Крысиная башня 2 (СИ), стр. 82

На остаток ночи расположились в комнате Вовчика, где недавно проходил Совет. В общине было тесновато, но для гостей издалека, да ещё таких своевременных, собирались выделить специальные спальные места — по разным домам, но с удобствами.

Толик отказался:

— Не, не надо. Нам любое помещение; главное чтоб тепло. Относительно. На полу — вполне. А то в Башне, в натуре, расслабились. Привыкли, бля, спать на пружинных матрасах. А тут — полевой выход. Значит спим по-походному. И — все вместе. Не разделяемся, ибо мы — группа!

И вполголоса Бабаху:

— Или ты уже нашёл к кому подселиться?? — тот только отрицательно помотал головой, — А то, я смотрю, ты парень контактный, вон уже шуры-муры…

Тогда Вовчик и предложил свой «кабинет»: печка есть, места на полу хватит; он сам свой лежак, кстати, уступить может; а что подстелить — найдём уж, что вы. Не в лесу.

А завтра видно будет.

Укладывались недолго; сдвинули только по углам стол и табуреты, лавку. Застелили пол мягким. Вовчик показал где ведро с крышкой для ночной оправки; поскольку от его лежанки все отказались, устроился там привычно сам, и вскоре захрапел.

А вот «крысам» не спалось — слишком много событий за день.

— Толян… слышь, Толь?

— А?

— Как тебе тут?

— А ничо так, нормально. Я думал хуже будет. А они ничо так живут… девки симпатичные. Пирожки опять же. А, Бабах?

— Угу. Дисциплинированные.

— Я про пирожки, хы.

— И я.

— Ага, это важно. Присмотрел себе уже, нет?..

— Присматриваюсь пока… Толь, может задержимся тут ещё на денёк-другой?

— Ты ж видел… Сразу-то не ушли, а сейчас сразу фиг выскочишь. Эти, «отрядовцы», или как они их называют, окопались. Не нравится мне это, ох не нравится! Не прорываться же.

— Блокада.

— Да.

— Опасаюсь я — как бы не застрять тут.

Сергей спросил:

— Толян, а вот девка молодая в «кубрике» сидела, на нерусскую похожая, на меня всё пялилась — не помнишь как её звали? Прихрамывала ещё которая.

— Не помню… На тебя там все пялились — не парень, — орёл! Хы. Дааа… Как тут этот Вовчик порассказывал — у них тут постоянная война с этими, с «отрядовцами». То затухает, то разгорается. Сейчас — в стадии обострения. И мы тут — влипли. Вписались, вернее.

— Да ладно. Не будут же они в этом снегу сидеть постоянно. Уйдут обратно в деревню, — а мы в лес, и к джипу.

— Не знаю. Чо-то они крепко обиделись как-то. И, главно, близко не подходят. Бабах! Что, нельзя их с колокольни достать?

— Не-а. В смысле достать-то в принципе можно — прицельно нельзя. Далеко. Я в одного засадил трёшку — кажись, попал в ногу, — так они сразу ещё метров на двести отодвинулись, и стали прятаться. Пожечь патроны-то можно, конечно — но попасть сложно… мне ещё Вадим выволочку устроил за стрельбу, гы!

— Вадим — это который татарин, морда в шрамах? Который в деревне был? А чего?

— Ага. У него Сайга нарезная, 5.45, тоже с оптикой, но он не стрелял. А когда я засадил, он мне потом предъявил: говорит «- Расстреливая разгильдяев противника, ты помогаешь ему укреплять дисциплину и улучшать породу. Дураки и так полягут первыми при штурме; а поражать надо важные цели. Война — не охота за очками, головами, скальпами, ушами…» Целую лекцию двинул.

— Хы, верно.

— Говорит, «ты их напугал!» А зря, говорит. Они б так, может, расслабились; и можно было б самого Гришку или кого из руководства шлёпнуть. А теперь не получится типа. Я ж и виноват, прикинь!

— Он местный, ему виднее. Я в ваши снайперские тёрки не встреваю…

— Там, «на той стороне», тоже снайпер есть, прикинь. Я видел. С мосинкой. Стрелял в нас; не попал конечно, но довольно точно. Я этому главному сказал, чтоб они теперь это ввиду имели и не особо высовывались. А то у них на колокольне, «на башне» как они говорят, пацанва дежурит наповседневку. Может шлёпнуть. Им бы стереотрубу…

— Да, влипли мы… Мало нам в Мувске происшествий, так мы тут ещё на войну попали… Называется «съездили на пару дней за Белкой», ага. Если застрянем — брателло там изведётся весь. Он же нервенный.

— Как бы не рванул за нами?

— Не. Он же и ответственный. На кого он Башню и баб оставит — на Крота что ли? Будет ждать. Но испереживается весь. Как бы не забухал.

— Батя не пьёт, не кати на него. Так… выпивает.

— Может прорвёмся как-то? Завтра?

— Уже сегодня. Одна надежда.

«Прорваться» не удалось. Ни утром, ни на следующий день, ни через день.

Неожиданное ночное нападение с уничтожением всей бронетехники отряда и всего запаса горючего, значительной части боеприпасов, бешеными удилами взнуздало привыкшего уже к расслабленной жизни Гришку.

Всю ночь его бойцы отрывали стрелковые ячейки, понукаемые страшным во гневе командиром. Всем стало понятно, что на этот раз из Озерья отряд так просто не уйдёт. Гришка был похож на бесноватого, с ним боялись заговаривать — пристрелит. Работали всю ночь не щадя себя.

Утром на смену шатающимся от усталости бойцам гришкиного отряда и хроновской дружины Хотон и староста пригнали гражданских: по три человека с дома. Мужчины, женщины — без разницы. Работать будут все! — решил командир. До обеда, после обеда — смена. В это время в деревне юрист Попрыгайло и политтехнолог Мундель устроили обход по домам с выдачей установки: с каждого дома по два десятка мешков для земли. Из чего угодно, хоть из ночных рубашек шейте! Нет машинки прострочить — шейте вручную! Чтоб через сутки было! Заявлены размеры. Не будет нужного количества или не устроит качество — сгниёте на земляных работах! Так и знайте. Все уяснили??

Уяснили все. Шутки кончились. Всю ночь в домах горел свет — оставшиеся «на хозяйстве» шили мешки — из чего попало. Да, вплоть до рубашек и штанов. А к обеду нужно было идти на смену своим — на рытьё окопов. Гришка лично передал, что застрелит каждого, кто окажется «больным». Все понимали, что это не шутки и не пустые угрозы. Проклятые церковники, проклятые девки, проклятый Вовчик! Змеиное гнездо. Чтоб они там скорее передохли!!..

СМЕРТЬ КРАСОТКИ МЭГГИ

Артист обмёл веником от снега сапоги, потопав, вошёл по-хозяйски, не стуча, в дом.

Навстречу просунулась толстуха, родственница старухи-хозяйки. Вернее это раньше она была пышной крикливой толстухой, по приезду в деревню; теперь же это была блёклая рыхлая баба неопределённых лет, с тёмными кругами вокруг глаз и трепыхавшемся под подбордком кожистым мешком, прежде вмещавшим три её подбородка, плавно переходивших в шею.

Всё в прошлом: престижная ненапряжная работа в пенсионном фонде, хорошая зарплата, «устойчивое положение в обществе», «соответствующий муж», машина и дача под самым Мувском; ежегодные поездки на заграничные курорты; дом — «полная чаша» и «уверенный взгляд в будущее». Всё это кончилось, вместе с ясным и прогнозируемым будущим. Положение в обществе, родной офис ФСЗН и квартира, «обстановка» — всё осталось в Мувске; и сердце сжималось от мыслей, что там со всем этим… не с офисом, конечно, гори он три раза, — с домом, с квартирой. С обстановкой. Не исключено, что и то же, что с загородной дачей, дочиста разграбленной и сожжённой ещё в начале лета. Приехали… «Отсидеться в глуши, пока «там» всё не нормализуется». Стереосистему привезли — старую, бабке в подарок («- Нафиг она нужна, сейчас всё с интернета, через компьютер!»), — лучше б зимние сапоги взяла, не на каблуке которые, и рейтузы ещё тёплые… и ту дублёнку, ну, что немодная и третий год на антресолях… кто ж знал, кто ж знал, что это всё так повернётся и затянется…

А тут ещё эта… квартирантка. Ведущая себя, правда, так, как будто не то что старый бабкин домик, но и вся деревня — её. Наглая гадина, проститутка балетная. Но страшно её до жути. Потому что… Потому что многое что поменялось за эту осень-зиму. Другие расклады, другое «общество»; и, соответственно, «положение в обществе». Да, в этой затруханной деревне тоже своё «общество» и своя «элита», в которую, увы, она с мужем не входила. Сына, сына не было — если б был сын, да в дружине — это было б большое подспорье, к таким семьям и отношение особое. А муж… куда ему, дураку неуклюжему, в дружину! и попросился б — не взяли. Дочка ещё подросток; так-то если б… если б как Кристинка — та, говорят, живёт!.. С самим Хроновым! Ни в чём не нуждается, говорят. А нам жрать нечего… Да ещё сдуру сдали почти весь свой прод-запас — побоялись Хронова, обещал расстрелять, у кого найдёт сверх им же установленной нормы… А теперь всё украли эти, с пригорка, с которыми война. И есть нечего. Только и остаётся что в заснеженном огороде да в поле копаться в поисках невыкопанной, оставленной осенью картошки. Хоть бы уметь самогонку гнать, да иметь оборудование… Ничего не имеем, ничего не умеем… Отрезвление от «цивилизации» пришло быстро, и было оно страшным. Ой, жизнь-жизнь; и с каждым днём как в сказке — чем дальше, тем страшнее…