Шестая сторона света (СИ), стр. 22

Девушка на кровати сначала завизжала. Потом укуталась в одеяло и спустилась ко мне на пол:

— Я тоже тебя люблю, Лех! — она пьяно попробовала поцеловаться. — Думала ты забыл меня! Я тебя всегда помнила.

Это была не Алтынай, а девушка, влюблённая в меня в Колледже.

Она пахла чужим сексом.

Голый Волька слез с меня. С содроганием ощутил, как его яйца и ещё стоячий член скользнули по моим ногам.

Влюблённая из Колледжа, что-то продолжала бормотать и покрывала меня липкими поцелуями. Волька натянул джинсы и вышел в подъезд, хлопнув дверью.

Лебедев помог мне оттащить Влюблённую из Колледжа обратно на кровать. Я взял со стола бутылку чего-то и два стакана. Вышел вслед за Волькой. Тот курил в приоткрытую форточку, в которую задувал холод и капли дождя.

Некоторое время мы молча стояли. Волька расправил плечи, подставляя мускулистое тело дождю и холодному ветру. Я наоборот — скукожился от перепоя и осознания вины.

— Ё-маё, ты решил, что я с Алтынай?

— Да.

— Значит, ты считаешь, что она способна с первым встречным?

Я виновато наполнил стаканы:

— Извянки, по пьяни напутал.

— Больше не путай. Могу и убить ненароком.

— Я подумал, Алтынай и ты, за моей спиной… Не разобравшись ринулся.

— Какая твоя спина? Разве Алтынай тебе чем-то обязана?

— Ты прав, мы даже не целовались.

— Брателло, я сразу понял, что ты её любишь. Но за кого ты меня принимаешь? Разве я способен старому дружбану подлянки кидать?

— Просто ты… такой.

Волька нахмурился:

— Договаривай.

— Ты парень-мечта. Своя хата есть, денег полно. Артист. Анимастер.

— Ты дурак, Лех. Да, я парень-мечта. Но не для девочек, они-то не дуры, а для таких сопляков, как ты. Вы хотели бы быть мной, да вам ссыкотно делать усилия в этом направлении. Мир жесток, брателло, так что не бойся бить первым. Хотя, ты молоток, ты ударил. Но слабо.

— Ты о чём сейчас?

Волька почесал темечко, куда пришёлся мой бестолковый удар:

— Да ё-маё, хер знает. Третий день бухаем как-никак.

— В твоих словах есть правда. Чувствую себя, как говно.

Волька докурил, выбросил окурок в окно. Поёжился, растёр тело руками. На мокрой коже выступили пупырышки. Он прикурил вторую сигарету. Я стоял рядом, продолжая держать бутылку и стаканы.

Волька нервно выпустил дым, принял из моих рук стакан:

— Вот ты говоришь, что я успешный и всякое такое, но ты даже не знаешь, как далеко я от настоящего успеха. Я по работе дельцов видел, которые на одном порно для онанистов вроде тебя такие бабки поднимают, что и не снилось.

— Сам ты онанист.

— Не дави кисляк, я к слову.

— Разве успех деньгами меряется?

— А чем? Тем, что мой талант признают старые мудаки из выставочных комиссий? Да я хоть завтра отнесу свои абстрактные аниматины в галерею и стану «молодым, подающим надежду талантом». Но я не хочу. Пусть старые гомики сосут друг у друга в своих сранных галереях.

— А чего хочешь?

— Ясности, Лех. Мне не хватает ясности.

— Мне тоже. Не догоняю о чём ты.

Волька взмахнул стаканом:

— Представь, что чувствуют люди, которые добились успеха не в том деле, каким любили заниматься. Понимаешь? Вот, взять тебя, Лех. Ты же пишешь какие-то рассказы?

Не люблю, когда кто-то говорил о моих литературных потугах. Не то, что бы стеснялся, я-то знаю, что талантлив. Но всё равно было ощущение, что лезли не в своё дело:

— Ну, пишу, немного. Редко.

— Ты не смущайся. Помнишь, мы вместе ходили в кружок по мастерингу аниматин? Представь, всем понравились твои детские аниматины. Весь мир закричал: — «Кто автор? Он гений! Подайте его сюда». Ну, нашли тебя, старенького железнодорожника. Спросили: — «О, великий творец, есть ли у тебя ещё аниматины?» А ты им: — «У меня тут книжечки новенькие. Я рассказы пишу». Люди плюнули и ушли, сказав: — «Дебил какой-то. Кому нужны его книжечки, когда у него были гениальные аниматины?»

— Грустно.

— Вот я и про себя так думаю. Может, я зря бросил самбо заниматься? Всю жизнь буду собирать дурацкие аниматины, да сдохну в холодном подвале на груде шестерёнок и потрескавшихся порноматин Джессики Линс — моего единственного шедевра. А где-то в параллельной вселенной мой двойник — олимпийский чемпион по самбо.

— Да, я понял, о чём ты. Я трачу время, работаю железнодорожником, а сам хочу…

Волька прервал меня нетерпеливым жестом. Такая у него черта характера была: не обращал внимания, когда кто-то говорил о себе, а не о нём.

Он поднял стакан:

— За любовь!

— За любовь, — вяло повторил я и опрокинул в себя всё содержимое. Лимонад.

— Тьфу, что это? — Волька выплюнул лимонад. — Опять напутал? Ё-маё, именинник, иди проспись уже.

— Где Алтынай?

— Домой уехала. Сразу, как ты вырубился. Сказала, что дольше не может оставаться, у неё…

— Да, у неё строгий папа.

Волька подставил обнажённый торс ближе к форточке, дождь быстро покрыл его тело водяными капельками.

— Дай закурить.

Волька повернулся к дождю спиной, освежая и эту часть:

— Ты же не куришь?

— Иногда курю.

Получив сигарету, я неуклюже потыкал её в пламя спички, задуваемое ветром. Сделал затяжку, другую и выбросил в форточку. Вернулся в квартиру и упал на диван.

Было приятно засыпать, помня, что Алтынай ушла домой, а не спуталась с Волькой назло мне, на что она намекала своим поведением весь вечер. И даже бухтение политических спорщиков, продолжавшееся до утра, не мешало увидеть во сне Алтынай.

Она была в платьице белом. У нас всё было хорошо.

Глава 11. Насущные проблемы реальности

Вечером следующего дня я вернулся домой. С родителями был разговор. Не ругань или скандал, а попытка серьёзной беседы. Что неприятнее всего. Со мной обращались, как с полноценным взрослым, но я-то знал, что всё ещё ношу в голове мозг подростка. Лучше бы об этом родители подумали: вдруг я недоразвитый какой-то?

— Трудно было телеграмму послать? — сказал отец.

— Собирались в милицию пойти, — добавила мама.

Я невразумительно ответил, что в следующий раз не забуду про телеграмму.

Закрылся в своей комнате. Нацепил наушники от компакт-диск-плеера Алтынай. Плеер отыграл одну композицию Кемикл Бразерс. На середине второй сели батарейки.

Отец постучал в дверь:

— Почта за эти дни.

Пачка писем и бандероль, запакованная в плотный лист коричневой бумаги без надписей.

На письме штемпель «Глобальной Перевозки™», внутри извещение, что с 14-го сентября 1899 года возобновляется обычная работа на всех узлах Вокзала Юго-Запад. Сотрудников просили выйти на рабочие места 13 сентября для профилактических работ.

В бандероли оказался плотный конверт Premium Pack Lite с набором аниматин с Джессикой. Так же вложена нотификация о пробной бесплатной подписке на три недели. Оплатить её продление можно в любом почтовом отделении.

Вот засада. Теперь эта бандероль каждый день приходить будет.

Остальные письма — от взломщиков.

Писал младший сын девочки в платьице белом. Утверждал, что я его отец. И чтоб избавиться от алиментов, просил единоразово выслать миллион тенге.

Блин, надо не забыть снять это объявление!

Рассматривал открытки с Джессикой, вспоминая, что недавно это шикарное тело мял, гладил и переворачивал, как хотел.

Всё-таки я крутой!

Просунул руку в штаны. Снова в дверь постучал отец, еле успел выдернуть руку:

— К тебе друг пришёл.

Я и Лебедев сидели на нашем дереве. Ничего не пили. У Лебедева не было денег, у меня — желания прикасаться к алкоголю. Лебедев горячо рассказывал новости от взломщиков:

— Есть данные, что поезд «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава» был похищен и выведен в архаичный тоннель, который проходит под основной гиперзвуковой трассой.