Крысиная башня 2 (СИ), стр. 187
Всё получалось как нельзя лучше! Звучала музыка; личный состав, поужинав, болтал, жадно рассматривая танцующих девушек, — и девушек приглашали просто нарасхват! То одна, то другая из их, сменивших уже свои первоначальные одеяния на откровенные пеньюары, удалялась с каким-нибудь из солдат, — чтобы через пять-десять минут вновь возникнуть тут же… А «потанцевавшие» уже с девушками «зольдатен» присоединялись к группам своих сослуживцев, живописуя, судя по всему, свои ощущения и «рекомендуя» ту или иную… Вот только… непорядок!
Он заметил, что из пятерых девушек, приехавших с Рамоной, «работают» только трое; а две — одна в «костюме» цыганки, а другая одетая в японку, явно пренебрегают своими прямыми тут обязанностями; предпочитая только танцевать, беседовать, разносить чай, но не осуществлять ту работу, за которую им, чёрт побери, авансом уже и заплатили! Непорядок!
Он хотел уже было встать, и распорядиться, чтобы «вон ты, и ты, вот» занялись, наконец, своим делом, — а то его уже извела постоянно теперь сигналившая на поясе рация: посты запрашивали «когда же придёт смена, и будет их очередь»?.. Действительно, ребята там мёрзнут, а эти… даже не всех по разу ещё обслужили!
Не дала встать Рамона, уловив вовремя его движение. Поняла, видимо. Сама гибко встала с его колен; нагнувшись, шепнула ему на ухо:
— Я сейчас, дорогой, я сама всё сделаю… Распоряжусь. Ты отдыхай, я сейчас!..
Ловко лавируя между танцующими и просто топчущимися, уворачиваясь от желающих ухватить её за платье, проскользнула на сцену, мимоходом одним только движением подбородка дав понять Мияки-тян следовать за ней. Отстранившись от лапающего её солдафона, к ней приблизилась Габриэлла, тоже одна из «посвящённых», успела шепнуть, пока тот опять не облапил её:
— Рам, у них автоматы в комнатах. Там же и патроны. Я могу, если надо…
— Отделайся от этого, — пройди за сцену! — шепнула ей на ходу Рамона. Не получилось с клофелином, совсем не получилось… Она рассчитывала, что будет какая-то общая ёмкость, куда можно будет… а тут каждый лижет из своего источника; и даже чай в нескольких чайниках — не подсыпать же в каждый! «Загасить» самого Богдана не составляло труда, — но что это даст?.. Только тут же вызовет подозрение, если она появится из его кабинета одна, — и этим провалит всё дело… Надо идти ва-банк!
— Сейчас — сейчас! — смеясь, отбиваясь от уже свирепеющего «поклонника», над которым уже стали подтрунивать его сослуживцы, к ней пробилась Элеонора.
Несмотря на натужно-весёлое выражение лица, она была бледна как стена, губы её дрожали. Шепнула:
— У них оружие в кубриках, ну, в комнатах, где они живут. Рамона… я не могу уже. Я пойду сейчас туда с этим, и… и…
— Быстро! — так же, улыбаясь, шепнула ей Рамона; — со стороны казалось, что две девушки всего-то обменялись шутками про своих кавалеров, — Идите с Галькой; сделайте всё, — и несите по коридору за сцену! Только тихо!! И… да поможет нам бог! А я сейчас это стадо соберу пока в кучу!
Трудно сказать, бог ли помог, или наконец так удачно в этот неудачный, в общем, день, сложились обстоятельства, но дальше всё пошло так, как только и можно было желать, — за исключением одной, по сути, малозначительной в серьёзном деле, мелочи, — Федосов всё же трахнул Элеонору. Во всяком случае осуществил то, что в медицинской практике называют «внедрением», — но закончить не успел, — что-то совсем небольно, казалось, царапнуло сбоку его разгорячённой шеи — и он вдруг увидел, как на лежащую под ним голую девушку, которую он весь, считай, вечер, «добивался» под хихикание сослуживцев, хлещет, разбразгиваясь, его собственная кровь…
Он схватился за шею, его глаза выкатились из орбит от ужаса, — он не мог понять, что произошло… обо что-то зацепился, царапнулся?? Но почему так много крови, почему такая струя, такие брызги?.. — ведь это же опасно, надо как-то перевязать, остановить кровь; что-то надо делать!!
Он соскочил с девушки, и застыл посреди комнаты-кубрика, которую он делил, по званию, только с Хайдаровым; в одной теперь уже страшно окровавленной нижней рубахе, без кальсон, с обвисшим членом, упакованным в розовый презерватив… он чувствовал с ужасом, что кровь продолжает струиться у него между пальцев… он опять хотел что-то сказать, попросить… но только захрипел и упал на колени, умоляюще глядя на девушку, на которой он только что лежал, совершая фрикции.
Та, полностью голая, вся по пояс забрызганная его кровью, легко соскочила с поскрипывающей армейской койки, сорвала с неё одеяло… она поможет, поможет ведь! — подумалось ему, — перевяжет, позовёт кого-нибудь!..
А она набросила ему одеяло на голову и обернула его вокруг шеи и держащихся за шею его рук, так, что он перестал хоть что-нибудь видеть… Потом что-то жутко, тяжело, ударило его через одеяло в голову, выбивая сознание, — и он повалился на пол.
В дверь комнаты стукнули. Элеонора отпрянула от шкафа, в котором рылась в поисках оружия. Ещё стукнули — тук. Тук-тук. Тук. Свои. Подбежала к двери, откинула явно самодельную задвижку, — Габриэлла. В своём розовом пеньюаре, воняющая потом, спермой и… и кровью, — пеньюар весь забрызган. Да она сама, Элеонора, сейчас не лучше! В руках у Габриэллы, — по автомату в каждой. С примкнутыми магазинами. Вот!
— Быстрей!!! Там Рамона «последнее шоу» объявила! Сейчас Гульку вашу разыгрывать будут!
Метавшаяся по комнате в поисках своей одежды Элеонора застыла… ах ты чёрт, где же, где же?? А, плевать! — она схватила валявшийся на соседней кровати китель, быстро просунула руки в рукава… Гулька — она же сорваться может; просто психанёт — и сорвётся, скорее надо!!
— Быстрее, быстрее!! — подгоняла её и Габриэлла, протягивая один из автоматов, — Вот! Бери! Умеешь??
— Умею! — Элеонора надела одну из цветастых «цыганских» своих юбок, валявшихся на полу, благо она на резинке, — этот сукин сын срывал их с неё, буквально озверев от желания. Скорее, скорее!
Патроны! Она вновь метнулась к шкафу, и вытащила из него разгрузку с магазинами и ещё один автомат:
— Это тоже берём!
— Зачем? — удивилась Габриэлла, — Тут есть же! Много!
— А, долго объяснять! Пошли!
Они быстро, но тихо крались по тёмному коридору, подсвечивая себе под ноги фонариком Федосова; и выставив вперёд автоматы. Мёрзли ноги, хотя и потряхивал адреналин, — всё, обратной дороги не было. Если раньше и закрадывались где-то на задворках сознания трусливые мыслишки, что, мол, «если всё совсем-совсем будет против нас», то можно же и… ну, безо «всего этого», «просто как обычные бляди… отработать»; то теперь уже всё! Пошёл счёт трупам.
Со стороны они, очевидно, представляли собой потешное зрелище: одна в пеньюаре, вторая в цветастой нижней юбке и армейском кителе на голое тело; обе босиком, — и обе с автоматами; но смеяться над ними было некому, а сами они отнюдь не видели юмора в ситуации. Главное, было ещё не заплутать в коридорах, — впрочем, они шли на звук, на музыку.
— Как ты?.. — шепнула Элеонора, — А, Галь? Как справилась?
— Я его консервным ножом! Со стола утащила; ага, которым банки открывали! — хихикнула та. От этого «хи-хи» Элеонору отморозило, — как будто они говорили о том, сколько было выпито. Впрочем, она сама давно уже не та трепетная девчуля, что переживала, глядя на трупы своих бывших институтских подруг. Кажется сто лет назад это было! Но Габриэлла-Галька, — настоящая отморозь! Консервным ножом! И, судя по спокойствию, он у неё в жизни тоже далеко не первый!
Они почти уже дошли до двери, которая, как они помнили, вела в закуток за маленькой сценой, которая была в этом актовом зале, когда из-за угла вдруг вышел один из солдат…
КОНЕЦ «ВЕСЕЛЬЯ С ДЕВОЧКАМИ И МУЗЫКОЙ»
В каждой руке он держал по полному, парящему чайнику; и в одной же руке вместе с ручкой чайника, был зажат включённый фонарик. И потому свет этого фонарика сначала мазнул по их ногам, потом, как бы в удивлении, поднялся выше… и упёрся в наставленные на него два дула автомата.