла да и грохнулась, да так «удачно», что свернула шею» — и всё в один день. И что «случайно» моя рубашка рядом с трупом мадам оказалась; и что Хронов стал командиром с подачи Андреича… Заметь, Вовчик — везде, везде! фигурирует Андреич! И даже что наш Артишок его одного из всей деревни так люто невзлюбил — тоже неспроста!

— Бля, собаку сегодня не кормили!! Интересно, Инесса догадается, нет ли?

— Успокойся, дал я ему пожрать, когда с девчонками заходил… На край Зулька зайдёт, покормит. Так ты улови: вот по «принципу Оккама» всё в старосту упирается!

— Просто он — староста.

— Нет, Вовчик. Не просто… И вот что из этого следует…

— Что?

— Что… Первое — что мудаки мы с тобой, что всё эдак вот в деревне пустили на самотёк! Спрятались от «городских неприятностей» в деревеньку — и думали что «всё наладилось!» А надо было лезть во власть, понять надо было с самого начала, что так просто тут не отсидишься! Вообще НИГДЕ «просто так» отсидеться не удастся! Это раз.

— Ну?..

— И два: сейчас все, кто не со старостой и не с Хроновым, а что ещё хуже, им в оппозиции, очень и очень рискуют! Это кто: мы в первую очередь. Потом Вадим с семейством. В определённой степени Пётр Иванович: он постоянно критично настроен. И… и Илья. Ну, Аделькин пацан, что с Хроновым сегодня подрался. Мы все очень сейчас рискуем!

— Чем?

— Тем, что с нами может получиться как с Морожиным, с Надькой или как с мадам Соловьёвой.

— Да иди ты!! Хотя ты, конечно, грамотно всё разложил…

— Вот тебе и «иди»… И следствие из этих двух пунктов…

— Вовк, мне что-то даже страшно слушать это… продолжение.

— Придётся, Вовчик. Так вот: или нам всем сваливать отсюда… а сваливать особо-то всем и некуда, да и не согласятся, — если только нам с тобой на пару в Оршанск; или вступать в прямую конфронтацию с Андреичем, кем бы он ни был на самом деле. И — до победного конца.

— Я — за это.

— Но тут вылазит один очень неприятный момент… — я.

— В смысле?

— В смысле что вот-вот приедет Громосеев — и автомат не объяснишь. Выход на те трупы в Никоновке — это однозначно стенка! Бежать нам надо, Вовчик, бежать!!

Наступила тишина. Несколько минут было слышно только как ворочается за стеной батюшка, да через неплотно закрытое окно еле-еле доносилось как протяжно поют псалмы тётки в церкви. Вовчик лежал и смотрел в световое пятно на потолке от светильника, закрытого с боков картонкой, чтобы не давал отблеска в окно.

— Нет… — ответил он как бы через силу, — Я не уйду… Дом в Мувске бросил, где мама умерла… Жоржетта сбежала… теперь тут, бабкин дом бросить, деревню? Старичьё это, девчонок из шоу — хроновским долбоящерам оставить? Запасы, огород, посевы… Нет.

— Вовчик…

— Я всё понимаю. Тебе сматываться надо, нет вопроса. А я останусь. Постараюсь тут замутить, как ты и говорил, силовую конфронтацию со старостой. Вот переберёмся все в церковь, обособимся… Если совсем будет хреново — уйду в лес, в дальнюю нычку — я тебе рассказывал. На положение Лешего. Но это только в самом крайнем случае!

— Вовчик… ты пойми!..

— Нет, Вовка, я останусь. Предъявить мне им нечего, с автоматом меня никто не видел, напротив — вон, я весь порезанный… Девки — за меня. Катька опять же. Вадим со своими. Нет.

— Ну, как знаешь. А я завтра сдёргиваю отсюда. — подвёл итог беседе Владимир, и, ещё раз проверив автомат, завозился, устраиваясь на сон.

НЕЧАЯННАЯ НАХОДКА

— Вовка уходит!! — ни свет ни заря вихрем ворвалась в спальню «коммуны» Зулька.

— Куда уходит, к кому уходит?..

— Дура, Светка, у тебя одно на уме — «к кому!» Из деревни уходит. Совсем!

— Да-ты-что?? Как так?.. Почему? — в девичьей общаге началось замешательство.

Вчера до поздней ночи обсуждали побоище, произошедшее возле церкви; ужасались, пересказывали детали; и в конце концов взвинтили сами себя до такого состояния, что в ужасе рыдали чуть не все, коллективно. «Порежут нас тут всех чурки!» — было почти единогласным, плюс «Кого чурки не зарежут, тех Хроновские уроды возьмут в оборот, козлы и идиоты, один там нормальный — Аделькин Илья, но он ничего не решает!»

Всхлипывания раздавались то там, то тут; обычно в таких случаях живо наводившая порядок Катерина теперь молчала, и, лёжа на своей койке лицом к стене, всё тёрла краем простыни ладони, стараясь стереть как ей казалось так и оставшуюся на руках отвратительно-тёплую кровь, брызнувшую ей на руки, когда она перехватила ножом горло одному из бандитов, собиравшемуся прикончить Вовчика.

Молчала и Гузель, пристроившаяся в обнимку с отцовским ружьём на одной из кроватей. Она одна внушала определённую долю спокойствия: всё же ружьё. Да и — все знали: она с матерью отстреливались в церкви от бандитов, и, наверное, кого-то даже убили из тех, что сейчас там, за церковью, так и лежать рядочком…