Крысиная башня 2 (СИ), стр. 243

Тот грустно согласился, что «у Васька серьёзные проблемы»; а на артистово «- Оно понятно, но ты ж его тащить должен, хоть бы и помер он потом…» зло ответил, что он Ваську, в общем, не сиделка, не санитарка, не мамка; «… и не обязан, нахер, тащить его на себе! Словил пулю — его проблема! Я-то тут при чём!.».

Это Артисту понравилось.

Поговорили ещё. Конечно, группой добираться в Мувск проще, слова нет. В то же время «тащить на себе этого полутрупа» никакого счастья не составляет, конечно. Выяснилось, что где машина, Чевер, конечно, и без Васька знает…

Побеседовали ещё полчаса, и, кажется, пришли к некоторому взаимопониманию. Артист вообще умел быть убедительным. И не только на сцене и по заранее написанному тексту.

…

— Что ты, как целка?..

— Да как-то… Столько уже вместе…

— И что? «Смерть приходит всегда внезапно, Нарушая покой и сон. Я не знаю, что будет завтра, Ты не знаешь. Такой закон». Он и не узнает ничего. Это как уснуть.

— Ну, не знаю…

— Что тут знать-то? Ты вот подумай — ты его тащить на себе будешь, а он в конце-то концов всё равно умрёт! И как тебе это будет?? А? Зачем тебе это? А так… вот представь; вот если бы он сегодня ночью сам… я подчёркиваю — сам! …сам бы умер — ты бы опечалился?..

— Да что мне печалиться-то. Возни меньше, только и дел.

— Во-от! Ну так и представь, что он… сам умер. Ну там тромб оторвался и закупорил артерию; или ещё что.

— Нуууу… если сам… тогда конечно.

— Я и говорю — сам.

— Ну, тогда… в общем, я вон, поссать отойду. Подальше. Минут на пятнадцать. Может же так случиться, что он за это время — сам?..

— Вполне может! — подтвердил Артист, — Даже за десять минут может. Как там попы говорят? «- Никто да не знает времени и часа своего». Вот и он не знает.

— Ну… я отойду тогда. Поссать. Хм. А то уже спать охота.

— Вот-вот. Отойди.

Чевер, похрустывая снежком под ногами, удалился в ночь. Артист, некоторое время глядел ему вслед, затем сплюнул в костёр. Знал он такую породу людей. Слякоть, мелкий пакостник. Сам на что-то крупное, на то, что обычно называют «большой подлостью» не способен, но вот отойти или отвернуться, чтобы «кто-то» за него эту подлость сделал — это для таких в порядке вещей. Мелкий пакостник, педофил… Ну ничего, и до него очередь дойдёт.

Артист достал из рукава свою бывалую Мору, небольшую и удобную, привычную «к разного рода работе», и, встав, пошёл к спящему Ваську. Помочь ему укрыться, ничего более. А то вон весь как разметался; жар у него.

Когда даже не через десять и не через пятнадцать минут, а через полчаса Чевер вернулся из глубины леса, Артист опять сидел возле костра и рассматривал некий лоскут ткани — ту самую тамгу, существенно повышавшую статус её владельца среди черноквадратников.

Ничего особенного: чёрная продолговатая полоска плотной материи, и на ней что-то вышито золотыми нитками и белым; какое-то арабское изречение скорее всего. И ещё какие-то значки, смысл которых был ясен, очевидно, только посвящённым. Артисту это было не нужно — тамгу он рассматривал чисто как пропуск к самому Абу Уляму. Раз он в Мувске сила — значит к силе и надо примкнуть! В деревне, видишь, не получилось — Гришка был силой, да только силой глупой и неудачливой. Ну, посмотрим, каков этот самый псевдо-араб…

Когда Чевер вступил в свет от костра, Артист быстро убрал тамгу в карман; взглянул на него, и со скорбным видом произнёс:

— Чевер, плохая новость. Пока ты ходил, твой товарищ умер. Васёк в смысле. Скончался.

— Да?.. — Чевер вновь подсел к костру, протянул к огню озябшие руки, — Чёрт побери. Ну, тут что ж. Бывает.

— Да. Последствия ранения. Вот так вот судьба у него сложилась.

— Угу. Винтовку его я себе возьму! — сразу перешёл к деловым вопросам тот, — Хорошая у него мосинка, пристрелянная.

— Само собой; наследство…

— И пистолет.

— Да. Вон он, на мешке лежит.

— А… — Чевер зашарил глазами по вытоптанной ими полянке, — Сам он… где?

— Тело-то? — уточнил Артист, с трудом скрывая презрение. Вот люди! Готовы на любую подлость; но чтобы непременно это выглядело благообразно! — Я его вон туда, за сугроб оттащил. Куртку снял, да. Мультитул, часы. Пригодится. Больше на нём ничего доброго не было. Ты с ним «попрощаться», что ли, хочешь?..

— Да ну… прощаться ещё. Нахер надо. Так просто спросил.

— Ну, я так и подумал. Я что думаю, Чевер…

— Чего?

— Что, раз Васёк умер в таких «походных экстремальных» условиях, то и хоронить его не стоит, как ты думаешь? Лежит и пусть лежит. Вон, снежком чуть присыплем утром, — и добро. Как думаешь?

— Само собой! — согласился тот, уже оглаживая рукой ложе свежеобретённой мосинки, — Ещё чего не хватало — могилы тут рыть!..

— Вот и я о чём.

— Ты ж его, Андреич, утром и присыпь, хорошо? Мне на него смотреть никакого интересу…

— Сделаю! — согласился Артист, про себя отметив ещё одну слабость своего нынешнего попутчика: мало того что тот мелкая пакостливая сволочь, так ещё и трус — дал добро на расправу со своим товарищем, чтоб не тащить его на себе; и даже в лицо ему посмотреть, мёртвому, боится. Как там Хокинс про таких говорил? Чмо. Ага, чмо. Ну, нужно и спать укладываться.

Засыпал Артист под треск костра в тепле и удобстве, — постелив на еловые ветки Васьков каремат, да в его же зимнем, «арктическом» спальном мешке; действительно, очень мягком, тёплом и удобном. Немного только в районе шеи запачканном теперь кровью, — но Артист сразу же, пока не запеклась, зачистил это место снегом, так что практически было и незаметно. Нет, действительно ему сегодня везло! — удачная встреча получилась. Тамга ещё эта…

РАЗБОРЫ И РАСПРАВЫ

Ночь на Пригорке прошла беспокойно — стонали и бредили раненые; периодически стучали в дверь подвала и что-то требовали пленные; вообще было как-то… неспокойно. После полуночи, в самый «кошачий час», так и вообще — в Озерье глухо, едва слышно застукали выстрелы. Несколько одиночных, короткая очередь, и опять несколько одиночных.

Андрюшка с колокольни сообщил Вовчику, и тот в сопровождении Владимира мигом взвинтился на верхнюю площадку. Было тих, где-то выла собака. Андрюшка чётко доложил «о происшествии» — по идее, после зачистки, в Озерье оружие должно было остаться только у ночевавших в доме старосты Толика и Белки, если, конечно, никто не припрятал автомат. Но толик и Белка, случись стрельба, конечно же, первым делом связались бы с Пригорком по рации — по прямой дальность вполне позволяла. А они молчали.

Вовчик вызвал на связь Толика, заранее замирая от нехорошего предчувствия, — но тот ответил незамедлительно. Да, была стрельба — где-то в районе конторы. Не на улице, нет, видимо в помещении. Кто, что — а хер его знает! Мы ж не пойдём ночью проверять, правда же? Нах нам на жопу приключения; тем более что по вашей нищете у вас, — то есть и у нас! — и ночника нет! Ну и ничего — сидим тут; вернее, лежим, хы… На калитку растяжку поставили, и ещё пары со стороны огорода; пулемёт наготове — хуле нам, опытным пацанам… и опытным девкам, а, правда, Белка??.. Хы.

В общем, Толик был в хорошем настроении.

Простояли на колокольне добрых полчаса; пока не стали замерзать, — стрельбы больше не повторялось… Посовещавшись, решили Слонопотама не заводить и в деревню на ночь глядя не выдвигаться, — не искать, как выразился Толик, приключений на свою задницу на ночь глядя. И людей чтоб не трепать — день был насыщенный. Утром, всё выясним утром.

Похвалив Андрюшку за чёткое несение службы, оба Владимира вновь отправились спать.

Под утро опять разбудили выстрелы, — несколько одиночных, судя по всему пистолетных, — теперь уже здесь на Пригорке; более того — в доме!

Подорвавшись опять, оба Вовки снова понеслись «на происшествие» — но на улице уже встретили Катерину, идущую как раз их останавливать, — знала, что тревога начнётся.