Крысиная башня 2 (СИ), стр. 111

Но, как только пришёл в себя, стал вставать — конечно, всё, всё сам.

Кстати, и интерьер Норы поменялся, — теперь под потолком гроздьями висели цветные полусморщенные шарики воздушные; и спать стало мягче — пацаны ещё натащили целые огромные мешки невесомых белых шариков, которыми, кажется, набивали всякую авангардную бесформенную мягкую мебель: кресла-пуфы в виде шаров. Теперь все спали на этих шуршащих, перекатывающихся шариках, которыми набили старые матрасы и новые чехлы; к тому же сугробики этих шариков опять были теперь повсюду в Норе: по углам, возле ножек столов и табуретов, при ходьбе носились за проходящим и норовили попасть в пищу. Женщины ругались, но поделать с этим ничего было нельзя — невесомые шарики были вездесущи.

Отдышался, даже стал подмерзать.

А ну давай ещё раз. Вводная: впереди человек с пистолетом. Ррраз! — уход в сторону с подшагиванием; раз! — правой в сплетение; толчок в плечо, разворачивая, двоечка в спину, подсед, рывок за стопы, добивание! Ффух!

Подвешенный на цепи туго перетянутый тросом гряхный-прегрязный мат, найденный в бывшем гараже и подвешенный в одном из помещений промбазы, раскачивался, поскрипывая цепью.

Ещё двоечку. Ещё. Ещё! Ещё, ещё, ещё!!!

Старый мат, изображавший оппонента, всхрюкивал и дёргался от ударов; саднило ободранные о верёвки кулаки, бешено стучало сердце. Может и не стоило сейчас, в таком темпе «восстанавливаться», а вернее, себя загонять — но выхода не было. Надо быть в форме, очень надо, быстро надо! Тем более, что такие интенсивные тренировки позволяли не думать о том, что сейчас с Наташей, которую забрали люди Креста. Сколько там времени Пломбир тогда дал «на восстановление»? — неделю, две? Прошло значительно больше; он скрылся «с прежнего места жительства», получается оставив Наташу-заложницу в руках уголовников. Кого волнует то, что он заболел, что был без сознания и мог, в принципе, умереть? Он не заблуждался по поводу благородства той уголовной братии. Вернее, был вполне уверен в их верности слову: сказали, что если через две недели не появишься — «бабе твоей будет плохо», — значит так и будет, так и есть! Чёрт побери! Что с Наташей? Вот он втравил её! — сначала спас, получается, — потом втравил в эту разборку с уголовниками! Теперь она… что вот с ней? Лучше не думать. Лучше ещё серию по мешку-мату, с имитацией броска — надо её искать, надо её вытаскивать, надо восстанавливаться!

Судорожно, уже какими-то рывками бьётся сердце; сил уже нет. Рухнул на стоявший поблизости стул. Отдышаться. Какое же я всё же чмо! Как сказал бы… как кто сказал бы? Вовчик? Нет, не его лексикон. Так Хронов сказал бы, поганец. А что, не так? Сбежал с деревни, убоявшись разборок с Громосеевым. Оставил подругу в деревне… Раскрутился в городе — на чужие-то деньги! И всё почти потерял потом. Всё, что не удалось, что не успел вывезти в Нору. Пистолет — потерял, автомат — не свой, Алёны автомат, — потерял… С неадекватным соседом справиться не смог, прыгал как заяц по этажам от картечи… Лёшку защитить тоже не смог! — хорошо Диего вмешался. Оh, damn! Что же это за жизнь такая пошла, что же я за чмо-то такое?? И тогда, на поляне, с уголовниками — тоже…

Встать, ещё поработать с мешком?..

Нет. Нет уже сил. Так и сердце посадить можно. Но надо, надо скорее восстанавливаться; и ехать в город, искать этого Пломбира, разбираться с уголовниками, через них искать Наташу…

Тут тоже не всё здорово. Пока он болел, пацаны окончательно «выпряглись». Последнее время пошли какие-то ссоры, разборки. Он не вникал, да Псы и не допускали его до своих «внутренних дел». Женька ходит постоянно насупленный, — он, Владимир, думал, что, возможно, ревнует его к Алёнке. Это было бы неудивительно — Лёшка проявляла явно к Владимиру не только дружеские чувства; хотя он и старался по возможности не давать повода. Но как ты «не дашь повода», когда периодически проваливаешься в беспамятство, и она за тобой ухаживает? Но оказалось всё серьёзней, чем юношеская ревность — разборки были среди самой группировки; и вот уже второй день из Псов обедают только Женька и Лёшка, вся остальная компания куда-то пропала. Женька ничего не говорит. Ушли «в свободный поиск»? Почему без своего командира; никогда такого не было, чтобы Женька «оставался на хозяйстве», когда банда уходила «за зипунами», как говорили в старину, ещё во времена Стеньки Разина.

— Володь… — в дверь бывшего чьего-то кабинета, который Владимир облюбовал себе под спортзал, постучались, — Можно?

Алёна. Ишь ты, трусы ведь мне меняла, а теперь спрашивает разрешения войти.

— Заходи.

Вошла, зыркнула по сторонам.

— Занимаешься?

— Да, надо. Восстанавливаюсь.

— Молодец. Пошли обедать. В железку не стучали, — чтоб не привлекать. Всё равно все в Норе. Кроме тебя.

— А пацаны?

— Второй день нету.

— Я заметил. А где они?

— Что раньше не спросил?? Их Шалый «в рейд» увёл. Сказал, что знает, где можно оружием разжиться. Если не очковать, говорит.

— Ша-алый?.. А как же Женька?? Как же Джонни их отпустил?

Лёшка сделала круглые глаза:

— Ты чо, не знал? Его же свергли.

— Как «свергли»?.. Отстранили, типа? От руководства?

— Ну да. Типа отстранили. Голосованием. Он хотел с Вампиром на ножах сначала драться — я не дала. Ну и… он обиделся. На всех. А Вампир пацанов всех увёл на дело. И теперь второй день их нету.

— Попали??

— Наверно. Без Женьки-то. Это Жендос всё продумывал, а Шалый — он…

— Ясно. — Владимир поднялся, — Надо было мне раньше сказать… А мне — раньше спросить. Надо в город ехать — выяснять… Что за «дело», куда — ты знаешь? Нет… Это плохо. Но я знаю, где можно максимум информации получить; всё равно я туда собирался. Надо ехать…

— На чём?? Они ведь твою «буханку» забрали, на ней ведь поехали!

ТУЗ БЬЁТ КРЕСТА

Опять трещит мотор Судзуки, и ледяной ветер бьёт в лицо. Совсем как тогда, с Наташей. Да, мотоцикл, даже такой классный, совсем не для езды по зимним дорогам. Видимо, тогда он и простудился.

Сейчас что — вторая серия? Дядя Саша предлагал переговорить с Оберстом, чтобы тот дал свою машину — Владимир отказался; сказал, что ему надоело одалживаться, что одолженные вещи у него долго не живут; но не в последнюю очередь из-за того, что не хотел брать с собой в эту рискованную экспедицию Алёну. Достаточно того, что пришлось взять в напарники Джонни — вот он, за спиной. Третьего на Судзуки уж точно не посадишь, это было понятно; но Лёшка всё равно устроила скандал, ничего не добилась, и ушла реветь в Нору. Кажется — реветь.

Оршанск с того времени как вымер; а ведь времени всего ничего прошло, меньше месяца.

Людей на улицах не видно. Только лозунги, лозунги на стенах — часто свежие поверх старых: неопрятно, от руки баллончиком с краской поверх красочного, в три цвета «Слава Регионам — Патриотам Слава!» намалёвано «Все на Зону!» — что бы это значило?.. А ешё, поверх всего — простое: «Идите все на х..!» И ещё — больше стало зловеще чернеющих квадратов на стенах. Просто — чёрных квадратов, закрашенных, без всяких надписей. «Черноквадратники» лезут во власть? Или в то, что от власти осталось? И сюда добрались…

Подъехали к Дому Печати дворами. Владимир остановился, спешился, и с помощью Женьки закатил мотоцикл в нежилой подъезд, заблокировал колёса, пристегнул и к перилам — авось дождётся их возвращения. Посоветовал Женьке, если уж ему так горит сопровождать его, свою Беретту тоже спрятать где-нибудь здесь: дальше начиналось царство Креста, где их, безусловно, обыщут; и пистолет отберут — а вот вернут ли потом большой вопрос. Но Женька наотрез отказался. Ну смотри сам…

Против ожидания около бывшего Дома Печати, а ныне штаб-квартиры Смотрящего Оршанска Креста не было прежней атмосферы порядка и чёткости. Хотя во дворе, несмотря на день, светили фонари, но не было прежнего контроля: их никто не остановил и не обыскал; можно сказать, вообще на них не обратили внимания. Хотя народу во дворе хватало: с десяток человек, явно «не при делах», то есть или наёмных, или, что скорее всего, рабов, грузила какие-то картонные ящики в пару грузовиков; за ними наблюдали несколько вооружённых автоматами типов. Типы были колоритные: в разномастном армейском камуфляже, но с такими рожами, что было ясно: строем они если где и ходили, то только в местах не столь отдалённых; и не в камуфляже, а в чёрных робах.