Крысиная башня 2 (СИ), стр. 225

— Кем это говорится?

— Мною. Только что придумал, гы.

— Что там, в Озерье? — уже другим тоном спросил Вовчик, про себя решив, что Адельке надо будет впаять какое-нибудь взыскание за своевольство.

— Тихо в Озерье! — отрапоровал Бабах, — И это: Хронов — всё!

— Что «Хронов — всё»? — уже понимая, о чём речь, переспросил Владимир.

— Совсем «всё»! Полностью. Да что говорить, завтра пойдём в деревню… вы же решили завтра — в деревню, не? Да реально, там спокойно — мы ж в самой их казарме были, где Хроновские базировались — мне Адель рассказала, — там глушняк полный! Мы ж по улице прошли — никто ничо! Готовые к употреблению, однозначно.

— А Витька?

— И Витьку завтра увидите… возле казармы, да… Блин, это ж надо так умазаться… говном причём! Я в коридор около двери повешу, чтоб не оттаяло; завтра по холодному соскребу… Да, кстати!

Бабах сунул руку в карман куртки и вынул пару небольших картонных пачек. Кинул их одну за другой на колени Крысу; тот едва поймал — пачки были тяжёленькие. И знакомые!

— ТТшные патроны! — подтвердил догадку Бабах, — Две пачки и ещё россыпью. Это с хроновского пистоля; из его запасов. А маузер его я выкинул — совсем никчёмная, убитая машинка, даже наш оружейник бы, наверно, не взялся б восстанавливать! — да ещё ствол подварен!

Сергей со значением переглянулся с Толиком; тот подмигнул: «- Вот тебе и чудо по заказу!»

Хмыкнул:

— И быстро-то как, а! Стоило заказать!..

— Угу! — согласился с ним Толик, — Ну, вообще, это слабое чудо. Всё же… всё же патроны — это только патроны; хотя и неходового тут калибра. Вот если б он… — Толик кивнул на иконку в углу, — …Белку б под заказ «вернул» — вот это было б сильное чудо! Но… — он стал подниматься, — Такое и «ему» не по плечу, хы. Да ладно, найдём… Жаль, конечно, что время упущено. Застряли мы здесь…

Внизу хлопнула дверь; кто-то торопливо переспросил «- Тут, что ли??»; потом по лестнице послышался торопливый топот — кто-то бегом поднимался. Все насторожились: опять что-то случилось? Но могли бы доложить по рации — пост на колокольне был возобновлён. Не добежав ещё до двери, пару раз в темноте споткнувшись; этот «кто-то» возопил Элеонориным-Белкиным голосом:

— То-о-олик!!! То-оля!!! Ты тут?? Крыс, Серый, вы здесь???

ХРОНОВ — ВСЁ…

Толстому повезло, Толстый сумел выбраться с замеса целым и невредимым. А всё почему — потому что просто плюнул на команду «Все — вперёд!»

Все — вперёд! — все и побежали за БМП, матерясь и стреляя на ходу; а он, Толстый, не побежал. Наоборот, залёг, вжался в снег, и затих. Он прекрасно понимал, что его сейчас могут поднять в атаку пинком; собственно, подавляющая часть тех, кто в атаку-то побежала, — побежали как раз из понимания того, что другого выхода нет. Или вместе со всеми встаёшь под пули и бежишь — или тебя всё равно поднимают пинками. Есть и вообще плохой вариант — могли просто пристрелить. И очень просто.

Но за последние дни Толстый столько натерпелся, что ему уже было всё равно. Просто тупо пофиг. Или схлопотать пулю, дуром «наступая», а на самом деле просто стараясь не отстать от остальных, и каждую секунду ожидая смертельного обжигающего удара; или остаться на месте, и схлопотать пулю здесь, от кого-нибудь из «основных», так любящих прятаться за спинами «чмырей». А, да и плевать!

И Толстый, вместо того, чтобы «героически наступать», просто зарылся лицом в снег и лежал недвижимо. Почему-то его никто не тронул; очевидно, не ожидали такой борзости от всегда безответного чмыря, и потому сочли убитым? Всё может быть. Во всяком случае, все побежали, крича и стреляя — и Голый, Дима Голицын потащил свой баллон огнетушителя; и Селёдка побежал, а Толстый остался. Не из протеста, не с каким-то продуманным планом, а просто так. Остался и всё. Даже и не думая, что будет, если и когда Пригорок действительно возьмут — а, видя приготовления, он в этом ничуть не сомневался, — и будут разбираться, кто был и где. И что «совершил». А толку?

«Основные», конечно, будут хвастаться победами, убийствами — как они хвастались, возвращаясь с «рейдов на дорогу»; а ему что? Да будь ты тут хоть Рэмбо; и насовершай подвигов больше, чем в «Спасти рядового Райана», всё равно — он чмо, шнырь и никчемность; и спать он будет у самого выхода из казармы, на полу; и кушать самый последний. Даже если он «будет герой», а он не хотел и не собирался быть героем; то есть если бы он побежал вместе со всеми — и не схлопотал бы, скажем, пули в живот. Или в голову, вот, в очки… Да идите вы!.. пусть здесь убьют. Или не убьют.

Не убили. Более того, когда через некоторое время, изрядно замёрзнув лёжа на снегу, и некоторое время уже слыша совсем неожиданные тут звуки: рык мотора явно не БМП и Барса; вой сирены вдруг совсем близко; согласованный грохот нескольких пулемётов одновременно; выстрелы и взрывы; он всё же поднял голову, то понял, что поступил правильно: несколько человек лежало недвижимыми, так и недобежав до окопов «противника», один БМП скрылся за гребнем Пригорка и сейчас там доносилась сумасшедшая стрельба; а злесь, в «предполье», здоровенный раскрашенный угловатый монстр, протаранив Барса, лупил по окопам несколькими пулемётами; а за ним, дальше, горел БМП. Валялся красный обшарпанный цилиндр огнетушителя, который тащил Голый…

Явно что-то пошло не так. И Толстый совсем не планировал разбираться, что же «не так», это была совсем «не его война». И он стал отползать — задом-задом, боком-боком, не забыв, впрочем, и ружьё прихватить с собой. Куда? Да чёрт знает. Он не ассоциировал себя с отрядовцами и дружинниками, пусть даже «героически бившимися» сейчас там, наверху; скорее он ассоциировал себя с теми неподвижными телами возле окопов. И то, что он был ещё жив — это несомненный, пусть, возможно, и временный, подарок судьбы! Ну и надо пользоваться. А там, дальше — что будет то будет.

Ну, он и отползал; а потом ещё краем глаза увидел, как кто-то ещё неподалёку отползает… да это же староста, Борис Андреевич; перед которым испытывали непонятный страх и Витька, и, кажется даже Гришка. Он тоже отползал; а потом, встал и рысцой, насколько позволял рыхлый снег, побежал по направлению к Озерью. Не задаваясь вопросом что это он так, Толстый выждал некоторое время, и тоже побежал к деревне. Бориса Андреевича он вскоре потерял из виду. А за спиной-справа всё громыхало, трещали, отдаляясь, выстрелы. Ну и пусть. «Это не моя война».

Добравшись до деревни, он первым делом отправился, конечно же, в привычную казарму. Не к тётке же, которая не то что выгнала его, но, отправив в дружину, ясно дала понять, что возвращаться ему не надо.

Около казармы, он, наконец, избавился от гнетущего ощущения, что в него вот-вот может ляпнуть пуля. В деревне было хорошо. Дымились трубы. Не в казарме, конечно, но вообще. Затоптанная и заплёванная «площадь» перед казармой; памятный столб, возле которого казнили Веретенникова — «лобное место», как назвал кто-то. Туалет на четыре очка. Теперь с него не только уже сорвали двери, но и оторвали часть досок со стен, отчего он стоял накренясь, грозя вот-вот обрушить крышу на голову кого-нибудь из «посетителей». Всё, конечно же, было сожжено в печке, в казарме. И никого — Гришка и Хронов выгнали всех, не оставили никого, даже больных. Тишина… только на Пригорке, вдали, стучат выстрелы; но уже совсем не так бойко, как раньше.

Он подошёл к туалету справить малую нужду — и его затошнило. Доски-помост с пола были тоже давно сорваны, яма переполнилась фекалиями; и на днях ещё кто-то, после постирушек, навыливал туда несколько вёдер тёплой воды с какой-то бог где и как достанной химией, — и сейчас «очки» представляли собой тошнотно воняющие, не замёрзшие, несмотря на морозец, болота. Пришлось свернуть за угол казармы, и облегчиться в жёлтый, весь зассанный снег на углу.

Потом прошёл в казарму. Двери были не заперты, ключ от замка давно потеряли. Собственно, и брать в казарме было нечего — всё более-менее ценное личное, что не хотелось чтоб спёрли, дружинники или таскали с собой и на себе, или ныкали у родственников на деревне.